Эрик вспомнил все то время, что провел в этом подземном комплексе, долгие ночи, а порой и дни. Как бы он не хотел верить в иной исход, он понимал, что доктор права.

– Значит, я привез ее, чтобы она попрощалась с Эссейлом.

Док Джейн положила руку на его предплечье.

– Мне очень жаль.

Неумолимо и преждевременно, истощение как удав обвило его тело, сжимая, выдавливая из него воздух и энергию.

– Это – ночной кошмар, и его конец будет не менее ужасным, чем сам процесс.

– Жаль, я не могу сделать большего, – сказала целитель. – Просто не думай, что вас торопят, хорошо? Вы с Эвэйлом и Солой не должны спешить. Мы обеспечим ему максимальный комфорт.

Эрик посмотрел на дверь.

– Я не позволю этой муке продолжаться вечно.

Марисоль… Марисоль!

Эссейл кричал имя женщины в своих мыслях, паря над своим телом, словно его сознание отделилось от физической формы, как воздушный змей покачиваясь на экзистенциальном ветру, привязанный к плоти невидимой нитью… которую Марисоль держала в своей руке.

Ее присутствие вернуло его сюда, в эту больничную палату, в которой он наблюдал за своим телом уже… как долго? Ее появление здесь, неожиданное, приносящее радость, это чудо, которое как зов сирены вернуло его из туманного небытия, в котором он пребывал.

Марисоль! – сказал он снова.

Он был прямо над ней, парил подобно мысли, которую необходимо было выразить. Почему она его не слышит?

Когда он попытался снова, она присела на край высокого матраса и стерла слезу с глаза.

Не теряй в меня веру, говорил он ей. Ради тебя, я вернусь… не позволяй им убить меня.

Когда она расплакалась, он почувствовал запах ее слез и переместился таким образом, чтобы видеть ее. Жаль, у него нет рук, чтобы обнять ее, груди – чтобы прижать к себе, тела – чтобы защитить ее и почитать.

Нет, он был всего лишь духом.

– О, Боже, Эссейл… – Шмыгнув носом, Марисоль взяла одну из его привязанных рук. – Жаль, что я не знала. Я приехала бы раньше. Поэтому ты звонил мне? Почему ты не поговорил со мной, когда я отвечала? Почему не рассказал мне?

Протянув руку, он коснулся ее щеки…

Марисоль вскинула голову и посмотрела прямо на его эфемерное Я. Но потом, покачав головой, словно встряхнувшись, она сфокусировалась на той его части, что лежала на больничной койке.

– Я тот час бы приехала.

Как ему вернуться? – гадал Эссейл. Его тело представляло собой запертый дом, и как бы он не хотел попасть внутрь, он не мог пробиться сквозь дверь.

– Я так сильно скучаю по тебе. – Марисоль подалась вперед и вытащила салфетку из коробки и прижала к щекам. – Я была в Майами, смотрела на ночной залив… и так хотела, чтобы ты был рядом. Я не думала, что ты появишься в моей жизни. Не ожидала встретить… тебя.

Марисоль, простонал он.

– Я должна была сказать тебе раньше, я должна бы сказать хоть что–то… но я так боялась. Я никогда… – Она прокашлялась. – Я никогда не думала, что могу чувствовать нечто подобное… я думала, что не рождена для этого.

Она водила пальчиком по его руке, и ее прикосновение резонансом било по его душе, он пытался прочувствовать каждый нюанс, использовать ощущения как отправную точку.

– Люди вроде нас с тобой, нам не светит долго–и–счастливо с забором, собаками и детьми. – Она сделала глубокий вдох. – Такое будущее не для нас. Но если бы все зависело только от меня, я могла бы остаться после убийства Бенлуи. Я могла бы… но бабушка всегда для меня на первом месте. Я не могу рисковать собой, потому что без меня она пропадет… я должна позаботиться о ней.

Я понимаю, сказал он ей. Но мы с радостью примем ее. Я бы никогда не попросил тебя выбирать, я бы позаботился о вас обеих.

– Ты ушел прежде, чем я успела попрощаться с тобой. В ту ночи, когда мы с бабушкой уехали, я искала тебя в доме, но ты… ты ушел.

