— А вот вы про что! Но императрица подарила мне ожерелье. Вы и за 20 лет службы не скопите такой суммы, сеньор дурак. А эта шлюшка Дорио любит подарки. Её глазки так и загораются при виде бриллиантов. Знаете, что она станет выделывать ради них ночью? Даже мертвый от её ласк станет мужчиной.

— Странно, — парировал выпад Арайя Пьетро, — а меня она дарит ласками просто так, без бриллиантов.

Франческо побледнел. А затем кровь прилила к его щекам. Он гневался. Пьетро решил развить успех и продолжил атаку:

— А ежели у мужчины нет ничего кроме бриллиантов, и ежели даме более в нем оценить нечего, то…. — Пьетро развел руками и улыбнулся.

— Ты думаешь, что сможешь противостоять мне, Мира? — спросил Арайя уже серьезнее.

— А отчего нет? Разве вы новый фаворит императрицы вместо Бирена?

— Нет. Я только капельмейстер. Но я один и заменить меня некем. Это фаворита найти легко, а капельмейстера трудно. А ты, Мира, всего лишь шут. И таких как ты много. Так что почаще оборачивайся отныне. Вдруг кто-нибудь использует твой любимый неаполитанский кинжал против тебя?

Капельмейстер отошел от Педрилло….

Капитан в синем семеновском мундире держал Дорио за руку и что-то шептал.

— Сударыня! У вас чудный голос. Вы богиня!

Дорио посмотрела на рослого капитана и спросила:

— Я вас раньше при дворе не видела. Кто вы?

— Капитан лейб-гвардии Семеновского полка Иван Столетов.

— О! Вы русский, а по-немецки говорите словно немец.

— Но и вы сударыня владеете немецким сносно. Ведь вы не немка?

— Я итальянка и немецкий не мой родной язык. Он грубоват, а можете ли вы говорить на языке мой родины, капитан?

— Нет к сожалению. Но сносно владею французским языком. А не желаете ли, богиня, прокатиться со мной по Петербургу?

— С вами?

— Со мной на тройке с ветерком!

— Охотно. Тем более что императрице я более не понадоблюсь сегодня.

— Тогда прошу за мной….

Бирен и Либман ускользнули из зала и уединились в кабинете государыни. Он все равно пустовал в этот час и слуги беспрепятственно пропустили туда графа и банкира.

— Эрнест, в столице заговор против государыни!

— Что? Ты сошел с ума со своей подозрительностью, Лейба. Какой заговор? Откуда сведения?

— В одном из кабаков семеновцы обсуждали сие по пьяному делу.

— Да гвардейцы ежедневно то обсуждают. Русские как напьются, так и заговоры устраивают. Наутро проспятся и все — нет никакого заговора.

— Но не на этот раз.

— Лейба мне кажется, что ты нарочно пугаешь меня. Зачем тебе это?

— Да для того чтобы сохранить тебе жизнь! Ведь если Елизавета станет завтра императрицей, то мне не жить. Меня не выпустят отсюда русские. И потому мне нужно чтобы Анна сидела на троне, а ты состоял при ней! Выслушай меня, Эрнест!

— Хорошо, говори!

— Все нити заговора в дом фельдмаршала Долгорукого ведут. Напрасно тогда его пощадили. Я и тогда говорил, что он враг и враг опасный.

— Откуда сведения у тебя про фельдмаршала Долгорукого? — спросил Бирен. — Ты так и не сказал, как узнал про сие?

— Был в кабаке с сержантами полка семеновского некий слуга из дому фельдмаршала. Так вот, когда гвардейцы лишнего приняли, он и сказал им что не долго государыне Анне на троне сидеть. Пора дескать Елизавету Петровну на трон садить. Гвардейцы сразу спросили, а когда то сделается? И слуга ответил, что верно знает, что скоро.

— Вот как? И это все?

— А разве мало? — спросил Либман.

— Что же твои люди не крикнули "слово и дело", когда услышали такие слова?

— Зачем? Только спугнули бы заговорщиков. Взяли бы слугу и пару сержантов. Да разве это заговорщики? Это болтуны. А нам нужны в сетях те, кто сию паутину плетет. Нужно сказать императрице, Эрнест.

