Так оно и было. Райан увидел людей, направляющихся от лачуг к вязам слева от дороги. Приезжавший в воскресенье священник всегда устанавливал складной алтарь (явно сделанный из карточного столика) в тени вязов. Свой «олдсмобиль» он оставлял на обочине дороги и там, за машиной, переодевался. Тем временем несколько женщин накрывали карточный столик белой скатертью и выкладывали на него распятие и молитвенник.

— Приехали, — сказал Райан.

— Тебе куда?

— К сараю.

Затормозив, Боб ухмыльнулся, поглядев в зеркало заднего вида.

— Холостяцкая казарма, значит? Ладно, иди, только не забудь, о чем я тебе говорил.

Ни сказав ни слова, Райан вышел и направился к сараю. За его спиной зафырчал мотор пикапа, но затем, судя по звуку, снова смолк. Райан не оглянулся — довольно с него этого цепного пса, теперь он может забыть о Бобе-младшем раз и навсегда. Райан открыл дверь и вошел в сырое, пропахшее плесенью помещение. Когда-то здесь хранили инвентарь или инструменты; теперь земляной пол был застелен старыми газетами, на которых валялись джутовые циновки и соломенные тюфяки. В этой части барака, отделенной от остальных помещений тонкой перегородкой, они жили втроем. Теперь эта, с позволения сказать, комната переходила в полное распоряжение Билли Руиса и Фрэнка Писарро. Райан обрадовался, обнаружив, что их обоих нет.

Первое, что он увидел, переступив порог, была его собственная фотография с заметкой из «Фри пресс», которую прикрепили на стене между Аль Калине и Тони Олива: Райан держал в руке бейсбольную биту, а Луис Камачо лежал на земле. Заголовок гласил:

Дальше говорилось о парне, заснявшем драку на пленку, но это Райан читать не стал. Он снял рубашку и бросил ее на свой тюфяк, потом взял с полки безопасную бритву и мыло и, перекинув через шею полотенце, вышел на улицу.

Пикап по-прежнему стоял неподалеку от барака. Боб-младший вылез из машины и стоял у водительской двери темно-зеленого «линкольна-кабриолета». До сих пор Райану не доводилось видеть эту машину с опущенным верхом, а уж тем более с такого близкого расстояния. Обычно она проезжала где-то вдалеке, чуть ли не на горизонте, оставляя за собой шлейф пыли. Сборщики огурцов провожали ее взглядами, и кто-нибудь говорил: «Мистер Ритчи поехал». За работу принимались лишь после того, как машина исчезала из виду.

Обойдя пикап, Джек Райан увидел вблизи и самого мистера Ритчи — цветущего вида мужчину лет сорока пяти, в солнечных очках, высоколобого, начинающего лысеть. Взгляд Райана остановился на сидевшей рядом с мистером Ритчи девушке: большие круглые солнечные очки в стиле Одри Хепберн; она просматривала воскресное юмористическое приложение к газете. В тот момент, когда Райан взглянул на девушку, она убрала кончиком пальца прядку темных волос с лица: прямые и длинные волосы падали ей на плечи. По возрасту она вполне годилась мистеру Ритчи в дочери, но Райан был уверен, что это вовсе не его дочь.

Мистер Ритчи и Боб-младший посмотрели на Райана, и Боб, опершись одной рукой о дверцу «линкольна», а другой себе в бок, едва заметно кивнул, подзывая Райана. Из кабриолета доносилась музыка, а за ним, в тени вязов, Райан видел священника в зеленом облачении и людей, преклонивших колени перед складным алтарем.

Молчание нарушил Боб-младший:

— Мистер Ритчи хочет, чтобы я еще раз напомнил: в твоем присутствии здесь больше никто не нуждается.

— Я уеду, как только помоюсь. — Райан почувствовал на себе взгляд девушки, оторвавшейся от газеты, но продолжал смотреть на Боба-младшего. Впрочем, когда заговорил мистер Ритчи, он слегка к нему повернулся. При этом Райан перехватил висевшее на шее полотенце так, чтобы эффектно напрячь загорелые мышцы рук и груди.

— Ты ведь не профессиональный сборщик овощей? — спросил мистер Ритчи.

— В первый раз этим занимаюсь.

— Зачем же тогда приехал?

— Ну… надо было чем-то заняться.

— Разве в Техасе ты не работал?

— Некоторое время играл в мяч.

— В бейсбол?

— Да, сэр, это такая игра, в которую играют летом.

