Но на берегу ей придется начать все сначала. Ей нужно все время быть начеку. Она боялась, что Мэри Хейден и Кэтрин Фрайер станут злословить о ней с каждым, кто готов слушать, и тешить свое самолюбие, унижая ее. Офицеры с других кораблей не окажут ей такого доверия и не дадут такой свободы, к которой она уже привыкла. Она станет простой маленькой рыбкой в большом пруду, и некому будет защитить ее и Шарлотту.

В воскресенье, третьего февраля, для мужчин-заключенных состоялась церковная служба, которую преподобный Ричард Джонсон провел в тени большого дерева. Вместе с остальными женщинами Мэри почти с благоговением наблюдала с палубы корабля за семистами мужчинами-заключенными, офицерами, пехотинцами и моряками, собравшимися для молитвы. Уилл тоже стоял там и казался выше и шире в плечах, чем большинство мужчин. Джейми Кокс находился рядом с ним. Он был таким маленьким, что по сравнению с Уиллом казался ребенком.

Копна рыжих волос, мелькнувшая в толпе, заставила Мэри присмотреться, и, к своему удивлению, она увидела, что это был Сэмюэль Берд. Посмотрев снова, она заметила рядом с ним Джеймса Мартина, безошибочно узнав его покатые плечи и большой нос.

Мэри была в восторге, как будто снова увидела членов своей семьи. Она предположила, что их посадили на один из других кораблей, отделив от Уилла, чтобы предотвратить бунт, который мог возникнуть.

Тенч стоял вместе с остальными офицерами, держа шляпу под мышкой, и расстояние между заключенными и офицерами напомнило Мэри, что теперь, когда их плавание подошло к концу, ее дружба с Тенчем вряд ли будет продолжаться.

Через три дня женщины сошли на берег. За последние несколько недель их волнение возросло, и, когда лодки повезли их к земле, Мэри так же заразительно хохотала, как и ее подруги. Было чудесно видеть всех такими счастливыми после трудностей плавания, с пылающими щеками и сверкающими глазами, словно толпу подружек невесты на свадьбе.

Мысли о том, что она сможет снова ходить по твердой земле, избавиться от запаха отхожих ведер и перестать бояться крыс по ночам, было достаточно, чтобы у Мэри учащенно забилось сердце. Но она понимала, что других каторжниц в основном возбуждал вид мужчин, стоявших на берегу.

Когда лодка подплыла ближе к берегу и Мэри ясно увидела ждущих их каторжников, она вдруг испугалась и крепче прижала Шарлотту к груди. Выражение на их лицах напомнило ей о том, как после многих недель плавания в порт Фоуэй заходил корабль. Тогда она замечала такие же голодные взгляды, хотя она в то время не понимала, почему мама всегда звала их с Долли домой. Но теперь ей все стало ясно.

В моряках чувствовалось какое-то своеобразное грубое обаяние, они были в форме, сильные, вымытые перед увольнительной на берег. Но эти мужчины, ждавшие женщин-заключенных, выглядели оборванными и грязными и больше походили на большую стаю одичавших собак, чем на человеческие существа.

Некоторые женщины начали кричать им непристойности, опускать воротники своих платьев ниже и посылать воздушные поцелуи. В лодке, направлявшейся с «Леди Пенрин», одна женщина стала во весь рост и задрала юбку, продемонстрировав свое интимное место.

Когда лодки коснулись пляжа и женщины начали выбираться из них, пехотинцы придерживали мужчин, но Мэри они показались не лучше каторжников. Они смеялись, подмигивали, хватали женщин за руки, и, безусловно, не было никакого смысла в том, что они стояли там и якобы защищали слабый пол.

Мэри протиснулась сквозь толпу, держа под мышкой люльку Шарлотты и второй рукой защищая ребенка, почти оглушенная свистом, непристойностями и криками: «Поцелуй меня!» Это было таким же опьяняющим, как те ярмарки и представления, на которых она побывала, но в то же время пугающим. Ей казалось странным, что офицеры просто стояли и смотрели на все это, после тех настойчивых попыток во время путешествия держать мужчин и женщин раздельно.

Причалили другие лодки. Женщины все прибывали, и шум стал громче, а толчки и пинки более агрессивными. Но женщины старались не меньше мужчин, а некоторые из них даже бежали к каторжникам, чтобы поцеловать и обнять их.