— И из-за слов пьяного холопа фельдмаршальского я должен матушку государыню пугать? Она весела нынче, Лейба, и не стоит ей настроение портить.

— Ты так думаешь, Эрнест? — Либман стал сердиться. — Но это глупо. Долгорукие нам враги смертные. И обратить внимание на слова сего слуги стоит.

— Хорошо завтра подумаем и над этим. Я думаю, что Долгорукие не сегодня станет Анну с трона свергать?

— Обещаешь, завтра про все государыне доложить?

— Завтра да. Но не сегодня. Сегодня праздник.

— Тогда я тебе своего человечка подошлю если надобно. Он все как было и расскажет.

— Не стоит. Я все сам государыне обсажу. А сейчас стоит в зал вернуться. Там весело…..

Анна смеялась шуткам Кульковского и Лакосты, когда взгляд её упал на человека, что скромно стоял в отдалении, прислонясь к колонне. Она сразу узнала его. Это был новый придворный шут князь Михаил Голицын.

"А вот и враг мой Голицын, — мелькнула мысль у царицы. — Стоит в стороне и не желает внимания привлекать к особей своей высокородной. Не желает годиться тем колпаком шутовским, коий я пожаловала ему за службу".

— Лакоста! — обратилась она к королю самоедскому.

— Что, матушка?

— А это там не Голицын ли прячется?

— Так точно, он. Шут твой Мишка Голицын.

— А чего это шут Голицын так к колонам жмется? И рожа у него такая постная? Разве порядок сие, ежели он шут ходить с такой рожей?

— А ему, матушка, служба при твоем дворе не мила! — выпалила Буженинова. — Сколь ден его вижу, сколь у него рожа такая. И не шутит, и не развлекает тебя. За что жалование то получает, что ты ему назначила? А ему платишь втрое противу моего!

— Так он нам сейчас свое жалование отработает, куколка. Лакоста! Поди и вели ему чтобы хоть квасом гостей обносил! Чего так стоять! Хоть польза какая от него будет. И меня пусть грешную не забудет. Я до кваску холодненького большая охотница. Мне хлебного простого!

— Скажу, матушка, — и Лакоста бросился исполнять приказание.

Императрица повернулась к шуту Кульковскому.

— А теперь ты, Кульковский, потешь меня. Что ты мне говорил про забавника отменного, коего при моем дворе до сих пор нет, но коий в переделах моего государства обретается?

Тимофей Кульковский, из дворян малороссийских обедневших, был приглашен ко двору графом Биреном два года назад. До этого он прапоршиком в драгунском полку состоял. И явился как-то денег просить у Бирена и проявил себя большим остроумцем.

Кульковский на бедность Бирену жаловался и рассказал, что к нему воры однажды забрались в команутшку убогую и стали шарить по сундукам в темноте, хозяина не заметив. И тогда Кульковский спросил их в голос: "Чего вы шарите в темноте, сердешные, коли я и днем здесь ничего найти ценного не могу".

Бирону прапорщик в драном мундире и худых сапогах понравился. Он ему и службу приискал новую денежную.

— Так что скажешь, Кульковский? — снова спросила императрица. — Али соврал?

— Отчего соврал, матушка? Я правду молвил. То человек роду знатного, матушка, — ответил Кульковский. — Но до шутовства весьма охочий.

— Да кто он такой? Не томи!

— Да зять твоего шута Голицына, граф Алешка Апраксин. Он месту тестя своего завидует.

— Не врешь? Апраксины верные слуги были у Петра Великого.

— Они и есть верные слуги престола твоего матушка. Но в семье не без урода. Так вот Алешка и есть такой урод. Да и на дочери оскорбителя твоего Голицына женат.

— Ушаков! — позвала императрица, начальника своей тайной канцелярии.

Тот сразу возник перед царицей, словно джином был из лампы, а не человеком.

— К услугам вашего императорского величества!

— Да не ори ты так, Андрей Иванович. Я пока не глухая еще. Срочно сыщи мне графа Алешку Апраксина, что Голицыну-шуту зятем доводиться. И ко двору его приставь. Шутом он служить станет. Раз сам того хочет, то пусть так и будет!

В этот момент князь Голицын с поклоном на подносе подал императрице кружку с малиновым квасом.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: