— Зачем? Они поймут, что ты тоже воровка.

— Я на нее похожа?

— Ты похожа на меня. А это говорит о многом.

Девушка обняла его:

— Увидишь, я им понравлюсь. — Она показала свои длинные ногти. — Как?

— Надо подрезать.

— Дурачок, ничего не понимаешь! Пойдем выберем подарок родителям.

— Ты взяла достаточно денег?

— Выберем без денег, — загадочно улыбнулась девушка.

Ювелирный магазин, который облюбовала Соня, оказался не самого высокого класса, однако выбор изделий был достаточно большим, да и желающих поглазеть на дорогие безделушки здесь толпилось немало. Сонька и Михаил протолкались к прилавкам, и девушка попросила одного из продавцов:

— Подскажите, пожалуйста, вот те два колье и перстни. Да, эти, спасибо.

Продавец выложил товар на стекло, профессионально следя за происходящим. Сонька внимательно изучила по очереди оба колье, попробовала их своими длинными ногтями на крепость, отложила в сторонку. После чего перешла к перстням. Она принялась вертеть их и примерять на пальцы. Михаил стоял рядом, с недоумением и интересом наблюдая за ее манипуляциями.

— Можно вас? — позвал продавца кто-то из покупателей.

— Подождите, я занят, — отмахнулся тот, не сводя глаз с колье и перстней.

Сонька наконец отодвинула от себя все изделия, глубоко вздохнула:

— Благодарю, не надо. Пошли отсюда, Сашенька.

И первой направилась к выходу. Продавец сгреб украшения, положил на место, под стекло.

От магазина шли молча. Наконец Михаил не выдержал, коротко бросил:

— Ну и чего?

Сонька взглянула на него, вытянула вперед руки ладонями вверх, попросила:

— Загляни под мои ногти.

Блювштейн с недоумением выполнил просьбу подруги и неожиданно обнаружил под ее ногтями несколько довольно крупных бриллиантов.

— Ты… выдрала их?

— А что мне оставалось делать? — засмеялась Сонька. — Он так таращился, что сунуть что-либо в карман было невозможно.

Михаил какое-то время оценивал Сонькин фокус и вдруг стал хохотать, как ненормальный.

Сонька, одетая скромно и со вкусом, уверенно ступала по ступеням, цепко держа Михаила под руку. Они остановились перед высокой добротной дверью одной из квартир, Блювштейн подмигнул спутнице и дернул за веревочку звонка. По ту сторону двери послышались дробные женские шажки, звонкий голос крикнул:

— Кто там?

— Мамочка, — излишне весело ответил Михаил, — это ваш любимый сын!

За дверью как-то странно затихли, и через мгновение тот же голос попросил:

— Одну минуточку…

Снова послышались шажки, в этот раз удаляющиеся, после чего половицы заскрипели от неспешной, тяжелой походки. Дверь открылась, и в дверном проеме предстал грузный мужчина в халате, лет шестидесяти. Это был отец Михаила. Он быстро взглянул на сына, мельком изучил спутницу, никак не отреагировав на нее.

— Слушаю, Михаил.

— Папа, я не один.

— Вижу. Что ты хотел?

— Хотел бы войти в квартиру.

— Зачем? Ты забыл наш последний разговор? — Отец был суров и неприступен.

— Папа, между родителями и сыном не может быть последнего разговора. Я бы хотел его продолжить.

Блювштейн-отец помолчал и с громким сопением отступил назад.

— Прошу.

Михаил и Сонька вошли в длинный прохладный коридор и двинулись в сторону той комнаты, куда жестом указал отец. Комната была просторная, в центре стоял большой черный рояль. Михаил помог Соньке сесть в кресло, сам расположился рядом. Отец молча стоял в дверном проеме, изучая визитеров.

— Как мама? — спросил сын, деланно улыбнувшись.

— Ты сейчас ее увидишь, — кивнул отец и громко позвал: — Сара, тебя желает увидеть сын!

В комнату вошла маленькая сухонькая женщина, ласковыми и нежными глазами она уставилась на Михаила.

— Здравствуй, Михель. Ты что-то хотел?

— Хотел тебя увидеть, мама.

— Увидел? — строго поинтересовался отец. — Достаточно. — И он легонько подтолкнул жену в спину: — Ступай.