Мэри так хотелось снять ботинки и босиком пробежаться по песку, посмотреть на странных птиц, которые наблюдали за ними с деревьев, упиваться своей новообретенной свободой. Но она видела, что пока об этом лучше не думать: ей нужно оставаться в толпе из соображений безопасности.

Увидев маленькую группку отдельно стоящих женщин с детьми, Мэри ринулась к ним.

— Господи, помилуй нас, — выдохнула она. — Охрана теряет контроль над ситуацией.

Высокая женщина в простом темно-коричневом платье и шляпке, с маленьким ребенком на руках ответила:

— Мы недавно просили наших мужей отвести нас в безопасное место. Но они, похоже, отвлеклись.

Мэри поняла, что это жены и дети морских пехотинцев, и, поскольку на «Шарлотте» они проявляли к ней доброту, она предположила, что в этой группке отношение будет таким же.

— Я могу остаться с вами? — спросила она. — Я боюсь за своего ребенка.

Лицо женщины стало жестоким.

— Отправляйся к другим каторжницам со своего корабля. Там твое место.

Пристыженная, Мэри отвернулась и пошла прочь, понимая, что эта краткая встреча приоткрыла ей завесу в будущее.

Порядок немного установился только тогда, когда пехотинцы выстрелили сигнальной ракетой над головами заключенных. Женщин отвели в предназначавшиеся для них палатки. Но даже когда они шли рядом, Мэри подслушала комментарии и смешки, означавшие, что многие женщины слишком разволновались от вида возбужденных мужчин, так что вряд ли можно будет долго их контролировать.

Мэри, Бесси и Саре удалось остаться вместе, но другие три женщины, с которыми они делили палатку, были им незнакомы. Главная из них, назвавшая себя Полл Чипсайд [8], была высокой тощей женщиной с жесткими голубыми глазами, одетой в полосатое платье и потрепанную красную шляпу. Она положила возле колышка палатки ковровую сумку и сердито взглянула на Мэри и ее подруг.

— Пусть хоть одна из вас осмелится полезть сюда, и я разорву вам ноздри, — заявила она. Затем женщина обернулась к своим подругам, ожидая подтверждения, что она на это способна.

— Она сделала это с одной женщиной в Ньюгейте, — смеясь, сказала толстушка с изрытым оспой лицом. — Никогда не слышала, чтобы так кричали.

— Мы не воровки, — произнесла Мэри, — хотя осуждены именно за это.

Она испугалась: у всех трех женщин были хриплые голоса и очень отличающаяся от ее собственной манера разговора. Насколько Мэри знала, Ньюгейт был лондонской тюрьмой, пользовавшейся дурной славой, и предположила, что они именно оттуда.

— Держи это отродье от меня подальше, — проговорила злобно Полл, указывая на Шарлотту, — я терпеть не могу, когда кричат.

Наверное, им повезло, что лондонские женщины с нетерпением ждали момента, когда смогут выбраться из палатки. Положив свои одеяла, они исчезли.

Мэри села покормить Шарлотту, а Сара и Бесси ерзали на месте и тоже явно хотели поскорее уйти. Обе ее подруги выглядели теперь намного лучше, чем в Англии. Сара поправилась, у нее были розовые щеки и блестящие волосы, а Бесси, страдавшая лишним весом, когда они прибыли на «Дюнкирк», сбросила пару стоунов [9], и ее когда-то серый цвет лица посвежел и напоминал персик.

— Мы просто посмотрим вокруг, — сказала Бесси, прихорашиваясь. — Мы вернемся, когда узнаем, где будем получать еду.

Мэри так же, как и остальные, с нетерпением ждала, когда можно будет сойти на берег, но сейчас ей хотелось плакать. Было так жарко, что ее платье взмокло от пота, ей была нужна вода, чтобы попить самой и охладить Шарлотту. Всюду вокруг себя она слышала пронзительные, грубые голоса, но язык, на котором разговаривали, не был английским, насколько она знала. Мэри догадалась, что это ньюгейтский тюремный жаргон, который она уже слышала в Эксетере, поскольку эти странные слова показались ей знакомыми. Она не ожидала, что вдобавок ко всему ей придется учить новый язык.