— Вы подруга Вирджинии, — улыбнулся Ювеналий. — Недавно еще один ее друг приходил сюда.

— Это Билл Хилл. Вирджиния и я — мы обе когда-то работали у него.

— И он прислал вас сюда. С какой целью?

— Выяснить, что вы собой представляете.

— Хотите узнать, действительно ли я исцеляю людей, творю чудеса?

— У меня нет никаких оснований сомневаться в этом. Я вообще весьма доверчивая, поэтому целитель, которого я знала, всегда старался затащить меня в свою комнату.

Ювеналий, усмехнувшись, похоже, оценил ее слова. Затем, глядя мимо нее, он перестал улыбаться. Затем улыбка снова вернулась, хотя уже не такая теплая и широкая, а он вскинул руку, будто поманил кого-то.

Линн оглянулась. К их столику подходил мужчина с гладко зачесанными назад волосами, с газетой под мышкой. Из нагрудного кармана рубашки торчали ручки и карандаши.

— Август, познакомьтесь, это Линн. Выпейте с нами чашку кофе, — сказал Ювеналий.

— Я не пью кофе, — ответил Август Марри. Взглянув на Линн, он кивнул и положил перед Ювеналием газету.

— И что теперь о вас пишут? — спросил Ювеналий.

— Вот, взгляните, на второй полосе статья с фотографией.

— Вы тут не похожи на себя, — заметил Ювеналий.

— Фото было сделано четыре года назад на площади Кеннеди. Мы там митинговали, протестуя против хиппи, организовавших марш мира, — усмехнулся Август, продолжая стоять. Линн подвинулась, и он опустился рядом с ней, не взглянув на нее. Он смотрел на Ювеналия — тот читал статью, слегка улыбаясь.

— О чем написано в статье? — спросила Линн. — О вас, Август?

Он кивнул, явно не проявляя к ней абсолютно никакого интереса.

— Август — глава Общества Святого Духа, члены которого ведут себя весьма активно. Статья о его аресте, — пояснил ей Ювеналий и снова углубился в чтение газеты. — За что вас арестовали? — спросил он погодя.

— За угрозу действием, — ответил Август.

— Вы что, подняли руку на отца Навароли?

— Я хотел всего лишь вручить ему брошюры…

— И затем вы обвинили судью в профессиональной непригодности?

— Он напыщенный индюк, отлученный от церкви католик. Невежда… Вел себя так, будто это был судебный процесс, а не слушание дела. Я потребовал суда присяжных из двенадцати человек, что предусматривается в делах федеральной юрисдикции.

Линн переводила взгляд с одного на другого. С Августа, весьма серьезного, на улыбающегося Ювеналия. Почему Ювеналия забавляет то, что огорчает Августа?

— Ваше Общество Святого Духа выступает против маршей мира? — спросила Линн.

— Наше общество выступает за восстановление традиционных форм богослужения, которые были установлены две тысячи лет назад Господом нашим Иисусом Христом и апостолами, — отчеканил Август.

— Вы, Линн, католичка? — спросил Ювеналий.

— Нет, но я была замужем за католиком, который никогда не ходил в церковь. Восстановление традиционных форм богослужения — это…

— Август выступает против проведения богослужения на английском языке. И вообще он терпеть не может всякие марши мира и коммунистов, — добавил Ювеналий.

— Хватит об этом, — оборвал его Август. — Я сказал отцу Нестору, что вы непременно будете присутствовать на освящении церкви Святого Джованни Боско, которое состоится в это воскресенье, — продолжил он. — Вы представить себе не можете, как это важно для него, для его первого прихода.

— Я бы с превеликим удовольствием, но у меня могут быть дела. Воскресенье, знаете ли, иногда бывает трудным днем.

— Мне кажется, по такому случаю кое-что можно и отложить. Бывшему монаху следует поддержать брата…

— У вас большой приход?

— Отец Нестор и я, мы оба нуждаемся в том, чтобы вы поделились с нами опытом, приобретенным за десять лет пребывания в монашеском ордене…

— За одиннадцать, — поправил его Ювеналий.

— Тем более, — заметил Август. — Между прочим, как вы могли оставить орден после того, как посвятили одиннадцать лет служению Богу?

— Служение Богу не определяется принадлежностью к какому-либо ордену, — заметил Ювеналий.

— Забота об алкоголиках — это, по-вашему, служение Богу?

— А чем, по вашему мнению, мне следует заниматься?

