— Хорошо, я уважаю вас, потому что знаю, что вы особенный человек, который на самом деле не хочет делать этого, и если вы меня отпустите, то мы…

— Прошу тебя, не нужно за меня переживать, Энни.

— Тогда чего же вы на самом деле хотите? Вы мне до сих пор так и не сказали, почему я здесь.

— Время на моей стороне… — неожиданно пропел он, а потом промурлыкал себе под нос еще несколько тактов знаменитой песни «Роллинг Стоунз».

— Так вам нужно время? Время со мной? Время, чтобы говорить со мной? Или время, чтобы изнасиловать меня? Время, чтобы убить меня?

Он только улыбнулся в ответ.

Если что-то не срабатывает, вы начинаете пробовать что-то другое. Я встала, покинув безопасный угол, и подошла к нему.

— Послушайте, Дэвид, — или как там вас правильно зовут — вы должны меня отпустить.

Он сбросил ноги с кровати и уселся лицом ко мне. Я наклонилась к нему.

— Люди будут меня искать, много людей. И для вас же будет гораздо лучше, если вы отпустите меня прямо сейчас. — Я ткнула в него пальцем. — Я не собираюсь быть частью вашей нездоровой игры. Это сумасшествие. Вы сами должны понимать…

Его рука рванулась вперед и сжала мое лицо так крепко, что аж зубы заскрипели. Потихоньку, сантиметр за сантиметром, он тянул меня к себе. Я потеряла равновесие и практически упала ему на колени. Единственное, что удерживало меня, была его рука, лежавшая у меня на лице.

Дрожащим от ярости голосом он произнес:

— Никогда больше не смей разговаривать со мной таким тоном, поняла?

Он то сжимал, то немного ослаблял руку. Казалось, челюсть моя сейчас оторвется.

Наконец он отпустил меня.

— Посмотри по сторонам. Ты думаешь, мне легко было все это создать? Думаешь, все было сделано по мановению руки?

Ухватившись за лацкан моего жакета, он повалил меня и прижал спиной к кровати. На лбу его проступили вены, лицо стало красным. Лежа на мне, он снова схватил меня за подбородок и сжал его. Его горящий взгляд смотрел на меня сверху вниз. Возможно, это будет последнее, что я увижу перед смертью. В глазах у меня потемнело…

Но потом злость его улеглась. Он отпустил меня и поцеловал в то место, где за секунду до этого мертвой хваткой сжимались его пальцы.

— Слушай, зачем ты заставила меня делать все это? Я пытаюсь держаться, Энни, действительно пытаюсь, но у моего терпения есть границы.

Он погладил меня по голове и улыбнулся.

Я лежала молча.

Он поднялся с кровати. Я услышала, как в ванной потекла вода. Лежа на спине среди разбросанных фотографий, я уставилась в потолок. Из уголков моих глаз тихо бежали слезы, но я даже не пробовала их утереть.

— Я заметила, что у вас нет всей этой рождественской мишуры, только веночек из кедровых веток на входной двери. Это правильно, если учесть то, что, как говорят, уровень самоубийств на праздники резко возрастает, а большинство ваших клиентов, вероятно, так или иначе находятся на грани срыва.

Черт, если кто-то и может понять тех людей, которые теряют контроль над собой именно в это время года, то это я. Рождество вызывало у меня отвращение еще тогда, когда я была ребенком. Было тяжело видеть, что у моих друзей есть все то, что я могла рассматривать только в каталогах и на витринах магазинов. Но если говорить о годе перед моим похищением, то это был хороший год. Дыхание удачи воплотилось в моем доме в виде ярких украшений и сияющих огней. Конечно, я не смогла остановиться на какой-то одной теме, поэтому, когда наконец закончила все украшать, каждая комната выглядела как отдельная платформа в каком-то невероятном рождественском шествии.

Зимой мы с Люком отправлялись в длительные прогулки, сопровождавшиеся игрой в снежки, развешивали на елке нанизанный на нитку попкорн и клюкву, пили горячий шоколад с ромом и, жутко фальшивя, распевали пьяные рождественские гимны. Словно в каком-то специальном праздничном шоу по телевизору.