Мистер Ритчи бросил на него взгляд:

— Я слышал, что тебя уже арестовывали. За что?

— Один раз за то, что оказал сопротивление при аресте, — ответил Райан и замолчал.

— А еще за что? — спросил мистер Ритчи.

— В другой раз — за ПЧЖ.

— Что значит — ПЧЖ? — подала голос девушка.

Теперь Райан посмотрел на нее: симпатичный носик, большие круглые солнечные очки, темные волосы, обрамляющие лицо.

— Это значит — проникновение в чужое жилище, — пояснил Боб-младший. — Как правило, кража со взломом.

Девушка подняла глаза на Райана. Она сказала: «О!» — и снова отбросила прядь волос кончиком пальца, так мягко и нежно, словно ласкала себя.

«Лет девятнадцать-двадцать», — подумал Райан. Стройная, загорелая, в белых шортах и бело-сине-коричневом топе, напоминающем верхнюю часть старомодных купальников, она сидела в открытой машине, поджав ноги, и, воспользовавшись подходящим моментом, убрала с коленей газету, чтобы Райан, Боб-младший и вообще любой желающий мог убедиться, какие у нее красивые загорелые ноги.

— Забери сейчас яхту в клубе, — сказал мистер Ритчи, обращаясь к Бобу-младшему. — Оставишь ее на якоре возле пляжа.

Боб-младший вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал:

— Будет сделано.

— В полпятого я уезжаю в Детройт. После этого и займись яхтой.

— Хорошо, — кивнул Боб-младший. — Вы когда возвращаетесь — в пятницу?

Мистер Ритчи вдруг посмотрел на Райана и сказал:

— Мы тебя не задерживаем. Ты, кажется, собирался уезжать.

— Я просто не понял, закончен разговор со мной или нет, — сказал Райан.

— Закончен.

— Смотри у меня, — пригрозил Боб-младший.

Глядя прямо в глаза мистеру Ритчи, Райан вдруг заявил:

— Если вы собираетесь ехать в Детройт, то нельзя ли мне…

— Я тебе что сказал? — Ковбойская шляпа Боба-младшего дернулась в направлении Райана. — Немедленно.Тебе что, нужно подробнее объяснить? Ты должен уехать немедленно.Сию минуту.

Райан чувствовал, что девушка продолжает на него смотреть. Он перевел взгляд с самодовольной физиономии мистера Ритчи на его спутницу и одарил ее очаровательной, неотразимой улыбкой, которая должна была заверить всех окружающих, что Джек Райан — отличный парень. Потом пожал плечами и в тот момент, когда девушка улыбнулась ему в ответ, развернулся и зашагал в сторону душевого павильона.

Когда он снова вышел под лучи солнца — побритый, помытый, на редкость в хорошем настроении, — ни кабриолета, ни пикапа уже не было. Он посмотрел туда, где в тени вязов священник в зеленом облачении читал молитву, а люди стояли на коленях перед складным алтарем. Он даже почувствовал какую-то неловкость оттого, что на нем нет рубашки, и хотел было поторопиться, но заставил себя пройти мимо молящихся медленно. Черт побери, это все-таки не церковь. Если священнику хочется использовать это место в качестве церкви, то это его личное дело. Со стороны вязов донесся негромкий голос священника: «Sursum corda», а многоголосый хор молящихся ответил ему на более низкой ноте: «Habemus ad Dominum». Священник не говорил по-испански, и прихожане убедили его служить мессу по-латыни. «Gratias agamus Domino, deo nostra», — сказал священник.

«Dignum et justum est», — мысленно откликнулся Райан. У него оставалась четверть часа, пока не закончится месса, и лучше было бы в это время уложиться. Кое с кем из рабочих он успел подружиться, и теперь, если завести с ними прощальные разговоры, выбраться из лагеря не удастся до самого вечера. Марлен Десеа он не разглядел, но решил, что она где-то там, под вязами. Пожалуй, это даже хорошо, что он с ней не встретился. Нет, он ничего не обещал Марлен, но прекрасно понимал, что на прощание придется что-то ей сказать. В конце концов все закончилось бы банальной ложью, что вот, дескать, он съездит ненадолго домой и в ближайшем будущем приедет к ней в Сан-Антонио. Насчет Билли Руиса и Фрэнка Писарро он не беспокоился. Он вообще ни разу не вспомнил о них, пока не увидел по соседству с сараем фургон Писарро — голубой «форд» 56-го года, сизый от старости, с неровными рыжими полосами ржавчины, разъевшей кузов и колесные арки.