Сердце Анны ушло в пятки, когда она услышала эти новости. Какое-то время она молчала, и шотландка спросила, на связи ли она. В конце концов Анне пришлось оставить сообщение для Сары и Майкла. Она назвала свои позывные и попросила передать, чтобы Керрингтоны связались с ней, как только вернутся. Затем она закончила сеанс связи. Она сидела не шевелясь, безучастно глядя на приемник. Внезапно к горлу подступила тошнота: она представила себе обладательницу голоса — ее замену — в радиорубке в Лангали. Женщину, которая теперь уже обосновалась в маленькой хижине, жилище медсестры. И Майкл помогает ей освоиться, а Сара стала ей другом. Маленькая Кейт постоянно вызывает у нее улыбку.

Анна заставила себя отбросить эти мысли и попыталась связаться со штабом миссии в Додоме. Она оставила сообщение для епископа, откровенно рассказав о том, что совершила, и услышала неприкрытое изумление в голосе радиста, когда он записал ее слова.

— Это все? — недоверчиво спросил он.

— Да. Это все, — коротко ответила Анна.

Но она знала, что это еще не конец. Далеко не конец…

Она едва успела вернуться к работе, как Стенли позвал ее обратно к радио: епископ решительно желал говорить с Анной. Он радировал сам, чтобы его ярость попала в цель напрямую, без посредников. Он, похоже, не мог поверить в то, что ему сообщили. Он напомнил Анне, что ее назначили в конкретное место — в новую больницу в Джермантауне. Ее действия противоречат танзанийским законам, и она не должна рассчитывать на то, что миссия станет ее защищать. Он заявил, что немедленно пришлет кого-нибудь уладить ситуацию. Анна попыталась объяснить свои действия, но епископ перебил ее, заявив, что она должна находиться именно там, куда ее направили.

Анна решила озвучить заранее отрепетированную фразу.

— Полагаю, если бы в таком положении оказался Иисус… — начала она.

— Сестра Мейсон, — перебил ее епископ, — вы моя сотрудница. Вы не Иисус.

Конец связи.

Анна пересекла газон и двинулась вдоль цветочных клумб. Здесь было тихо; типичный для больницы шум — крики младенцев, болтовня персонала, стук кастрюль в кухне — уступил место более нежным, ласкающим ухо звукам. Медососы, вися в воздухе и тихонько жужжа крошечными крыльями, пили нектар из головок цветов. Под ногами у нее хрустели веточки. Ящерицы, греющиеся на полуденном солнце, быстро убегали, шурша травой, как только Анна приближалась к ним. В этом месте, наполненном покоем и красотой, гневная тирада епископа словно таяла. Покрасневшее при разговоре лицо Анны снова приобрело нормальный цвет, сердцебиение стало ровным, и она теперь наслаждалась прогулкой. С момента переезда в особняк Кики она все время трудилась, не позволяя себе прогуляться — хотя бы недолго. Впереди она заметила старый шинус, опустивший длинные ветви до самой земли. Дойдя до него, Анна раздвинула ветви и вошла в тайное убежище. Она замерла, так и не опустив ногу: у ствола сидела старая африканка, разбрасывая цветы вокруг себя. Длинные стебли создавали рисунок из скрещивающихся линий; яркие лепестки расплескивались по земле цветными пятнами. Услышав шаги Анны, старуха удивленно вскинула голову.

—  Samabeni, — сказала Анна. «Простите».

Она повернулась, собираясь уйти. Ее совершенно не касалось то, что кто-то хотел пообщаться с духами. Еще в Джермантауне Анна и Стенли ясно дали понять, что они медработники, а не евангелисты.

— Нет, постой! Иди сюда, посиди со мной. — Старуха обратилась к Анне на прекрасном английском языке, делая ей знак изящной рукой.

Анна замерла, озадаченная этой речью — и использованными словами, и уверенным тоном. Похоже, у нее не было иного выхода, кроме как подчиниться, и Анна подошла к женщине и села. Внезапно зазвучал внутренний голос, предупреждая ее. Что она делает? Она уже воспользовалась советом знахаря и применила одну из его микстур. Она что, собирается любоваться языческим ритуалом?

— Ее похоронили здесь, — сказала старуха. — Мисс Кики. — Она произнесла это с глубоким сожалением и теплотой в голосе.

