Ни слова упрёка — только ласковый поцелуй. От стыда у меня опускаются руки, но Муза — ревнивая, капризная и злопамятная барышня, и если её благосклонностью пренебречь, она может и отомстить. Обидится — потом её не дождёшься и не дозовёшься.

                   Сделав на сегодня свой выбор, я остаюсь наедине с торжествующей Музой. Ты уходишь, растворившись в тёплом летнем вечере, а она остаётся со мной, поднимая меня на вершины литературного экстаза. Творческий запой — штука, которая бывает порой похуже запоя алкогольного. Кто плавал — знает...

                   Песнь Музы изливается в мои жаждущие уши, а пальцы стучат по клавиатуре в унисон сердцу. На часах — половина первого ночи. Сейчас ты выступаешь нечасто, но когда такое случается, ты можешь прийти домой и в два часа. Поэтому я не беспокоюсь, а Муза владеет мной безраздельно.

                   Глава дописана, время — полтретьего. Муза притомилась и юркнула в постель — уже храпит, чертовка, а вот мне не до сна: тебя всё ещё нет... Червячок тревоги начинает шевелиться у меня внутри, а ноги теряют покой: траектория их движения — от окна к дверному глазку и обратно. Туда-сюда, туда-сюда. Часы — тик-так, сердце — тук-тук.

                   Три часа, тебя нет. Гулкая тишина кухни, молчаливый погасший монитор компьютера, тёмный прямоугольник телеэкрана... Никто и ничто не может мне ответить, где тебя носит. Я набираю твой номер.

                   Гудки...

                   "Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети..."

                   Тревога голодным зверем грызёт мне сердце.

                   В четыре часа пополуночи усталость даёт о себе знать: давит на веки тёплыми шершавыми ладонями, вливает в тело густой склизкий кисель слабости. Каждое движение отзывается гулким эхом головокружения. Но — не спать, не спать... Не могу. Потому что тебя нет дома. И я не знаю, что с тобой и где ты.

                   Новый вызов и прежний ответ: "Аппарат абонента..." Господи, ну не могла же тебя так надолго задержать восторженная публика!

                   Пять утра, головная боль. Всё тело превращается в кисель, растекается по дивану. Ты ещё никогда так не пропадала, а если задерживалась где-то, всегда звонила и предупреждала. Что-то случилось... Что-то случилось.

                   Мертвенная, каменная обездвиженность.

                   Провал в гулкое Ничто. Усталость берёт верх и просто отключает меня прямо на месте, но телефонная трель выдёргивает меня в реальность. Сердце: бух-бух, с частотой швейной машинки, в ушах — трансформаторное гудение.

                   На дисплее — твоё имя... Неимоверное облегчение!

                   — Да! Яна?

                   Твой голос, родной и тёплый:

                   — Лёнечка, птенчик... Прости меня. Со мной всё хорошо, я в порядке. Ты, наверно, беспокоилась?

                   Если б я могла, я бы отвесила тебе знатный подзатыльник.

                   — А ты как думала?!

                   — Лёнь, я ребят из группы встретила... — Твой голос отягощён усталостью бессонной ночи и выпитым горячительным. — Илюху и Ваньку. Посидели немного в клубе, потом к Илюхе поехали. У меня телефон разрядился, прости. Илюхина зарядка как раз подошла.

                   На часах — семь утра. Солнце сияет, птички чирикают за окном, машины и автобусы проносятся по улице, а ты жива и с тобой всё в порядке. Не думай, что я такая паникёрша, просто когда я представлю, как ты со своей тростью переходишь дорогу...

                   — Лёнь, я уже иду домой, — заверяешь ты. — Всё нормально. Прости, что вот так, без предупреждения вышло... И ещё... кхм... Ты, это... меня сразу не убивай, когда увидишь. И не пугайся сильно.

                   Червячок тревоги, превратившись в дракона ужаса, вцепляется зубами мне в нутро.

                   — Что... В чём дело?

                   Ты посмеиваешься на том конце линии.

                   — В парикмахерскую идти уже не нужно. Илюха предоставил свои услуги — бесплатно. В общем, подстригли меня.

