Марсий издал гневный вопль и грянул кулаком по столу.

— все, что ты мне тут наговорила, живет лишь у тебя в воображении!

По-твоему, в той ситуации я должен был схватить злодея?!

София подумала несколько мгновений и ответила:

— Ты не политик, не психолог, ты военный. Ты обязан был спасти жизнь Доротеи Марцеллины, и эту жизнь ты спас. В одном ты прав, любимый: я часто бываю умна задним умом. Не упрекай себя. Если бы в той ситуации ты поступил иначе, тебя бы обвинили в небрежении жизнью дщери Фортунатов, и это принесло бы больше вреда твоей репутации…

— Что будет с Доротеей?

София загадочно улыбнулась; Марсий знал, что подобные улыбки обычно предвещают крупные неприятности людям, которым довелось встать Софии поперек дороги. Он нахмурился, и она поспешила его успокоить:

— Я ничего не сделаю этой бедной девушке. Она достаточно наказана своей злосчастной любовью. А вот отцу ее понервничать придется!

Глаза Марсия зажглись довольным огнем.

— Прижми его, любимая, за нас обоих! Я бы и сам не прочь, но ты мне, конечно, скажешь, сейчас нельзя…

— Почему же, — усмехнулась София, — можно и сейчас! Если ты желаешь погубить нас!.. Ох, да, нужно ведь что-то с тобой делать…

Она задумалась.

— Я готов понести наказание, — сказал Марсий.

— За мои грехи, — вздохнула София.

— За твои грехи. Это самое большее, что ты мне позволяешь для тебя сделать!

Она кивнула, подошла к Марсию и негромко сказала ему:

— Мы воспользуемся паузой и опередим комиссию Корнелия. Я не могу совсем освободить тебя от кары, но в моей власти максимально облегчить ее. У меня есть бланки с подписью отца и печать первого министра. Я начертаю декрет о переводе тебя… Где бы ты сам хотел отбывать ссылку?

— Где угодно, лишь бы там было поменьше политики! И еще одно: я не желаю, чтобы на новом месте службы ты опекала меня и удерживала мою руку всякий раз, когда я должен принимать решительные меры!

— Да будет так… Нынче же ты отправишься в Сиренаику, в Кефейские джунгли, на нашу южную границу с воинственными племенами мауров. Там все просто, только служба и никакой политики. Но будь осторожен, там свои проблемы… Ты согласен?

— Я даже рад, звездоокая моя богиня, особенно если тебе это поможет, — улыбнулся Марсий.

Их уста слились в долгом и страстном поцелуе, а затем София вернулась к своему рабочему столу и принялась за составление обещанного декрета. Марсий нисколько не удивился тому, что у Софии оказались и бланки с готовой подписью первого министра, и государственная печать. Напротив, его мужскому самолюбию весьма льстило обладание такой сильной, страстной и изобретательной женщиной, какой была София. Воин не только по профессии, но и по складу характера, Марсий ценил всех, в ком пылал дух схватки. София была готова драться до конца, и в душе Марсий одобрял ее; он бы не понял, если бы она сдалась. Он восхищался ею, ее неукротимым духом, который заставлял выкладываться многочисленных врагов. Все эти враги, во главе с самим Корнелием Марцеллином, лезли из кожи вон, чтобы сломить эту одну-единственную женщину — ибо остальных, кто что-то мог решать, они уже победили или неизбежно победят, если сломят Софию.

Он, Марсий, прекрасно понимал, что и его Корнелий преследует исключительно из-за Софии. «Низкий негодяй, — думал Марсий о своем шурине, — тебе моя София не достанется никогда, сколько бы ты ни изощрялся! Она тебя переиграет. И наступит день, когда мы с ней поженимся на твоих похоронах!». Марсий не собирался помогать Корнелию и его алчной сенаторско-плебейской свите; даже если бы ему, Марсию, угрожала смерть, он не назвал бы им ее имя! За одну лишь ее стойкость он прощал ей все терзания, которые испытывал из-за ее чудачеств. И она вынашивала его ребенка; этот будущий ребенок был пока их тайной, ее и его…

Внезапно послышался шум со стороны приемной министра. Марсий обернулся в ту сторону, и София тоже перевела глаза с текста декрета на входную дверь. Мгновение спустя эта дверь стремительно распахнулась.