— Вы знали ее! — воскликнула Анна, от удивления повысив голос.

— Я была ее горничной, — гордо заявила африканка. — Я делала для нее все. — Она наклонилась к Анне, обдав медсестру запахом застарелого пота, смешанного с ароматом измятых лепестков. — Она спрашивала моего совета даже в очень личных вопросах. Когда ее навещали мужчины, именно я готовила ей спальню любви.

— Спальню любви? — переспросила Анна, сомневаясь, правильно ли поняла фразу.

— Да, это была моя обязанность — проверить, гладко ли застелены простыни. И я всегда клала ей на подушку свежие цветы. Я сама это придумала. Больше всего она любила розы.

Анна ничего не ответила, только позволила значениям слов проникнуть в ее сознание. Любовники. Мужчины. Визиты. Розы на подушках.

Ее собеседница понимающе улыбнулась.

— Я слышала… — начала она. — Кто-то сказал мне… — и замолчала.

— Сказал вам — что? — спросила Анна.

— Что в спальне любви теперь спите вы! Анна недоуменно уставилась на нее.

— Комната Королевы дождя, — добавила женщина. — Разве не эту комнату вы облюбовали?

Анна молчала. Сейчас эта встреча казалась ей нереальной: окружающие их стеной ветки шинуса, странная старуха, яркие цветы. Разговор о любви…

Анна встала.

— Меня зовут Луиза, — сказала старуха. — Если вы решите, что вам нужна горничная, то я к вашим услугам.

— Спасибо, — буркнула Анна.

Раздвинув ветви, она вышла из убежища и замерла на секунду, чтобы распутать волосы, зацепившиеся за ветку. Ощутив жар солнца на своей коже, она осознала, насколько прохладнее было под деревом, возле могилы Кики. Она торопливо двинулась к дому. К суетливому миру больницы.

Один из воинов Китаму ждал Анну в прихожей. Стенли тоже стоял там, и его одежда цвета хаки резко контрастировала с простой набедренной повязкой воина.

— Для вас есть сообщение, — произнес Стенли.

— От кого? — требовательно спросила Анна.

В ней боролись тревога и надежда: она боялась еще одного разговора с епископом и очень хотела услышать наконец Майкла.

— От Китаму, — ответил Стенли.

В голосе мужчины Анна уловила настороженность.

— Что случилось? — спросила она.

— Они собираются созвать нгому. Здесь, на лужайке.

Услышав это слово, Анна нахмурилась: так на суахили назывался большой сбор племени, во время которого люди танцевали, пели и играли на барабанах. Но происходило кое-что еще. Если верить учебникам, которыми пользовался колледж, где обучались миссионеры, гости на нгоме, как и африканцы, пили спиртное домашнего приготовления, занимались любовью и отдавали свои тела во владение духам.

— Здесь? — переспросила Анна высоким от беспокойства голосом.

Вечеринка по случаю бракосочетания в деревне в джунглях, свидетелем которой ей довелось стать, представлялась ей чем-то подобным. И тот опыт ей вовсе не улыбалось повторить.

Воин кивнул.

— Это покрытое травой место, которое принадлежит Кики, мы часто использовали, — объяснил он. — И так было с того самого момента, когда она впервые пригласила племя провести здесь нгому. — Слушая африканца, Анна посмотрела на портрет Кики и снова увидела в ее глазах огоньки юмора. Или, возможно, озорства…

Воин махнул рукой, указывая на почерневшие камни посреди зеленой лужайки.

— Видите, вон там мы разжигаем костры, — сказал он. — А там, около старых деревьев, — круги, оставленные танцорами.

Проследив взглядом за его рукой, Анна отметила, что травяной покров в некоторых местах на газоне истончился, и эти места образуют круги, похожие на гигантские ведьмины кольца: трава там была вытоптана.

— Эта нгома — особое празднование, — продолжал он. — Мы радуемся возвращению вождя с пастбищ. — Он немного помолчал. — Вы присоединитесь к нам, — заявил он.

Анна открыла рот, собираясь отклонить приглашение: в конце концов, она была миссионером! Она не может посещать подобные сборища. Но не успела она произнести и слова, как заговорил Стенли.