                   В течение следующих сорока минут я жду твоего возвращения. Самочувствие стремится к нулю, а головная боль — к бесконечности. Таблетка, вода. Шелест старой ивы за окном. Нестерпимо яркое солнце в окнах соседнего дома. Утро...

                   И вот, звонок домофона. Это непривычно: обычно ты открываешь своим ключом. Может, потеряла?

                   — Да...

                   — Лёнь, это мы, — слышу я твой усталый и ласковый голос. — Открывай, птенчик... Ключи долго искать, завалились куда-то... — И смешок.

                   "Мы"? Значит, ты не одна. Мне это не нравится, но ничего уже не поделать: придётся впускать всех, кто пришёл с тобой. Честно говоря, мне не до разборок: главное, ты в порядке, жива и здорова, и невероятное облегчение, как ни странно, отнимает у меня остатки сил. Наверно, это и к лучшему.

                   Тебя сопровождают двое парней. Одного из них я узнаю по цвету волос: это Ваня, второй гитарист, у которого была передозировка. Надо же, живой... Годы его изменили. Волос на его голове осталось поменьше: вместо рыжей копны а-ля "взрыв на макаронной фабрике" — "три волосинки", остриженные под машинку. Но глаза всё те же — круглые, карие и внимательно-живые. "Как у шимпанзе", — думается мне почему-то. Худой, как скелет, но главное — живой, и мне отчего-то становится радостно. Человек выжил. Разве это не хорошо?

                   Илью я не запомнила и сейчас вижу как в первый раз. Коренастый, крепкий, круглоголовый, с ямочками, вспрыгивающими на щеках при улыбке. Тёмная футболка и джинсы, барсетка и кроссовки, а в зрачках — искорки-иголочки жизнерадостного блеска. Хороший парень, решаю я. Да ты бы и не смогла ужиться в группе с плохими людьми.

                   Ну, а ты, главная героиня моих ночных волнений, виновато прячешься за спинами ребят. На твоей голове — бейсболка, причём явно чужая, потому что уходила ты без головного убора.

                   — Ты уж прости, — извиняется передо мной Илья, поблёскивая весёлыми искорками в зрачках. — Давно с Янкой не виделись, вот и посидели маленько...

                   Я впускаю всех трёх товарищей. Глубоко надвинутая бейсболка не даёт мне понять, есть ли на твоей голове волосы или нет, но когда ты со вздохом её снимаешь...

                   — Ё-моё, — вырывается у меня.

                   Сначала твоя бритая голова приводит меня в ужас. Жуткое зрелище! Мне дико видеть тебя совсем без волос, ты сама на себя не похожа с этой "причёской" — а точнее, с отсутствием таковой.

                   — Не бей, пожалуйста... — Ты шутливо прикрываешься руками.

                   Бить тебя мне отнюдь не хочется, а хочется от души отодрать за уши, смешно торчащие на круглой голове. А в горле ни с того ни с сего застревают слёзы:

                   — Ты хоть представляешь себе, какую ночь я пережила?!..

                   — Прости, птенчик, — шепчешь ты.

                   Я не сопротивляюсь твоим рукам, которые обнимают меня и гладят по щекам. До меня вдруг доходит, что ты ласкаешь меня при Ване и Илье, и мне хочется сжаться в комочек... Но им, видимо, всё давно известно о тебе, потому что оба подмигивают, а Илья говорит:

                   — Вот честно, завидую я тебе, Яныч. Красавица у тебя жена. Мне б такую!..

                   Они любят тебя такой, какова ты есть.

                   Что мне остаётся? Я завариваю чай. А ребята переглядываются:

                   — Может, пивка?

                   Ты твёрдо отвечаешь:

                   — Нет, мужики, всё. Тут попойку устраивать не будем. Если Лёня сказала — чай, значит, чай.

                   Когда я закрываю глаза, голоса начинают звучать как будто сквозь слой ваты. Похоже, весь выходной я проваляюсь больная, а значит, не напишу новую главу... Ну да ладно. Главное — ты дома, пусть теперь и лысая. Кстати, твой череп очень красивой и изящной формы, и выглядит это не так уж страшно, как мне показалось сначала.