Папа Адриан скончался в то время, когда рушились его мечты о папском суверенитете. Об избрании его преемника Льва III (795–816) Карл был извещен посольством. Начиная с Павла I, таким образом в качестве простого акта вежливости патриция ставили в известность о результатах выборов. В свое время Византия, а также экзарх требовали, чтобы к ним обращались с просьбой об утверждении еще до посвящения. Однако Лев не только вместе с римскими избирателями дал клятву верности франкскому королю, но и одновременно признавал Карла своим сюзереном. Лев прекратил датировать свои грамоты только годом своего понтификата и стал проставлять также год правления Карла.

Следует учитывать, что папы в Италии для противостояния вновь появившимся арабским (сарацинским) завоевателям и все заметнее наглеющей феодальной аристократии нуждались еще более, чем прежде, в вооруженной защите со стороны франков. Но это можно было обеспечить лишь за счет полного политического подчинения франкскому королю.

В 799 году, во времена понтификата папы Льва, мы встречаемся с новым явлением: под руководством племянника папы Адриана (скончавшегося предшественника Льва) против папы, избранного в соответствии с канонами, подняла мятеж византийская партия. Против папы Льва, как выяснилось, не без основания, был выдвинут целый ряд обвинений (клятвопреступление, предательство, нарушение брака и т. д.). Во время церковного шествия на Льва III было совершено нападение, с него было сорвано одеяние иерарха, его стащили с осла и заключили в монастырь. Льву удалось, обманув бдительность стражей, спуститься по веревочной лестнице и бежать сначала в Сполето, а оттуда к своему господину — Карлу. Эти события интересны во многих отношениях: прежде всего — мятеж был поднят против избранного на законном основании и уже правящего папы, таким образом, была нарушена неприкосновенность папы. Достойно внимания и то, что здесь открыто проявилась и позднее отчетливо просматриваемая неустойчивость, нашедшая выражение в чередовании пап, противостоящих друг другу в силу своих политических ориентации. За понтификатом провизантийского Адриана последовала откровенно профранкская позиция Льва. И наконец, на сцене появляется папский племянник, представляющий сторонников предшествующего папы и проводящий политику, направленную против его преемника.

В IX веке цементом, связывающим между собой феодальные государства, образованные на территории бывшей Западной Римской империи, было католическое религиозное единство. Наряду с универсализмом религиозного характера возникла также потребность политической солидарности в государственных рамках франкской империи, в которой нашла свое воплощение идея христианской империи, обновленной Карлом Великим. Союз с папой обеспечивал Карлу и его преемникам поддержку со стороны епископов и церкви. Самой мощной силой, сплачивающей складывающуюся феодальную государственность, была базирующаяся на идеологическом (религиозном) универсализме и также феодализирующаяся церковная организация. Новая связь между церковью и государством, между христианской религией и феодальной властью была закреплена в результате коронации императора, состоявшейся на рождество 800 года.

Сотрудничество церкви и папы было также необходимо для узаконения франкского политического универсализма в виде империи, как в свое время для королевства Пипина. Именно поэтому Карл вначале восстановил в правах главы церкви привезенного им с собой в Рим папу Льва. Как только это 23 декабря свершилось, сразу же последовало восстановление института империй. Согласно летописи «Жизнь Карла Великого» («Vita Caroli Magni»), 25 декабря 800 года, в праздник рождества, Карл как раз находился в соборе Святого Петра пред могилой Петра, погруженный в молитву, когда в присутствии собравшегося народа к нему неожиданно подошел папа Лев и под торжествующие возгласы народа (Laudes!) короновал Карла, провозгласив его императором.

