Реймонд вздохнул. Самый молодой служащий Гомеля, сидящий дальше всех в рядах неравномерно расставленных стульев, исподтишка оглядывался, пытаясь разгадать, что несет в себе наступившая тишина. Помощница Березина, с грудями, задорно торчащими сквозь хлопчатобумажную блузку даже без поддержки лифчика, не отрывала взгляда от той части тела Марко, которая начиналась ниже форменной пряжки. Китайцы с особой остротой почувствовали, что от Гомеля несет как от козла. Бобби Лембек вспомнил Мари-Луизу.

Большинство русских очень хорошо улавливали общую идею того, чем занимался Йен Ло. Рефлексы поддаются «программированию» и могут быть отточены до такой степени, что, если нужный человек в нужное время и в нужном месте укажет пальцем и крикнет: «Уклонист!» или «Троцкист!», то любой, буквально любой человек может быть ликвидирован. Условный рефлекс — это просто бесконечное вдалбливание одного и того же.

Эду Мэвоулу срочно понадобилось отлить. Он украдкой посмотрел направо, налево, потом поймал взгляд Марко и принялся отчаянно вскидывать брови и гримасничать. Марко кашлянул. Йен Ло перевел на него безмятежный взгляд и кивнул. Марко подошел к нему и прошептал что-то. Йен по-китайски выкрикнул команду. В дверном проеме в задней части аудитории возник человек. Йен предложил Мэвоулу последовать за ним и посоветовал не смущаться, поскольку леди по-китайски не понимают. Мэвоул поблагодарил его и спросил, повернувшись к сидящим в ряд солдатам:

— Еще кто-нибудь хочет?

Поднялся Бобби Лембек, и они вместе вышли. Марко вернулся на свое место. Гомель требовательно спросил, что, черт возьми, происходит. Йен Ло с невозмутимым видом объяснил ему все по-русски, и на физиономии Гомеля возникло сердитое, нетерпеливое выражение.

Йен Ло продолжил лекцию. Неврастеники и люди с больной психикой, сказал он, слишком склонны к непредсказуемому поведению, а органические психопаты, этот бракованный продукт беспорядочного размножения, слишком поверхностны. Конечно, определенная группа душевнобольных, известная под названием параноиков, всегда порождала и будет порождать величайших лидеров мира. Это медицинский и одновременно исторический факт. Обладая ярко выраженным чувством собственного предназначения (состояние, обозначенное в психиатрии как мегаломания, что чисто семантически придает ему оттенок порочности), врожденной способностью фальсифицировать стесняющие их обстоятельства прошлого с целью предотвратить нежелательное развитие событий в будущем, в сочетании с безжалостным коварством, с которым они планомерно превращают весь мир в своих врагов, параноики просто не могут быть не отнесены к элитному резерву любой политической партии.

Вернувшиеся Мэвоул и Лембек целеустремленно и осторожно пробирались между стульями, Мэвоул шел впереди. Пока они не спеша поднимались на помост, лектор и аудитория терпеливо ждали. Усевшись, Мэвоул нечаянно пукнул, издал испуганное восклицание и смущенно покраснел, чувствуя себя страшно неловко перед всеми этими садовыми леди. Его испуг заставил Гомеля расхохотаться лающим смехом. Йен Ло холодно выжидал, пока нарком закончит веселиться, хлопая себя по бедрам, тяжело дыша и тыча коротким пальцем в Мэвоула. Когда смех, в конце концов, пошел на убыль, Йен что-то по-китайски бросил своим соотечественникам. Те захихикали, и это заставило Гомеля заткнуться. Йен Ло продолжил свой доклад:

— Хотя именно параноики становятся выдающимися лидерами, лучшие орудия в их руках — негодующие, обиженные люди, потому что именно эти люди с раком психики становятся по-настоящему великими убийцами. — Сейчас все снова слушали очень внимательно. — Трудно дать точное определение тому, что такое негодование. Испанский философ от медицины, доктор Грегорио Мараньон описывает это состояние как «одержимость разума». Если тот или иной серьезный жизненный удар, порождающий стон протеста, не трансформируется с помощью нормального ментального механизма в заурядное смирение, он подчиняет себе все, даже самые мелкие реакции индивида. Мать Реймонда больше всех прочих способствовала тому, что ее сын стал тем, кем он стал. Используя образное выражение Андре Сальтера, «у плавающей по дну огромного воздушного океана человеческой рыбы в процессе столкновения с другими себе подобными развиваются психические травмы; причем самые смертоносные из этих травм те, источником которых являются ее родители».