— Но я бы хотел познакомить маму со своей женой, — вдогонку бросил Михаил.

Родители почти одновременно оглянулись.

— У тебя… жена? — не сразу спросил Блювштейн-старший.

— Да, — кивнул сын. — Мы любим друг друга и пришли за благословением.

Отец посмотрел на мать, горько усмехнулся:

— Как ты понимаешь, Сара, сын решил сюрпризами довести нас до крайней точки. — Он перевел взгляд на Соньку и поинтересовался: — Как вас зовут, мадемуазель?

Она поднялась с кресла.

— Софья.

— И вы любите… — Блювштейн-старший не сразу подобрал подходящее слово. — Вы действительно любите сего господина?

— Да, я люблю вашего сына, — спокойно и достойно ответила Сонька.

Отец помолчал, негромко сказал жене:

— Есть смысл вернуться и кое-что объяснить этой дамочке.

Он опустился в кресло напротив сына и гостьи, мать осталась стоять, растерянная и какая-то жалкая.

— Во-первых, мы известная в Петербурге семья. Нас знают и почитают, — заявил отец.

— Знакомство с вами для меня честь, — кивнула Сонька.

— Благодарю. А во-вторых, вам известно, какой образ жизни ведет Михель Блювштейн?

— Известно, — девушка продолжала стоять. — Мы таким образом познакомились.

Михаил бросил на нее испуганный взгляд, и отец уловил это.

— Вы, господа, вместе промышляете разбоем? — с усмешкой уточнил Блювштейн-старший.

— Нет, я занимаюсь музыкой, — девушка кивнула на рояль. — Я пианистка. А наше знакомство… — она помедлила, — все просто: ваш сын ограбил меня в вагоне.

Михаил удивленно уставился на невесту: он не понимал, куда ведет Сонька.

— Вам понравилось, как Михель проделал это, и вы влюбились? — продолжал ерничать отец.

— Нет, — девушка не обращала внимания на иронию, — я вошла в его положение. Когда человека отвергают, он готов на крайности.

— То есть вы протянули ему руку помощи?

— А что оставалось делать, если он одинок и неприкаян? Родители отказались от него, общество презирает и преследует. У него нет иного выхода, кроме как грабить. И я решила принять Мишу в свою жизнь. К тому же он мне интересен как мужчина.

Мать молчала и тихонько плакала.

— Слишком все красиво, чтобы было похоже на правду, — заметил отец. — Судя по произношению, вы не русская?

— Я еврейка.

— Я не это имел в виду, вы не из России?

— Я родилась в Польше.

— Родители?

— Их убили. Во время погрома. Вы ведь знаете, что в Польше случаются погромы?

— К сожалению, да. То есть вы сирота?

— Увы.

— Может, девушка желает чего-нибудь испить? — обратилась к Блювштейну-старшему жена.

Тот перевел на девушку вопросительный взгляд, она кивнула.

— Если не сложно, чай.

— Кстати, сын тоже не против, — заметил Михаил.

Мать удалилась, и в комнате на какое-то время повисла тишина.

— Могу я сесть за инструмент? — неожиданно спросила Сонька отца. — Я давно не музицировала.

— С такими-то ногтями? — ухмыльнулся тот.

— Ничего, мне они не помеха!

Девушка грациозно подошла к роялю, уселась на стульчик, откинула крышку. Пальцы ее коснулись клавиш, и комната наполнилась чарующей музыкой Шопена. Мать замерла на пороге с подносом, отец смотрел на красивую девушку за роялем с недоверием и уважением, Михаил же просто врос в кресло от подобного сюрприза.

Сонька закончила играть, повернулась к присутствующим, очаровательно улыбнулась и обратилась к мрачному отцу:

— Вы правы, господин Блювштейн, из-за ногтей играть совершенно невозможно.

— Тем не менее у вас получилось вполне пристойно, — проворчал он и поднялся. — Пошли пить чай. — Махнул жене: — Накрой стол в гостиной.

Пролетка лихо мчалась по вечерним улицам. Сонька прижималась к Михаилу, нежно касалась ладонью его лица, иногда целовала. Довольный Блювштейн улыбался.

— Мама просто влюбилась в тебя, а отец, по-моему, даже меня простил.