Еще несколько минут, и «Фольксваген» Энн припарковался во дворе санатория. Она поднялась по ступенькам к парадному входу и позвонила. Почти тотчас на пороге появилась старшая медсестра миссис Кингуолтон и, узнав Энн, изумленно всплеснула руками:

— О, мисс Розетти! Мы вас сегодня не ждали.

— У меня были кое-какие дела в городе. Вот я и решила по дороге заехать. Как он сейчас?

— Неплохо. Даже обедал самостоятельно. — Миссис Кингуолтон взглянула на часы и с сожалением добавила: — Вам осталось всего двадцать минут, мисс Розетти. Позднее допуск к больным прекращается. Поймите меня правильно: никто из нас не должен нарушать распорядок. Пациенты сами этого требуют.

Энн про себя усмехнулась: ее отец, наоборот, всегда любил неожиданности. Соблюдать распорядок казалось ему скучным делом.

— Вы мне разрешите помочь Дэниелу во время ужина, миссис Кингуолтон? — справилась она у медсестры.

Но миссис Кингуолтон, недовольно поджав губы, проговорила:

— Вы, конечно, можете остаться, мисс Розетти. Пожалуйста… Но я бы не советовала этого делать.

— Почему?

Энн знала, что многие посетители помогают в санатории больным родственникам. И здешние медики не препятствуют этому. К тому же у них тогда остается меньше забот. Но всякий раз, когда ей случалось обращаться с подобной просьбой, следовал отказ.

— Вы должны понять, Энн, — переминаясь с ноги на ногу, пыталась ее убедить старшая медсестра, — у вашего отца особый случай. Когда он чем-то занят, весь его организм, включая мозг, работает совершенно нормально. Но как только он увидит, что вы хотите помочь ему, чуть ли не держите ложку, то тут же разволнуется. И это скажется на его общем состоянии. Могут даже начаться сердечные спазмы.

Энн сокрушенно вздохнула и побрела по коридору к залитому солнечным светом холлу.

Дверь палаты, где лежал Дэниел, была приоткрыта. Она остановилась, постучалась и просунула туда голову.

— Энни! — раздался радостный возглас. — Вот так сюрприз! Ну, моя маленькая обезьянка, заходи и обними своего старого больного папочку!

В палате было еще трое пожилых пациентов. Энн давно знала всех и приветливо им улыбнулась. Дэниел поцеловал дочь в лоб и обернулся к соседям по палате.

— Хороша, не правда ли?

В его голосе звучала такая отцовская гордость, что все заулыбались и утвердительно закивали. Впрочем, так повторялось каждый раз, когда Энн навещала отца.

— И ты сегодня очень хорошо выглядишь, папа! — сказала она, нежно обнимая отца.

— Садись, садись! — засуетился Дэниел и, схватив дочь за руку, потянул ее к стоявшему у стены диванчику. — Вот так. А теперь рассказывай, что заставило тебя сегодня спуститься с гор? Не думаю, чтобы в городе было лучше, чем у нас дома!

Энн огляделась и, убедившись, что поблизости нет вездесущей миссис Кингуолтон, воровато сунула в руки отцу пакет с конфетами.

— Что это? А-а! Карамель и прочие сладости! И для этого ты ездила в город?

— Нет, не только для этого.

Дэниел пустил пакет по кругу, что вызвало всеобщий восторг. Убеленные сединами старики радовались как дети. Энн подумала, что, купив побольше сладостей, она не так уж плохо поступила.

— Дочка, — проговорил Дэниел, засунув за щеку сразу две конфеты, — объясни все-таки, зачем ты потащилась в город? Какие-нибудь проблемы с продажей твоих зверюшек?

Энн, поглядывая на отца, подробно рассказала о визите к адвокату, коте Маклейше и встрече с Гейбриелом. Дэниел слушал очень внимательно, а когда она закончила, спросил:

— Насколько я понял, этот юный Хантер абсолютный балбес?

— Нет. Во всяком случае, не совсем. Просто к нему надо привыкнуть.

— Понятно. Видывал я таких. Желторотые шалопаи, болтающие всякий вздор и запивающие его пивом.

Энн представила себе стройную фигуру Гейбриела и, улыбнувшись, отрицательно покачала головой.

— Нет, папа. Пивом он, похоже, не очень увлекается.

— Значит, есть какие-нибудь другие мерзкие пристрастия.