— Как известно, — продолжал китайский доктор, — только человек, способный любить, способен и понимать. У обиженного человека способность любить развита настолько скудно, что он практически не в состоянии понимать мотивов, которыми руководствуются другие люди. — Йен Ло сочувственно похлопал Реймонда по плечу и с сожалением улыбнулся. — Реймонд — меланхолик, человек крайне замкнутый. Его негодование носит тотальный характер. Оно медленно, но постоянно тлеет у него внутри. Сердце Реймонда иссушено. Суть его проблем — в тщательно скрываемой робости как сексуальной, так и социальной, а, как известно, оба эти ее вида тесно связаны между собой. Он прячет свою робость за излишней резкостью и высокомерием. Следствием слабой воли является постоянная потребность опираться на волю кого-то другого, и теперь, наконец, Реймонду всю оставшуюся жизнь не будет нужды беспокоиться об этом.

— Этот человек когда-нибудь убивал? — громко спросил Березин.

— Ты когда-нибудь убивал, Реймонд? — обратился к сержанту Йен Ло.

— Нет, сэр.

— Даже в бою?

— Ну, в бою, да, сэр. Думаю, что да, сэр.

— Спасибо, Реймонд. Доктор Мараньон утверждает, что негодование совершенно безлично, в противовес ненависти, которая носит ярко выраженную индивидуальную окраску и фактически выливается в дуэль между ненавидящим и ненавидимым. Реакция негодующего обращена против судьбы. — Йен Ло помолчал, а когда заговорил снова, речь его замедлилась и зазвучала мягче: — Пожалейте Реймонда, если сможете. Помните — за его печальной, настороженной, но притворной каменной маской каждая мысль, каждый аспект его личности пропитаны необъяснимой горечью, а вся жизнь парня отмечена нестерпимой мукой. Прячась от мира, он оказывается в полном одиночестве, и одиночество ужасает его, потому что оно слишком близко к его отчаянию. Его душа вечно раздирается противоречиями: между желанием и нежеланием; между способностью и неспособностью; между любовью и ненавистью. Как учит доктор Мараньон, чувства такого человека подобны двум братьям, которые одновременно и сиамские близнецы, и смертельные враги.

Комиссия разглядывала воплощенную мечту Лаврентия Берии: этого изготовленного производственным методом убийцу, этого скучающего, слишком красивого блондина с узким подбородком и остроконечными ушами, чьи горчичного цвета глаза напоминали кошачьи; человека, который будет убивать снова и снова, если в него заложат такую инструкцию. Среди присутствующих все, за исключением четверых, на протяжении последних двадцати пяти лет сталкивались с убийцами отечественных политиков, людьми, соответствующими старомодным представлениям о злодеях, с диким взглядом. Каждый из них был потрясающим стрелком, одним на тысячу, поскольку без этого невозможно гарантировать успех. И тем не менее, чтобы убить Цезаря, послали сына Цезаря. [15]

У них на родине постоянно существовала потребность в надежных, достойных доверия, стойких к всевозможным потрясениям убийцах, поскольку убийство — это прием, требующий скрытности и контроля, а если убийство нельзя совершить втайне, то его следовало организовывать осторожно и без спешки, так, чтобы правящая клика не сомневалась, что это единичный случай, который не получит широкого распространения. Если убийцу предполагалось использовать на Западе, как вот этого молодого человека, где сенсации не только желательны, но и являются неотъемлемой частью политического процесса, удар требовалось наносить исключительно точно, в плане времени и места, в момент эмоционального апогея нации, чтобы тщательно отобранный мессия, который сменит убитого правителя, позже смог защитить своих людей от угрозы того, что на них тут же свалят убийство национального героя.