– Закрой глаза, – сказал он ей.

Ви не стал проверять, выполнила ли она просьбу. Это в любом случае не имело значения. Он даже не знал, зачем сказал это; черт, может, он надеялся, что так она забудет, что это он. Или, что более вероятно… он не хотел показывать ей, насколько уязвимым себя сейчас чувствовал.

Несколькими медленными движениями он обернул вокруг нее руки и подошел вплотную.

Джейн, как кусочек мозаики, идеально подошла к его телу, как всегда. Но ощущалась иначе. Это было как в первый раз, мгновение, когда ты прижимаешь к себе другое тело, и все чувства обостряются, сосредотачиваясь на том, как ее плечи касались внутренней поверхности его бицепсов, как ее макушка легла под его подбородок, как пах ее шампунь.

Вишес сказал ей закрыть глаза, но именно он первым смежил веки.

– Держись за меня, – выдохнул он хрипло. – Погнали…

Мир завертелся вокруг них, словно они были центром вселенной, и потом, они покачнулись, последовал толчок и… разом исчезли холод и ночь.

Предстало Святилище, с цветастой зеленой лужайкой и разноцветными тюльпанами, здесь всегда царила весна под молочным небом, на котором не было видимого глазу источника всеобъемлющего света. Неподвижный воздух и идеальные семьдесят два градуса, бодрящая влажность, не заставляющая потеть. Греко–римские мраморные строения с открытыми ложами и изогнутыми окнами без стекол располагались как стратегически расставление на доске шахматные фигуры.

Вишес не хотел отпускать Джейн.

Но пришлось.

И отстраняясь, он опустил руки на ее талию… что вызвало вспышку похоти в теле.

Хотя он не был дружен с сексуальной неудовлетворенностью, казалось приятным снова ощутить желание к ней. Не просто помнить это ощущение, а чувствовать его в действительности, сам опыт.

– Куда пойдем? – спросила Джейн хрипло.

Он встряхнулся.

– В личные покои моей матери. Подождем там Амалию. Она уже знает, что мы здесь. Директрикс всегда чувствует, когда кто–то пересекает барьер.

Когда они зашагали, Вишес хотел взять ее руку. Но не хотел давить и вгонять в неловкость.

– Боже, как здесь красиво, – пробормотала Джейн. – Цвета… они напоминают «Где–то над радугой»[63].

– Что?

– Кино с Джуди Гарлэнд[64]… ну, наполовину черно–белое, наполовину цветное? Моя сестра Ханна до своей смерти… мы смотрели его каждый год. Господи, что у меня с головой… почему я не могу вспомнить название? Там был пес, Тото. И Тетя Эм, в дом которой она хотела попасть. Желтая кирпичная дорога, Страшила, Железный Дровосек и Трусливый Лев. Так, я сейчас свихнусь… там еще была ведьма и долбанные мартышки. Ненавидела тех обезьян, от них мне всегда снились кошмары… из–за них я не ходила в зоопарки.

Ви знал название фильма, но ему так нравилось слышать ее голос, что он промолчал, позволяя Джейн дальше описывать сюжет, пока они шли по ковру из идеальной, достойной поля для гольфа травы.

Впереди, возле Храма Летописец проходила высокая мраморная стена, настолько белая, словно столовый фарфор закопали в землю, разграничивая личные покои его матери. Не было двери во внутренний дворик. Панели сами открывали вход, если тебе были рады.

И пока они шли бок о бок, оставив многое невысказанным, Ви гадал, а не откажут ли им в доступе из–за дурной ауры, которую они могли переносить подобно гриппу, требующему карантин. Или, может, с исчезновением Девы–Летописецы, помещения будут закрыты для входа…

Не–а. Проем появился там, где раньше был мрамор.

Они ступили внутрь, и шум фонтана, который вновь заработал, напоминал хор без конкретной музыки и поющих голосов; и при виде окружающей обстановки в голове мелькнула мысль – «Да, это хорошо».

Певчие птицы, которых он дважды дарил своей матери, замолкли на мгновение, а потом продолжили свое чудное щебетанье; заливистая трель, вырывавшаяся из глоток пернатых, как и шум падающей воды, стала частью ландшафта, созданного одновременно для того, чтобы задавать настроение и оставаться настолько ненавязчивым, что ты сам не замечал, как твои плечи расправляются, тревога исчезает из живота, а сердце, разбитое несколько мгновений назад, снова начинает биться в спокойном ритме.