— Да нет же, папа! Это очень симпатичный молодой человек. Разве что не очень серьезный. И ты прав, что поговорить он любит.

— Вроде этого твоего Дэвида Симмонса?

— Вот уж на кого он совсем не похож! Хотя жизненного опыта у него, пожалуй, не меньше.

— Больше, чем требуется бедной провинциальной девчонке. Ведь так?

Энн насупилась и опустила голову. Отец не так уж далек от истины! И, конечно, хочет ее предостеречь…

— Тебе он, кажется, понравился? — напрямую спросил Дэниел.

Она невольно покраснела и попыталась объяснить:

— Папа, ну как ты не можешь понять! Нравится или нет, но я должна сохранять дистанцию в отношениях с ним. Иначе я не смогу оставаться объективной.

— Ну и что ж из того?

— А то, что если я в конце концов или возненавижу его, или, наоборот, он мне понравится, то это лишит меня возможности оставаться беспристрастной. И тогда я не смогу принять даже самую малость завещанного мне миссис Фидерстоун наследства.

— Вот создала себе проблему! Зачем тебе все это надо? Какое-то жалкое наследство…

— Я все продумала, папа. И не хочу от тебя ничего скрывать.

Дэниел обнял дочь и потрепал рукой по плечу.

— Знаешь ли, моя маленькая обезьянка, о чем я очень жалею? О том, что с малолетства приучил тебя ко всему относиться серьезно. Сам я так и не сумел до конца стать взрослым. Надеюсь, у тебя это получится лучше. И все же…

Дверь в палату открылась, и на пороге выросла внушительная фигура старшей медсестры миссис Кингуолтон.

— Время посещений истекло. Больным пора ужинать.

Дэниел недовольно скривился, сокрушенно вздохнул и еще раз поцеловал Энн в лоб.

— Послушай, милая! Я всю жизнь учил тебя быть правдивой и честной. Но есть еще кое-что, пусть более приземленное, но не менее важное.

Энн озадаченно посмотрела на отца. Она не всегда его понимала. Дэниел никогда не учился ни в каком учебном заведении, но всю жизнь усердно занимался самообразованием и достиг немалых успехов. Во всяком случае, среди родственников и близких знакомых он слыл редкостным интеллектуалом. Однако подчас он выражал свои мысли слишком сложно, и его не всегда было легко понять.

— Извини, папа, я что-то в толк не возьму, о чем ты говоришь.

— Я хочу сказать, что одно дело искать правду, а другое — до конца понять ее конкретную суть. Сплошь и рядом мы ходим вокруг да около истины, не вникая в ее смысл.

— Но все-таки что ты имеешь в виду?

— Только одно: прежде чем делать в жизни какой-нибудь важный шаг, надо глубоко и детально обдумать возможные последствия. Это ты понимаешь?

— Да.

— Вот и отлично. Иди. Спасибо, что навестила старика.

И Дэниел запечатлел на лбу дочери очередной поцелуй.

Прикусив нижнюю губу, Энн смотрела через ветровое стекло на выплывающие из сизой дымки отроги гор. После свидания с отцом ее настроение резко упало. Последние туманные слова Дэниела не выходили у нее из головы. И она старалась разгадать их истинный смысл. Значит, к правде нужно относиться с осторожностью? Правда может быть опасной… Над этим Энн еще никогда не задумывалась. Теперь же мир казался ей сложным, ощетинившимся, недобрым… Даже страшным.

Конечно, от него можно отгородиться. Рядом с отцом, Дэниелом Розетта, самым близким, добрым и любимым человеком на свете, тепло, уютно и совсем не страшно. Но так, увы, будет не всегда! Он далеко не молод и притом очень болен. Если болезнь восторжествует над ним, что тогда ждет ее? Холод, одиночество… Бр-р! Энн вдруг ясно осознала, почему Эльвира Фидерстоун в последние годы жизни так упорно разыскивала родственников и пыталась восстановить хоть какие-нибудь семейные связи. Остаться совсем одной в этом враждебном, безжалостном мире — что могло быть ужаснее!

Тянувшиеся вдоль шоссе высокие сосны и пихты отбрасывали длинные, мрачные тени. Они еще больше усиливали в душе Энн ощущение пустоты и одиночества. Какая тоска! Перед ее глазами неожиданно возникло насмешливое лицо Гейбриела Хантера. Словно он был здесь, совсем рядом. И смеялся над ней. Над ее одинокой, никчемной жизнью…