— Но это много, почтенный. Вы ведь еще не победили все армии солнцеликого султана. Отчего же такие требования? Вы после свободного плавания по Черному морю потребуете и свободного прохода через проливы и выйдете в море Средиземное. Этого мой султан не допустит. Умерьте свои требования, почтенный. Или снова на следующий год загремят пушки.

— Вы Россию пушками не пугайте. Наша держава и сама вам пушками ответить может.

Реис-эфенди усмехнулся. Он был спокоен этот дипломат и в отличие от Волынского умел держать себя в руках.

— Значит, мы приехали сюда в Немиров напрасно, почтенный и ваша царица мира не получит. Но сегодня был тяжелый день и мы устали. Не лучше ли перенести нашу беседу на завтра?

— Перенесем. Утро вечера мудренее как говорят у нас на Руси.

Волынский сразу же отправился не к себе, а к дому, где размещался посол Австрии барон Остейн.

— Что сие значит, барон? — без приветствия налетел на Остейна Волынский. — Вы за спиною у России договариваетесь с турками?

— Что это за тон? — вскипел Остейн. — Я посол императора Карла VI!

— Ваши армии только проигрывали баталии в сей войне, барон. А россияне показали себя достойно. Так хоть ведите себя за переговорным столом, так как подобает союзнику, а не врагу!

— Ваш тон не допустим! Вы смеете оскорблять моего императора? Но племянник Карла VI принц Брауншвейгский скоро станет отцом русского императора. Задумайтесь о том. Сие не послужит к вашей пользе, господин Волынский.

— А вы про мою пользу поменее думайте, барон. Россия крепко станет на Море Черном! В том порукой мое слово! И пакости ваши, вам не помогут! Наши солдаты взяли Ор-Капу, они взяли Бахчисарай!

— Но в Крыму вам не бывать! Крым был и останется татарским! — закричал Остейн.

— То вам в Вене выгодно! Но сие идет в разрез с интересами России!

— А вы кем возомнили себя, господин Волынский? Я доложу о вашем возмутительно поведении графу Остерману! И советую вам от вашего упрямства отказаться. Все рано, по-вашему, не будет!

— А сие мы еще увидим! Я и без вас стану переговоры продолжать. Зачем нам Вена? Мы со Стамбулом и без Вены договоримся!

— Это возмутительное самоуправство и предательство интересов своего союзника! — закричал барон Остейн. — И за это вы ответите….

Остейн понял, что Волынский представляет интересы тех придворных группировок при русском дворе, которым на политику и конъюктуры Остермана плевать. И потому он пошел на единственно возможный в такой ситуации шаг — на срыв переговоров вообще! И переговоры были сорваны. Война продолжалась, и в 1738 году снова будет литься кровь, и снова будут требоваться деньги на войну.

В Вене Остейна приняли крайне недружелюбно. Больной император Карл VI думал только о том, что будет после его смерти. Удастся ли его дочери Марии-Терезии удержаться на троне Габсбургов и сохранить империю?

Остейн же привез новую войну и новые склоки. В Петербург был срочно отправлен новый посланник маркиз Ботта со строгим приказом поторопиться с бракосочетанием принца Антона Брауншвейгского с принцессой Анной Леопольдовной….

Год 1738, март, 10 дня. Санкт-Петербург. Посланник Австрии и Бирон.

Маркиз Ботта сразу, после того как его представили императрице, нанес визит свой первый к герцогу Бирону. А сей визит, показывал, с кем Австрия считается при дворе русском. Звезда Бирона тогда сияла слишком высоко.

Маркиз был роста невысокого, лет средних, с фигурой плотной. Он одевался изысканно, как и было принято при дворе венском, но без показной роскоши. На нем был синего бархата кафтан с отделкой серебряной, голубой камзол, пышный седой парик.

Он поклонился Бирону и произнес:

— Рад поздравить вашу светлость с избранием вас в герцоги Курляндии и Семигалии! Никогда до сих пор корона Кетлеров не венчала столь достойной головы.

— Спасибо на добром слове, маркиз. И я рад принимать столь образованного и утонченного вельможу у себя.