Джейн зашагала вперед, на ботинках, которые она надела еще в Яме, уже не было снега, трава расчистила подошву. Наверное, ей слишком жарко в пальто… и да, она сняла его и пропустила руку через короткие светлые волосы.

Я вижу тебя, подумал Ви. И ты прекрасна в моих глазах.

– Значит, мы просто ждем? – спросила она, пройдясь по дворику к череде колонн, что уходила к покоям его матери. – Когда Амалия найдет нас?

– Да.

– Посмотри сюда. Здесь кровать и вещи… ладно, вещи – не вещи, но это точно кровать. – Она посмотрела на него. – Не думала, что Дева–Летописеца станет спать. Ну… как мы.

Ви пожал плечами.

– Не знаю, что она делала там.

Она резко повернулась к нему.

– Волшебник из страны Оз. Название фильма. Кажется, я еще не совсем впала в маразм.

Повисла длинная пауза. И Вишес осознал, что навсегда запомнит ее образ здесь, посреди белого мраморного пространства, как она стояла с паркой, перекинутой через руку, и в зимних сапогах и смотрела на него.

– Я скучал по тебе, – выпалил он. – Больше, чем я хотел бы признать… и сейчас, когда ты стоишь здесь со мной, я не могу понять, почему так отчаянно избегал этого признания.

Следующим днем – ведь это был день? – стрелки настенных часов показывали два с копейками, и по ощущениям тоже было светло… Сола вышла из комнаты Эссейла, чтобы Элена и вторая медсестра, та, что в хламиде, убрали его катетер.

Он спал периодами по два–три часа, и Сола вместе с ним – благодаря раскладушке, которую принесли для нее. Он все еще был стреножен, поэтому они не могли лечь вместе, но все равно было приятно устроиться возле него и вытянуть ноги.

Эрик исправно отправлял сообщения о вовэ на свой телефон, который он оставил ей. И фотографии, от снимков пожилой женщины возле плиты, за разделочной доской, указывающей рукой Эвэйлу так, словно раздавала распоряжения, Сола расплылась в улыбке, испытывая счастье и облегчение. Весь прошлый месяц в Майами она беспокоилась, что ее вовэ мало двигается, но, может, дело в том, что ей нужно много голов, на которые необходимо готовить, управление большим домом и расписание, в котором будет много пунктов, а не только посещение церкви.

Элена вышла из палаты.

– Кажется, он хочет принять душ.

Сола встряхнулась.

– Серьезно?! То есть, ю–хууу! Ремни сняли?

– Да. – Женщина жестами попросила ее притормозить. – Сейчас мы не знаем, что ждет его дальше. Я не хочу пугать тебя, но его ментальное состояние может быстро и без предупреждения измениться. Прошу, будь осторожна.

– Я справлюсь, – сказала Сола мрачно. – Не хотелось бы делать это с ним… но я смогу разобраться, если дойдет до этого.

Элена ободряющее прикоснулась к ней.

– Будем надеяться, это не потребуется. И ты знаешь, как вызвать нас.

– Так, он может принять душ? Я могу помочь ему с этим?

– Да, Доктор Манелло разрешил. В кабинке есть стул, на который он сможет присесть, а также тревожная кнопка на стене, ты увидишь ее. Я в соседней палате, если понадоблюсь.

Вторая медсестра вышла из палаты, та, что в длинной рясе, держа руку в том же положении, что и вчера – прижав к груди, словно что–то скрывала или ей было больно. Но она была вежлива, поклонилась в свойственной ей манере и произнесла что–то уважительное.

Сола проявила ответную вежливость, но не стала тратить время и проскользнула в комнату, потому что у нее возникло ощущение… Да, Эссейл сидел на краю койки так, будто собирался соскочить на ноги, откусить от своего «Кит Ката» и броситься в пляс[65]… чтобы, вполне вероятно, тут же рухнуть лицом вниз и выбить все зубы, потому что он был слишком слаб и способен на одно – лежать в горизонтальном положении.