— В извинениях нет необходимости, Холмс.

— Старый добрый Уотсон! — Он хлопнул меня по руке.

Если Хайд и подозревал, что мы всё ещё следим за ним, то виду не подавал. Его кэб ехал всё так же размеренно, ни ускоряя, ни замедляя темпа. Он словно бы задался целью облегчить нам задачу, полностью отказавшись от первоначальных планов оторваться от преследователей, и решил вместо этого выставить подробности своей жизни на наше обозрение.

До чего же омерзительной оказалась его жизнь! Мы неотступно следовали за этой тварью через опиумные притоны и публичные дома, по зловонным причалам и узким переулкам, сквозь дьявольские лабиринты, которые не являлись в кошмарах даже самому Данте. И не существовало порока, которого бы Хайд не ведал, не было ни одного отвратительного зрелища, которым бы он не наслаждался. Самые тёмные закоулки Лондона были не достаточно темны, чтобы утаивать его запретные пристрастия, хотя отсутствие света в них и отвращало самых отчаянных искателей приключений. Однако, где бы этот тип ни появлялся и вне зависимости от того, сколь низки были те личности, с которыми он общался ради получения своих мерзостных удовольствий, реакция их на него была абсолютно одинаковой: деньги его всюду были желанны, сам же он — категорически нет. Подобно мне и Холмсу, они распознавали в Хайде тот общий знаменатель зла, что превращал его в изгоя во всех сферах общества, в которые он пытался проникнуть.

Раз, когда преследуемый нами зверь спешил по тротуару в один из своих мрачных притонов, к нему обратился облачённый в остатки солдатской формы одноногий нищий, опиравшийся лишь на один костыль, поскольку протягивал в руке оловянную кружку, в которой позвякивало несколько монеток. Не остановившись и даже не замедлив своей ковыляющей походки, Хайд рубанул несчастного своей увесистой тростью, нанеся ему косой удар по правому плечу. Калека пошатнулся и наверняка бы упал, не поддержи его кирпичная стена близкого здания. А так он наткнулся на неё, и ему пришлось вцепиться в единственный костыль, на который он опирался, дабы тот не опрокинулся в сторону. Его же противник продолжил свой путь, даже не удосужившись обернуться. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не помчаться вперёд и не схватить мерзавца за ворот, и, быть может, я так бы и поступил, если бы не Холмс, который, следуя вместе со мной на безопасном расстоянии позади, предупреждающе взял меня за плечо.

Мы удовлетворились тем, что сделали солидное пожертвование в дрожащую кружку нищего, когда минутой позже проходили мимо.

Над портом уже начал заниматься рассвет, когда Хайд покинул последний притон и, усевшись в поджидавший его кэб, вновь повернул на запад. Холмс, карауливший вместе со мной внутри экипажа через улицу, мягко стукнул в крышу, и мы снова тронулись вслед за ним. Несколько сотен метров мы удерживали Хайда в поле зрения, а затем он свернул за угол и исчез за старинным кирпичным строением. К тому времени, когда мы повернули, улица была пуста.

— Поживей, извозчик, — свистнул Холмс. — Он мог свернуть на перекрёстке.

Но нет. Мы проехали до конца проезда, где, как ни высматривали, не обнаружили на поперечной улице никаких признаков преследуемого кэба. Наконец Холмс вздохнул и велел вознице отвезти нас на Бейкер-стрит.

Весь обратный путь мой друг сидел молча, насупившись и поджав губы. Решив, что подобное умонастроение ему лишь во вред, я попытался как-то утешить Холмса. Но едва лишь я начал говорить, как он внезапно вскрикнул и хлопнул ладонью по коленке и закричал:

— Ах я дурак! Нет, ну какой же он шарлатан!

Я уставился на Холмса, гадая, неужели это мои слова вызвали такую вспышку гнева. Но он, совершенно не обращая на меня внимания, высунулся в окошко и резким тоном отдал извозчику новое распоряжение. Тут же раздался щелчок кнута, двуколка поехала быстрее и круто развернулись, заехав двумя колёсами на тротуар, из-за чего нас обоих бросило в угол.

Глаза Холмса (а он уже сорвал чёрную повязку) горели, когда он пристально вглядывался в улицу впереди.

— Каким же идиотом я был, Уотсон! Надеюсь, в том отчёте, который вы всё грозитесь написать о скверном деле в Лористон-Гарденс [7], я буду представлен тем самым дураком, коим и являюсь.

— Боюсь, я не оправдаю ваших ожиданий. — Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать стук копыт о мостовую, и схватиться за котелок, который норовил сорвать ветер. Мимо с головокружительной скоростью проносились газовые фонари, озаряя своими вспышками салон экипажа.

— Но ведь ничего проще и быть не может, — продолжал Холмс. — После своей проделки в «Красной гусыне» Хайд совершенно не заботился о том, чтобы отделаться от нас, вплоть до нескольких минут назад. Этот тип и не пытался скрыть от нас свои отвратительные наклонности — мало того, он выставлял их напоказ. Зачем же ему тогда понадобилось ускользать от нас подобным образом? Отбросив всё невероятное, мы получаем лишь одно место, куда Хайд может направляться, место, связь с которым он не желает показывать нам никоим образом.

— Дом доктора Джекила!

— Именно! Загадочная связь между дурной репутации молодым гедонистом и уважаемым доктором — единственное, чем он не захотел нас дразнить. Хайд наверняка в курсе, что нам известно об этой связи, однако предпочитает, чтобы мы забыли о ней. Но вот мы и на месте, а вот и то свидетельство, которое мы ищем. Кучер, останови здесь!

Мы остановились возле ряда унылых домов, выходивших фасадами на узкую улочку в двух шагах от одного из оживлённейших районов Лондона, как раз вовремя, чтобы увидеть отъезжающий кэб и низкорослую фигуру в цилиндре и мантии, ныряющую в приземистую дверь.

Это, если только мы не ошиблись, вход в прозекторскую доктора Генри Джекила, — заметил Холмс. — Здесь-то и кроется загадка, Уотсон. Что привело Хайда сюда в этот час? Нужда в деньгах или, быть может, стремление злорадно посмаковать ночные похождения в присутствии своего уважаемого благодетеля? — Губы его плотно сжались под гротескным гримом. — Здесь затевается зло, доктор, что очевидно так же, как и этот туман, клубящийся с востока. Но большего мы здесь не добьёмся, во всяком случае в данный момент. Давайте-ка направим наши стопы на Бейкер-стрит, пока этот констебль, который чересчур пристально разглядывает нас из-за угла, не надумал арестовать нас за подозрительный вид.

— Боюсь, это выше моего понимания, — начал я, когда мы оказались в своих комнатах, скудно озаряемых восходящим солнцем, чьи лучи с трудом пробивались через наползавший туман за окном. — С какой стати Хайду держать в тайне свои отношения с доктором Джекилом, если он столь бесстыдно демонстрирует самые низкопробные своих увлечения?

Холмс закурил папиросу и сейчас грел руки над камином.

— Вот этот вопрос, Уотсон, весьма уместен в данном расследовании, и, думаю, не будет преувеличением сказать, что ответ на него значительно облегчит разрешение нашей маленькой проблемы. Головоломка почти собрана, не хватает лишь одного кусочка. Теперь, когда Хайд открыто продемонстрировал свою враждебность, во всём Лондоне есть только один человек, который в состоянии предоставить нам необходимые сведения.

— Кажется, я знаю, кого вы имеете в виду. Однако не будет ли это нарушением обещания, которое вы дали Аттерсону?

— Ни в коей мере. Вспомните, что я обещал нашему другу адвокату: некий джентльмен будет оставаться в неведении настолько, насколько сие окажется в моих силах. Положение же нынче таково, что я более не могу избегать того образа действия, каковой с самого начала являлся, вне всяких сомнений, единственно целесообразным. — Холмс вытянул руку и бросил окурок в огонь. — А теперь, Уотсон, я предписываю вам усердное применение мыла и воды, а затем — постель. Ночь для нас обоих выдалась долгой, а мы должны быть бодры и бдительны завтра днём, когда нанесём визит человеку, чьё состояние оценивается в четверть миллиона фунтов стерлингов.