- Это что, так опасно?

- Да не надо так бледнеть, - хмыкнула Макс. - Конечно, если кувыркнешься на скорости, то мало тебе не покажется. Но далеко не все уезжают с трассы с таким комфортом, как Марцелль, бедняжка. Большинство все же уходят на своих на двоих.

- Когда теперь снова дадут старт?

- Ну, залатают ограду, а следующему, кто там был - Бэйтс? - дадут перестартовку.

- Почему?

Макс терпеливо объясняла, в то время как Артур уже озверел от расспросов сестры и от затянувшейся паузы в соревнованиях и пошел перекурить.

- Потому что стартовый интервал уменьшили. И Джимми Бэйтс успел стартовать до того, как на старте получили информацию о том, что произошел такой инцидент. Скорее всего, кто-то из судей вдоль трассы показал ему желтый флаг. Это означает, что Джимми должен немедленно остановиться и съехать вбок трассы. Думаю, его отправили на один из параллельных склонов, он уже успел подняться на подъемнике обратно к старту. А вообще, скажу я тебе, это не дай Бог - ты стартуешь, тебя останавливают, дают перестартовку... В таких условиях приличное время показать - такого попросту не бывает.

- А с пятьдесят четвертого номера? Бывает? - Рене дрожала от смеси холода и возбуждения.

- Тоже не бывает, - безжалостно сказала Макс. Но великодушно добавила: - Хотя... от твоего Ромингера можно ожидать чего угодно.

От сочетания «твоего Ромингера» Рене расплылась в улыбке. «Он - мой?»

- Посмотри, быстрее, - сказала Макс, подтолкнув Рене локтем. - Вон, видишь, мужик в черно-оранжевом? Вон там, неподалеку от трибуны победителей. Уходит.

- Это кто-то из немцев?

- Правильно. Олли Айсхофер, но его все, от фанов до спонсоров и комментаторов, зовут Эйсом[1]. Ты о нем слышала раньше?

- Конечно. Я же не в вакууме жила.

- Тогда ты, наверное, знаешь, и кто с ним. Видишь?

- Ту маленькую блондинку? Вижу. Но не знаю, кто это.

- Это Таня Гросслинг. Фигуристка.

- Серьезно? Ну и ну!

- Ты не знала, что она - его жена?

- Нет. Вот это да!

- Они не расписаны, насколько я знаю, но уже пару лет точно живут вместе. А вон девушка около трибуны - это подружка Хайнера, во всяком случае, нынешняя. Он милашка, этот Флориан, правда?

- Не знаю, я не видела его вблизи. А рядом кто?

- Вот та рыженькая?

- Да, с ребенком на руках.

- Это Марин Граттон, жена вон того, в сине-белом. Это Филипп Граттон, он на втором месте. На руках у нее Николь, дочка. А рядом, видишь, мальчик? Это старший сын, Лоран. А рядом дядька - это папаша Филиппа. А дама рядом с ним в дурацкой шапке - мать. А вон старшая сестра, Изабель. Раньше она тоже выступала, но уже закончила карьеру. Она старше Филиппа года на три.

- Такая большая семья!

- Да. Они очень дружные и часто приезжают поболеть за него в полном составе.

- Вот это да! - Рене с нескрываемой завистью и тоской посмотрела на Граттона. Как, должно быть, здорово - иметь такую семью, которая тебя любит и приезжает за тебя поболеть в полном составе. Жена, дети, родители... Один за всех, все за одного, и это называется дом, это называется крепкий тыл, и это - то, чего лишена она сама... и Отто.

- Макс... А кто-нибудь приехал поболеть за Отто?

- Не думаю. Он не настолько известен, чтобы иметь большой фан-клуб, который кочевал бы за ним по этапам.

- Я не об этом. Родители, родственники...

- А, эти, - пренебрежительно откликнулась подруга. - Нет. Никогда не приезжали.

- Но почему? - Рене на время даже забыла о своем волнении из-за соревнований. Кажется, Макс что-то знает... может быть, расскажет? И Максин ее не разочаровала.

- Ну, папаша там очень занятой мужик. Банкир, я же тебе говорила. Весьма публичная личность. Сейчас уже не настолько, но раньше часто попадал во всякую светскую хронику как главный бернский плейбой. Симпатичный такой дядька, фактурный, все с моделями и манекенщицами путался. Отто весь в него - любит красоток, кстати. Ну а папаша - банк, бабы, откуда ему взять время приехать за сына поболеть? Да и не стал бы. Ему, как ты понимаешь, не нравится, что Отто от них откололся и пошел в профи-спорт. С тех пор как я знакома с Отто, папаша появлялся на горизонте раз десять, это за пять лет, и каждый раз пытался как-то давить. Вернись домой, займись банковским делом, брось этот дурацкий спорт, обстриги волосы. А Отто, что Отто, на него где сядешь, там и слезешь. Он не любит, когда им командуют. Вот так нашла коса на камень, и привет. Оба упрямые, жесткие и гордые, сначала сильно бодались, как два твердолобых барана, потом пришли к какому-то подобию нейтралитета.

- А мама? - с отцом все было более или менее ясно, слова Макс только подтвердили то, что Рене сама для себя уже успела понять. А вот с матерью дело обстояло по-другому. Почему он никогда о ней не говорит? И почему, когда Рене пытается спрашивать, у него сразу столько грусти в глазах? - Ведь она жива, живет с отцом, они не в разводе?

- О, да, - небрежно уронила Макс. - Но с ней какие-то странности.

- Что значит странности? Она... не в себе?

- Да нет, не это. О ней я ничего не знаю, только то, что она по какой-то причине не общается ни со своими детьми, ни с мужем. Она богатая тетка, офигенно красивая, как нетрудно догадаться, и живет какой-то своей жизнью. Когда Отто было семнадцать, он ломал ногу, был очень хреновый открытый перелом, осколочный, со смещением - ну кошмар, в общем. Он несколько месяцев пролежал в больнице. И вот эта самая так называемая маман не соизволила ни разу появиться в этой больнице, чтобы проведать сына. Как тебе это?

- Ужас. Невероятно. Не понимаю - как такое возможно? Почему?

- Почему и как - я понятия не имею. Отец приезжал к нему часто - я много раз его там видела, мы все тоже постоянно у него крутились. Сестра пару раз. Дед приезжал. Мать - ни разу. Никогда. Он никогда ее не упоминает. Я так понимаю, она формально есть, но фактически... у него просто нет матери.

- Господи, быть не может.

- Может, может, - усмехнулась Макс. - Хочешь верь, хочешь - не верь, но дело обстоит именно так.

- Да уж... А сестра? Ты ее видела?

- Видела.

- Какая она?

Макс пожала плечами:

- Ну, про нее я вообще ничего не знаю. Тоже очень красивая девка, только, в отличие от брата, отлично одета. И очень дорого. Думаю, если продать все, что на ней было все эти разы надето, можно было бы погасить государственный долг какой-нибудь Эфиопии.

- А что она делала? Ну, то есть говорила что-то?

- Да нет, я же говорю, только видела ее вскользь. Ну ты не беспокойся, у Отто и без них сегодня нехилая группа поддержки. Мы-то все тут на что?

- Да, - невпопад сказала Рене. Ей нужно было обдумать и разложить по полочкам все эти сведения. Она для себя твердо решила больше не приставать к Отто с расспросами про его мать. Если это такая болевая точка, то лучше не надо. А про отца и сестру все более или менее понятно.

Она спросила Макс про гигантский монитор, висящий напротив финишного табло.

- Хорошая штука, - сообщила подруга. - Его, по-моему, только сейчас и поставили, в прошлом году не было. Вот смотри - Бэйтс уже на старте. Сюда транслируются изображения с камер, которые стоят вдоль трассы. А еще, заметь, интересные циферки будут, когда он пойдет. Называются отрезками. Секундомеры фиксируют время прохождения определенных отрезков и дают сравнение с временем, которое здесь показал Хайнер. Ну, то есть победитель. Если впереди минус и циферка зеленая, то тот, кто сейчас идет, обгоняет лидера. Если без минуса и красная - отстает.

- Да знаю я, что такое отрезки.

- Ну и хорошо. Только не думаю, что мы сегодня еще увидим зеленые циферки.

- А я думаю, что увидим, - вдруг выпалила Рене.

Макс закатила глаза:

- Он пятьдесят четвертый, Рене! Ну ты же не маленькая, чтобы в сказки верить! Трассу разбили дико, и посмотри, как тепло! И становится все теплее с каждой минутой, уже + 5 на финише! Да если он хотя бы в двадцатку попадет - это уже будет огромный прорыв, сродни чуду!