Дик положил свою большую руку ей на плечо и сжал его.

— Даже не думай об этом, — произнес он с уверенностью в голосе. — Раз в три месяца они собираются, просматривают список и выбирают, кого лучше выслать. Я предполагаю, что именно это тебя и ждет.

Тюремщик заорал, чтобы все шли за ним, и не дал Мэри времени для того, чтобы попрощаться с Диком и с Брайди.

Мэри шаркала по темному коридору за Уильямом, Эйблом и Джоном, своими сокамерниками. Их кандалы бряцали о грубый каменный пол. Вдруг она услышала голос Дика, прогремевший у нее за спиной:

— Семь лет — вот и все, а потом ты свободна, моя малышка. Будь сильной и смелой, и ты увидишь, что все это когда-нибудь кончится.

Эйбл, тридцатилетний мужчина болезненного вида, оглянулся на Мэри.

— Что он может знать? — сказал он мрачно. — Я слышал, как говорили, что теперь, когда война уже закончилась, каторжников в Америку больше не высылают [2].

Мэри и сама об этом слышала, когда жила в Плимуте. Она подумала о том, что лучше бы это было правдой, поскольку она с детства слышала переходящие от моряка к моряку ужасные истории о далеких землях. С заключенными там обращались так же, как с черными рабами: морили голодом, били, заставляли работать на земле, пока они не падали замертво от истощения. Ну а если не в Америку, то куда же их могут сослать и будет ли там хоть немного лучше?

Выйдя во двор, Мэри сразу увидела заключенных, которые строились в шеренгу. Там были и Мэри Хейден, и Кэтрин Фрайер, ее «соучастницы преступления». Всего Мэри насчитала пять женщин и пятнадцать-шестнадцать мужчин. Мэри Хейден тряхнула головой, обернулась и увидела Мэри, а Кэтрин сердито смотрела на нее. Они, несомненно, все еще считали ее виновницей своих мучений.

Судья (по крайней мере, Мэри подумала, что он судья, взглянув на его парик и одежду) спустился вниз на несколько ступенек в сопровождении нескольких мужчин и затем стал читать вслух с пергамента.

Мэри почти не смогла разобрать его слов. Она слышала: «На суде присяжных и общем слушании о тюрьмах его величества короля», потом целую вереницу имен, начинающихся с «сэр», которые были ей неизвестны. И только когда Мэри услышала, как упомянули ее имя, она начала вслушиваться. При словах «его величеству было угодно предоставить им свое королевское помилование» у Мэри подпрыгнуло сердце. Но по мере того как судья продолжал читать, она снова пала духом, поскольку это было, как сказал Дик, помилование при условии, что на семь лет они будут высланы из Англии.

Когда судья покинул тюремный двор, оставляя заключенных с охраной, арестанты повернулись друг к другу, и их восторг по поводу того, что их не повесят, смешивался с паническим страхом перед неизвестностью.

— Я никогда не встречал никого, кто возвращался бы оттуда, — сказал один мужчина мрачно. — Наверное, они все умерли.

— А я знаю одного человека, который вернулся, — громко возразил другой. — И деньги у него в кармане водились.

Мэри попыталась разобраться в гуле противоположных мнений, в гуще которых она очутилась. Лично ей казалось, что семилетний приговор, хоть и тяжелый, все же лучше, чем повешение. Во дворе не было человека, который смог бы ее разубедить в этом, так что ей не было смысла высказывать свое мнение. Но когда стоящая рядом с ней женщина расплакалась, Мэри обняла ее за плечи, чтобы утешить.

— Это лучше, чем смерть, — сказала она мягко. — Мы будем на свежем воздухе и, возможно, даже сможем сбежать.

Эйбл, который стоял перед ней, вероятно, услышал ее слова, поскольку повернулся к ней с презрительным выражением на лице.

— Если мы только не умрем по дороге, — добавил он.

Мэри подумала, что он в любом случае на этом свете долго не задержится. Эйбл постоянно кашлял, был очень тощ и единственный в камере не проявлял энтузиазма, когда им просовывали ежедневную порцию заплесневелого хлеба.

— Пока я дышу, я буду надеяться, — парировала она твердо.

Не прошло и часа, как ворота тюремного двора открылись и въехали две большие повозки, запряженные лошадьми.

Арестанты ломали голову над тем, почему их оставили во дворе, но никто не предполагал, что их перевезут из замка Эксетер в тот же день. Но именно это и планировалось. Без последующих проволочек их сковали друг с другом по пять человек и велели забираться в повозки. И снова Мэри оказалась рядом с Кэтрин Фрайер и Мэри Хейден. По другую сторону от нее была женщина, которую она утешала раньше, по имени Элизабет Коул. За их скамьей сидело пятеро мужчин, одним из них был Эйбл.

На протяжении первого часа, когда повозка медленно катилась из Эксетера, Кэтрин Фрайер и Мэри Хейден выливали на Мэри потоки оскорблений.

— Это все из-за тебя, — твердила Кэтрин, не переставая. — Это ты навлекла на нас эти несчастья.

Элизабет Коул, которую все называли Бесси, сочувственно сжимала руку Мэри и в конце концов велела ее подельницам замолчать.

— А ну-ка, заткните глотки, вы, двое, — резко прервала она их. — Мы теперь все в одной лодке, хотим мы того или нет. Что толку винить Мэри, вас бы все равно поймали рано или поздно. И потом, нам всем тут надоело слушать вашу болтовню.

Мэри тронуло вмешательство Бесси. Это была женщина странного вида — высокая, рыжеволосая, немного косившая на один глаз и без нескольких зубов. Но тот факт, что она осмелилась заговорить, свидетельствовал о том, что она не такая уж забитая, как могло показаться.

За их спиной послышались одобрительные возгласы мужчин. Возможно, это в конце концов убедило бывших подруг Мэри закрыть рты, и они погрузились в молчание.

Через некоторое время один из мужчин с задней скамьи ткнул Мэри в спину.

— Убеди охранников сказать тебе, куда мы направляемся, — прошептал он.

— Почему я? — прошептала Мэри в ответ.

— Ты самая хорошенькая, — сказал он.

Вплоть до этого момента Мэри была твердо уверена, что у нее нет никаких преимуществ: ни вещей, ни денег на подкуп, ни влиятельных друзей. Все, что у нее имелось, — это одежда на ней, причем заношенная и грязная. Но, глянув на сидящих в ряд женщин, она увидела, что моложе, здоровее и сильнее остальных.

Мэри и Кэтрин жили кражами много лет, пока она не встретила их. На тот момент ее ввела в заблуждение их яркая одежда, заставив думать, что они выше ее во всех отношениях. Но дешевый шелк носился не очень хорошо, тем более в тюрьме, и их измученные фигуры и серая кожа, пустота в глазах и речь, пересыпанная сквернословиями, демонстрировали их истинную сущность. Что же касалось Бесси, Мэри пока даже не знала, какое преступление она совершила, не знала ничего о ее происхождении. Бесси выглядела измученной, как большинство людей из самых бедных семей в Фоуэе.

Мэри вдруг поняла, что у нее есть шанс. Она молода и сильна, не испорчена мужчинами, она знала о своей находчивости и была исполнена решимости.

Она подождала, пока кто-нибудь попросится облегчиться, и, когда все женщины спустились с повозки, Мэри стала так, чтобы закрыть своей юбкой от охранника присевшую на корточки подругу, и мягко улыбнулась ему.

— Куда вы нас везете? — спросила она. — Обратно в Плимутскую тюрьму или прямо на корабль, идущий в Америку?

Охранник был сурового вида мужчина с коричневыми щербатыми зубами, в потрепанной шляпе, низко надвинутой на косящие глаза.

— Вас везут в Девонпорт на плавучую тюрьму, — сказал он со злой усмешкой. — Там вам придется несладко.

Мэри невольно охнула. Хоть она и не видела плавучие тюрьмы, зато знала об их дурной репутации. Это были старые военные корабли, пришвартованные в устьях и бухточках, — государственное решение вопроса переполненности тюрем. Ответственность за администрирование передавалась частным лицам, чьим единственным интересом являлось выжать как можно больше денег из каждого заключенного. Говорили, что те несчастные каторжники, которых туда высылали, умирали либо от голода, либо от непосильного труда в течение первых нескольких лет. Особенность этих печально известных проклятых мест заключалась в том, что арестантов принуждали к рабскому труду — обычно они строили укрепления на берегах рек.