В этом году мне наплевать на все праздники. И опять-таки, существует не так много вещей, которые бы меня заботили. Например, когда я сегодня перед сеансом воспользовалась вашим туалетом, то взглянула на себя в зеркало. Раньше, до того как со мной произошла эта дерьмовая история, я не могла пройти мимо витрины без того, чтобы не посмотреть на свое отражение. Теперь же, когда я смотрю в зеркало, то вижу там незнакомку. Глаза этой женщины похожи на высохшую грязь в луже, а волосы безвольно свисают на плечи. Мне нужно сходить к парикмахеру, но одна мысль об этом уже отнимает все силы.

Хуже того, я превратилась в одну из них — капризных, депрессирующих людей, которые всегда с готовностью расскажут, насколько у них все хреново. И все это подается таким тоном, чтобы сразу стало понятно: дело не только в том, что они сами попали в такое дерьмовое место, но и в том, что это вы занимаете то место, которое должно было бы по праву принадлежать им. Черт, вероятно, я и сама сейчас говорю именно таким тоном! Я хочу сказать о том, как прекрасно выглядит праздничная подсветка витрин, как дружелюбны в это время люди, и это на самом деле так; но, вместо этого с моих губ срываются какие-то горькие слова и я, похоже, никак не могу остановиться.

То, что прошлую ночь я спала в шкафу, вероятно, не добавило мне настроения и не убрало черные круги под глазами. Сначала я легла на кровать, все крутилась и вертелась, пока постель не стала напоминать зону военных действий, но я просто не чувствовала себя здесь в безопасности. Поэтому я забралась в шкаф и свернулась там калачиком, а Эмма уселась перед его дверцей. Бедная собака думает, что она меня охраняет.

Когда Выродок вышел из ванной, то погрозил мне пальцем и с улыбкой сказал:

— Я так просто не забываю о том, что пора делать.

Напевая себе под нос какую-то мелодию, — я не могу точно сказать, что это было, но если услышу ее снова, то меня стошнит, — он подхватил меня с кровати, покружил и опустил к себе на колено. То он едва ли не ломает мне челюсть, а через минуту превращается в какого-то Фреда Астера! Рассмеявшись, он снова поставил меня на ноги и повел в ванную.

Повсюду были расставлены мерцающие короткие свечи, воздух был наполнен ароматом цветов и горячего воска. Над наполненной ванной поднимался пар, по поверхности воды плавали лепестки роз.

— Пришло время раздеваться.

— Я не хочу. — Эти слова я произнесла почти шепотом.

— А я сказал, пришло время.

Он смотрел на меня не мигая.

Я сняла одежду.

Он аккуратно сложил ее и вынес из комнаты. Лицо мое горело. Одной рукой я прикрывала грудь, вторую держала внизу живота. Он отвел мои руки и подтолкнул меня к ванне. Когда я заколебалась, лицо его покраснело, и он шагнул ко мне.

Я забралась в ванну.

С помощью своей чудовищной связки ключей он открыл один из шкафчиков и вынул оттуда бритву — опасную бритву с прямым острым лезвием.

Он приподнял мою левую ногу, поставил ее пяткой на край ванны, а потом медленно провел ладонью по икре и бедру. Я впервые обратила внимание на его руки. На них не было ни волоска, а кончики пальцев были совсем гладкими, словно обожженными. Тело мое содрогнулось от ужаса. Что за человек мог сжечь себе кончики пальцев?

Я не могла оторвать взгляд от бритвы и только следила за тем, как она приближается к моей ноге. Я не могла даже закричать.

— У тебя такие сильные ноги — как у танцовщицы. Моя мама была танцовщицей. — Он повернулся ко мне, но я была полностью поглощена видом бритвы. — Энни, я с тобой разговариваю… — Он присел. — Ты боишься этой бритвы?

Я кивнула.

Он поднял ее так, чтобы она заблестела в лучах лампы.

— Новые бритвы бреют не так чисто. — Он пожал плечами и улыбнулся. Потом откинулся чуть назад и начал брить мне голень. — Если ты будешь открыта этому опыту, то узнаешь о себе много нового. А знакомство с человеком, который обладает властью над твоей жизнью и смертью, может стать самым эротическим опытом в твоей жизни. — Он жестко взглянул на меня. — Но ты ведь уже знаешь, сколько свободы может нести в себе смерть, Энни?