На пороге кабинета стояли двое — референт министра и высокая женщина, выглядящая моложе своих шестидесяти лет. В женщине князь Марсий Милиссин узнал свою мать, а княгиня София Юстина узнала одну из наиболее стойких сторонниц аристократической фракции в Сенате.

— Я не ошиблась, — сказала Клеменция Милиссина вместо приветствия. — Я знала, где искать сына, и я его нашла!

Министерский референт повинно развел руками:

— Ваше сиятельство, я пытался остановить ее светлость, но она…

— все в порядке, вы свободны, — проговорила София и отпустила референта. …Клеменция Милиссина являлась прямым потомком Милиссы, одной из младших дочерей Фортуната-Основателя, но, пожалуй, самой знаменитой после своих царствовавших сестер Астреи и Береники. Однако если те вошли в историю с прозваниями «Святая» и «Мать Родины» соответственно, то Милиссу редко называли иначе как «Беспощадной», либо переименовывали в Минерву: по жизни Милисса Фортуната шла поступью богини-воительницы; разве что родилась она естественным образом, а не из головы отца, как Минерва. Потомкам Милисса запомнилась прежде всего битвой у озера Несс, когда легионы молодой Аморийской империи, которыми она командовала, нанесли сокрушительное поражение объединенным войскам центрально-африканских племен. Но еще больше, чем самой битвой, Милисса вошла в историю приказом, отданным уже после разгрома войск чернокожих варваров. По этому приказу аморийские легионеры в один день истребили более двухсот тысяч человек беззащитного мирного населения; подобным образом молодые хозяева Нового Мира отвоевывали для себя жизненное пространство…

Как Юстины были династией правителей, так и Милиссины были династией воинов. Мужчины, потомки Милиссы, воевали в разных концах Ойкумены, утверждая власть Божественных императоров; женщины обычно оставались на хозяйстве, но находились среди них и такие, кому удавалось повторить, хотя и в куда менее значительных масштабах, подвиги знаменитой дочери первого Фортуната.

Что касается Клеменции Милиссины, она была воительницей не по роду занятий, а, скорее, по духу. Ее мать умерла рано, еще раньше на войне погибли ее старшие братья, и Клеменция стала сенатором Империи от рода Милиссинов еще до замужества, в возрасте двадцати лет — случай редчайший в аморийской истории! Она удачно вышла замуж, родила дочь Эстеллу, которой позже приведется стать женой Корнелия Марцеллина, а спустя семь лет после Эстеллы — сына Марсия. В отличие от совершенно апатичной и безвольной Эстеллы, Марсий пылал жизнью и закономерно стал любимцем своей деятельной матери. Марсий был гордостью Клеменции; обиды, причиненные ему, она полагала обидами, причиненными лично ей, и такие обиды никогда не забывала. Она не отличалась выдающимся умом, была не более красива, чем большинство аморийских аристократок, не имела каких-либо личных амбиций — зато у нее был острый язык, а еще она славилась редкостным упрямством: ее суждения не менялись десятилетиями. Клеменция Милиссина не понимала, что такое политическая гибкость; в Сенате она всегда голосовала вслед за Юстинами, но горе было тому, кто брался ее за это осуждать: Клеменция могла дать резкую отповедь всякому, невзирая на лица. Поскольку ей бессмысленно было угрожать, с ней нельзя было столковаться и ее крайне трудно было переубедить, ее побаивались и с ней старались не связываться. Между собой сенаторы называли Милиссину «Фурией». Только такому хитроумному и нестандартно мыслящему политику, каким был сенатор Корнелий Марцеллин, могла придти в голову идея пригласить Фурию в специальную комиссию по расследованию деятельности ее любимого сына!

Корнелий Марцеллин не просчитался…

Из воспоминаний Софии Юстины

— …Зачем пришла ты, мама? — спросил Марсий.

— Я пришла сюда, сынок, чтобы вырвать тебя из когтей этой порочной женщины! — воскликнула Клеменция.