— Мой император Карл VI знает о разногласиях, что были между вами и бароном Остейном и весьма сожалеет о них.

— Ну что вы, маркиз, никаких разногласий у меня с бароном Остейном не было. Это скорее у вице-канцлера Остермана были с ним разногласия по поводу ведения боевых действий с турками. И императрица всероссийская Анна Ивановна была весьма позицией Вены не довольна.

— Я прибыл исправить все досадные недоразумения между нашими государствами.

— Кстати, через несколько дней назначен прием военных у императрицы. И будет вырабатываться план военной кампании на следующий год. Война ведь продолжается, маркиз.

— Это так, ваша светлость. И Австрия будет вести эту войну совместно с Россией. Но мой император желал бы узнать, как скоро состоится бракосочетание принца Брауншвейгского и принцессы Анна Леопольдовны Мекленбургской?

— Вы желаете заручиться моей поддержкой, барон?

— Да, ваша светлость. И мой император не забудет сей услуги.

— Но инициатором сего брака выступил вице-канцлер граф Остерман. И сии планы были одобрены императрицей. Я в сии дела не лез, барон. Я даже подданства Российского до сих пор не имею, хоть и занимаю при дворе пост обер-камергера двора её императорского величества.

— Но влияние вашей светлости на императрицу всем известно.

— Вы преувеличиваете мое значение, барон.

— Герцог, вы большая фигура не только при российском дворе, но в политике европейкой. И я бы хотел убедиться, что вы друг Австрии.

— Я могу вам обещать, что не стану противиться браку принца Баруншвейгского и принцессы Анны Леопольдовны. Хотя хочу вам сказать, что совсем недавно мне предлагали устроить принцессе иной союз, не с вашим принцем.

Маркиз Ботта побледнел. Если это так, то все планы императора могли провалиться и его карьере дипломата придет конец.

— Вот как, ваша светлость? — проговорил Ботта. — И кто же предложил вам новый союз?

— Про это я говорить не стану, маркиз. Но скажу, что я сей союз отверг, и потому принц Брауншвейгский по-прежнему жених принцессы Анны. И думаю, что все так и останется. И будет свадьба и две ветви древних родов соединяться…..

Год 1738, март, 19 дня. Санкт-Петербург. При дворе.

Императрица не была рада видеть своих фельдмаршалов. Они мало, что сделали для победы за год последний, но казна государственная уже изрядно "трещала" от той войны и в народе росло недовольство. Особенно то касалось Малороссии, где на винтер-квартирах стояли полки армии российской.

Но Миних и Ласси явились в столицу, дабы утвердить планы кампании и снова требовать денег и подкреплений.

Анна посмотрела на Бирона и кивнула ему. "Говори, герцог". Тот взял слово.

— Государыня наша недовольна вами, господа. И особенно вами господин Миних! Что вы сделали за эти два года войны? Наши армии захватывали неприятельские земли, но затем снова их отдавали.

— Но я обескровил турок! — вскричал Миних. — Я освободил тысячи русских от позорного татарского плена! Я взял крепость Очаков! А фельдмаршал Ласси опустошил в прошедшем году Крым. И вы смете мне говорить, что я ничего не сделал? Да что вы вообще смыслите в войне?

— Погоди кричать, Бурхард Христофорыч! — сказала царица. — Не на базаре чай за рыбу торгуешься. Перед лицом государыни стоишь! И герцог Бирон все верно сказал. Где мне денег для тебя взять? Подумал про сие? А мира нет! Турки не дают нам мира на наших условиях. Вот у Волынского спросите. Он только после переговоров вернулся из Немирова!

Все замолчали, и в кабинете установилась тишина. Перечить Анне никто не посмел.

— И потому нам в сем годе уже надобно весной снова войну учинять, — продолжила императрица. — А денег нет! И потому слушайте мое слово, фельдмаршалы! Ты, Миних станешь наносить удары по армии визиря и заставишь его склонить перед тобой голову. А ты, Ласси, снова возьмешь Крым! Больше иных слов у меня для вас нет! И ни на какие подкрепления не рассчитывайте! Воевать теми силами, что есть у вас! Тебе Миних уже удалось более 30 тысяч солдат в землю уложить! Так?