— Я не стану отвечать, — заявил Август, бросив на Ювеналия многозначительный взгляд.

Линн перехватила этот взгляд и пришла к выводу, что ей лучше встать и уйти, оставив их наедине. Привстав, она взяла свою пачку сигарет.

Ювеналий заметил этот жест и сказал:

— Мне пора идти работать.

Август поднялся, взял газету и, сворачивая ее, произнес:

— А меня ждет отец Нестор. Я скажу ему, что вы будете в воскресенье, хорошо? Я заеду за вами.

Пожав плечами, Ювеналий кивнул.

— Была рада с вами познакомиться! — сказала Линн вслед уходящему Августу, но он даже не оглянулся. — Что будет в воскресенье? — спросила она у Ювеналия.

— Освящение церкви Святого Джованни Боско. Я когда-то знал пастора, и, думаю, он хочет, чтобы я присутствовал на освящении.

— Ювеналий, я никогда не слышала о святом Джованни Боско. В чем его святость? Пару слов, если можно…

— Джованни Боско родился в 1815 году в местечке Бекки, возле Турина. Скончался в 1888 году в Турине, канонизирован в 1934 году. Он инициатор обучения бедных. В 1841 году он был рукоположен в сан священника, а в 1859 году основал общество помощи осиротевшим и обездоленным, деятельность которого охватывала торговые, сельскохозяйственные и общеобразовательные школы, а также семинарии, центры отдыха и молодежные клубы в крупных городах, летние лагеря, церковные приходы. Еще до его смерти деятельность общества распространилась в Англии, Франции, Испании и Южной Америке. Вот, пожалуй, и все, если вкратце. Ну а сейчас мне пора идти, — сказал он, поднимаясь из кресла.

— Мне хотелось бы еще раз встретиться с вами. Это возможно?

— Посмотрим, — бросил Ювеналий на ходу.

7

Сидя в дорогой двухдверной модели автомобиля «додж-чарджер» Августа Марри, отец Нестор какое-то время помалкивал, а затем сказал:

— Надо было бы мне с ним поговорить, если вы не вполне уверены.

— Я не говорил, что я не уверен, я сказал, что он хочет от этого уклониться. Он стал другим, — добавил Август. — Никакого смирения я в нем не заметил.

— Он всегда проявлял смирение. Насколько я помню, он был весьма скромен, послушен голосу рассудка. В конце концов, устав нищенствующего ордена францисканцев требует обязательного соблюдения благочестия, любви к ближнему, проявления участия и человеческого тепла. — Отец Нестор замолчал, а минуту спустя вскрикнул: — Ой-ой-ой! Мне нужно в туалет…

— Почему вы не зашли в туалет, пока мы были там?

— Зашел. Но мне снова надо, опять скрутило.

Август промолчал. Он обдумывал заголовок будущей брошюры, которую собирался издать в своей типографии.

А что, если назвать этот своеобразный пресс-релиз «История брата Ювеналия»? Нет, не годится… А если «Миссионер, творящий чудеса»? Нет, не то… А если «Чудотворец с Амазонки»?

— Мне невмоготу больше ждать, — проскулил отец Нестор.

А если статью озаглавить «По стопам святого Франциска»?

— Когда начинаются колики, жить не хочется, — промычал отец Нестор. — Врач сказал, что у меня амебная дизентерия. У меня она много лет.

— Мы уже подъезжаем, — сказал Август, поворачивая свой «додж-чарджер» на шоссе, ведущее к аэропорту Детройта.

Был час пик. Он без конца сигналил машинам, оказавшимся у него на пути.

— Алкаши чертовы, спят на ходу, — бросил Август в сердцах. — Зальют зенки винищем и пивом и не видят дороги домой. Не понимаю, не в состоянии постичь, почему он работает в центре для алкоголиков.

— Мы уже приехали? — вякнул отец Нестор.

Типография Августа Марри находилась прямо напротив здания аэропорта.

В нескольких кварталах севернее находилась средняя школа, где он учился, а чуть дальше — начальная.

Августу Марри было тридцать семь лет, он никогда не был женат, не ухаживал за девушками и был прихожанином храма Святого Давида всю свою жизнь, за исключением полутора лет учебы в семинарии. Его родители переехали в город Тампу, во Флориде, и он жил теперь один, в квартире над своей типографией, над черно-желтой вывеской «Печатное слово». Над входом в типографию была еще одна: «В присутствии заказчика».