И на этот раз церемония совершалась сугубо по-византийски (там, начиная с 450 года, императора короновал патриарх). Согласно описаниям франкского придворного историографа Эйнхарда, Карл якобы был не расположен принимать императорское звание: «…как он сам позже утверждал, в тот день он не пришел бы в церковь, какой бы торжественный праздник тогда ни был, если бы заранее знал намерения папы». Однако в действительности в этой ситуации лукавил скорее новый император, чем оказавшийся в его подчинении папа. Речь может идти о хорошо подготовленном сценарии, в котором нашли выражение конкретные политические намерения обеих сторон. О согласии свидетельствует и тот факт, что в память об этом великом событии император велел отчеканить памятный динар, на котором были выбиты его и папы имена. Карл же и его окружение представили это дело так, будто коронация все же неприятно затронула франкского короля, вероятно потому, что в связи с коронацией, осуществленной папой, могла возникнуть видимость того, что папа даровал Карлу императорскую корону и может, следовательно, считать себя источником императорской власти. Несомненно, что папа — просили его об этом или нет — своим участием в коронации хотел воспрепятствовать тому, чтобы образовалась императорская держава, независимая от церкви. Однако сама по себе такая мысль была бы абсурдом. Сам Карл даже не обратил внимания на претензии, возникшие из участия папы в короновании, эти вопросы лишь позднее стали идеологическим фактором. Акт коронации скорее символизировал реальность: феодальное государство не могло обойтись без идеологической поддержки церкви и ее просветительской деятельности. Карл Великий, хотя и протестовал против какой-либо зависимости от папы, тем не менее и сам нуждался в церковной поддержке для укрепления своего государства. Тем более верно это в отношении папы, для которого обеспечение поддержки со стороны императора было жизненно важным.

С тех пор как папа возложил корону императора на голову Карла Великого, произошло переплетение папских и императорских учреждений. В принципе неоднократно заявлялось, что право политического управления христианским миром принадлежит императору, а право религиозного правления этим миром — папе, но в результате слияния клира с феодальным господствующим классом религиозные и политические дела оказались неразрывно переплетены. Император, будучи правителем Италии (об этом свидетельствует обладание ломбардской железной короной), в связи с наличием там папских владений, считал и папу одним из своих вассалов. Папа в свою очередь, основываясь на праве, в соответствии с которым только он может короновать императора, претендовал на сюзеренное верховенство над императором. Эти претензии всегда осуществлялись в той мере, в какой позволяли соотношения властей. В IX–XI веках, как правило, существовала гегемония императора (светской власти), а с конца XI века и до начала XIV века — гегемония папы (церкви).

При Каролингах папство вновь было оттеснено на задний план: платой за защиту стало подчинение. Карл был не только политическим, но и церковным и культурным руководителем империи. В одних руках он для сплочения империи соединил светскую и церковную власть. Император создавал епископства, созывал соборы, направлял теологические дискуссии, включал духовенство в государственную организацию. Так, Карл издал религиозных декретов больше, чем светских. Император обращался с папой лишь как с патриархом франкской империи. Эта система во многих отношениях была похожа на цезарепапизм, но в принципе сохраняла дуализм.

Легитимной задачей нового императора была защита папства, церкви. В результате коронования, совершенного папой, император стал обладателем церковных и религиозных привилегий, а папа получил от императора вооруженную защиту своей безопасности. Взаимоотношения папской и императорской власти менялись в зависимости от условий времени.

В раннем средневековье для обращения германцев в христианство было недостаточно духовной (церковной) власти, решающим фактором для этого было вооруженное насилие, его обеспечивала военная мощь императора. Из этого следует, что на первом этапе, в эпоху раннего феодализма, первенство оказалось за имперской властью. Во времена имперской гегемонии германские народы были охвачены целостной структурой христианского государства. Но для того, чтобы обеспечить прочность этой структуры, наличие вооруженной силы уже было недостаточно: для этого требовалась духовная сила, монополизированная папой. В конечном счете эта двойственность была характерна для всего средневековья и привела к соперничеству двух видов власти. Религиозное освящение завоевательных войн, которое найдет свое полное выражение в крестовых походах, послужит подтверждением этого.