Неправда. Он прятался в тенях за домом, наблюдая в одиночестве за их отъездом. Он не доверял себе и боялся скатиться до мольбы, поэтому несмотря на агонию, он уважал ее желание пойти своей дорогой.

Но наблюдая, как она уходит, в нем умерла какая–то его часть.

Она продолжила разговаривать с ним, рассказывая о ее кондо в Майми, ее бабушке, католической церкви, которую они посещали, а он пытался вернуться в свое тело… привести плоть в движение… снова обрести доступ. Толкаясь, толкаясь внутрь, он искал вход в оболочку, которая раньше вмещала его душу.

Он никогда не понимал, что все живые делятся на две части.

А у мертвых была лишь одна.

Сейчас он понял.

Но чем сильнее он старался, тем больше злился, и это, казалось, работало против него. С вспыхнувшей яростью он все меньше ощущал прикосновение Марисоль, ее запах, терял ее голос.

– …молилась за нас. – Марисоль грустно улыбнулась. – Представляешь? Моя бабушка, она молилась Господу о том, чтобы мы снова воссоединились, а потом ко мне приехали твои кузены.

Приготовившись, Эссейл собрался с силами, расположился лицом к лицу со своим телом, закрытые глаза и бритая голова и бледность служила ужасающим напоминанием о том, что его былая привлекательность безвозвратно потеряна.

Сейчас! – приказал он себе. – Я должен вернуться немедленно!

Сопротивление было огромным. Словно его тело окружало силовое поле, и чем сильнее он давил на него, тем крепче оно становилось. И была боль, его метафизическая суть бросалась на преграду снова и снова, и вспыхивали электрические разряды, словно его усилия вызывали статическое трение.

В конечном итоге, он лишился сил и отступил.

Ничего не получится, осознал он. Ничего…

– Поэтому я должна была рассказать тебе раньше, – прошептала она. – Но… я боялась. Я не доверяла тебе. Я не доверяла себе… временами я задумывалась, был ли мой отъезд из Колдвелла действительно связан с тобой…

Что? – спросил он. – Что ты хочешь мне сказать?

– Я люблю тебя, Эссейл. Я люблю тебя всей душой и всегда буду, и если ты умрешь сегодня ночью, завтра или послезавтра, я просто хочу, чтобы ты знал, что ты всегда будешь со мной. Вот… здесь.

А потом это произошло.

Когда она дотронулась до своего сердца, его накрыло восхитительное умиротворение, и вместо того, чтобы с боем прорываться в свое тело, он словно легкий ветер просочился между клеток, наполняя пустой сосуд, оживляя то, что пребывало при смерти…

Хрип был столь тихим, Сола подумала, что ей показалось… или, может, это она? Ее грудь и горло сдавило так сильно, что каждый вдох и выдох давался с трудом.

– Я люблю тебя, – повторила она… потому что, как бы грустно ни было, она чувствовала легкость, избавившись от этой тайны…

Хрип… кашель.

Сола отшатнулась.

– Эссейл?

Его глаза снова открылись, красные белки и черные зрачки пугали и вселяли надежду.

– Ты вернулся? – спросила она, подаваясь к нему.

Свободной рукой она погладила его лоб так, словно он сохранил свои густые волосы, и она смахивала пряди назад.

– Привет.

Голос подводил ее, а тело дрожало, но Соле было плевать. На это короткое мгновенье он вернулся к ней… и она знала без медицинской оценки, что все могло кончиться в любую секунду.

– Я рядом.

Хрип… кашель.

Он пытался говорить, его язык шевелился в пересохшем рту.

– Ш–ш. – Сола улыбнулась ему… надеясь, что нормальной улыбкой. На самом деле она с ужасом приготовилась к очередному приступу, ждала, что медики ворвутся в палату, и все повторится.

– Нет, не пытайся говорить. Еще будет время. У тебя будет все время в мире.

Она выдавила ложь, и оба знали это. Но иначе она бы разревелась…

Его рука дернулась в ее, и Сола сжала ладонь.

– Я рядом.

Она погладила его по лицу. Прижалась губами ко лбу. Расправила брови.

– Оставайся со мной, – сказала она напряженно. – Прошу, не покидай меня…