— Лёнь, ты где?

                 — Привет, Саш... Я на даче опять, с яблоками вожусь. Пять литров сока и шесть повидла получилось.

                 После обнаружения той верёвки с петлёй Александра всё время беспокоилась за меня. Хоть вслух она ничего не говорила, но по её глазам было видно, чего ей стоило уезжать утром на работу, оставляя меня одну. Бывало, она звонила по два-три раза за день — просто чтобы услышать мой голос.

                 — Ну, молодец... Ладно, только долго там не засиживайся.

                 — День сегодня замечательный, Саш. Домой даже как-то не хочется... Последние тёплые деньки. Осень скоро...

                 — Ну ладно, ладно. Не сиди только совсем-то уж дотемна.

                 Когда я вернулась на крыльцо, Ксения полюбопытствовала:

                 — А Саша — это кто?

                 — Старшая сестра Яны, — объяснила я. — Я временно у неё живу. Она очень меня поддерживает сейчас. Просто неоценимо. Ну и я её тоже... стараюсь.

                 — А она тоже творческий человек?

                 — Нет, Саша — предприниматель. У неё сеть подарочно-цветочных магазинов.

                 Тихий, янтарно-солнечный вечер наливался тёплой, медовой зрелостью. А Ксения тем временем спускалась со второго этажа с книгой в руках.

                 — У вас тут, оказывается, целая библиотека! Лёнечка, вы любите стихи?

                 — Люблю, — ответила я.

                 — Тогда вот, Федерико Гарсиа Лорка, "Дождь", — объявила Ксения, становясь в позу декламатора.

                 Ксения была прирождённым чтецом. Её голос трепетно оживлял вдохновенно-завораживающие образы стихов, которые причудливо вплетались в канву реальности, перемешиваясь с умиротворённым, летним дыханием яблоневых крон, светлой грустью неба, хмельным золотом солнца.

                 "Малыши-топольки"... А молодые, сочно-салатовые побеги на стволе старой яблони — её вечно юная суть, устремляющаяся к солнцу, радующаяся ему независимо от количества годовых колец. Как яблоня не может жить без солнечных лучей, так и я не могла жить без тебя, без света твоих незрячих солнц; не имеет значения, сколько слов-капель уронено на стонущее полотно жизни, потому что без любви оно — лишь мёртвая ткань, пущенная на элегантные костюмы, а с нею — пульсирующая и мерцающая сеть мироздания...

                 — Гм, гм, — раздалось вдруг. — Прошу прощения, что прерываю ваш поэтический вечер... Кажется, я помешала.

                 По дорожке между кустами смородины, держа руки в карманах светло-бежевых летних брюк, шла Александра. Спокойное выражение её лица не могло меня обмануть: глаза твоей сестры блестели грозной и холодной сталью. Она смерила Ксению оценивающе-враждебным взглядом, но поздоровалась с безукоризненной вежливостью:

                 — Добрый вечер... Кого имею честь видеть перед собой?

                 — Саш, это Ксения, Ксения, это Саша, сестра Яны, — поспешила я представить их друг другу.

                 Ксения блеснула своей лучистой улыбкой, протягивая руку:

                 — Очень приятно познакомиться, Саша. Лёня мне о вас уже рассказала.

                 Увы, её зашкаливающая харизма и обаяние на Александру не возымели действия.

                 — Александра Евгеньевна, — с ледяным звоном в голосе поправила твоя сестра, но протянутую руку вежливо пожала.

                 — Саш, ну, не будь букой, — сказала я, заискивающе-ласково просовывая ладонь под её локоть. — Ксения — не твоя подчинённая, чтобы звать тебя по имени-отчеству. Кстати, хорошо, что ты пришла: мне надо опустить в погреб всё, что я наварила. Я слезу туда, а ты мне спусти банки в ведре, ладно? Ксению мне уже неудобно просить, она и так сегодня мне целый день помогала, хотя она тут гостья.

                 — Да какое неудобство, Лёнечка? — ответила Ксения. — Помогать вам — одно удовольствие!

                 — Я сама слезу, — заявила Александра, не обратив на её реплику внимания. — Упадёшь ещё.

                 — Да с какой стати я должна упасть-то? — усмехнулась я. — Ну ладно, как скажешь. Сама так сама.

                 Впрочем, будучи тренированной и сильной, Александра спустилась в погреб по скобам не в пример ловчее меня. Все банки, кроме одной, были спущены, и твоя сестра проворно, упруго и пружинисто выскочила из погреба, закрыла крышку и отряхнула ладони.

                 — А эту почему не опустила? — спросила она, увидев оставленную банку с повидлом.

                 — Это для Ксении, — пояснила я. — Оно ей очень понравилось. Давайте-ка за стол, сейчас чай заварю. По случаю вашего знакомства!

                 — А не пора ли нам домой? — заупрямилась Александра.

                 Всё это напомнило мне день нашей с тобой "ежевичной свадьбы" — твою ревность, песню про старика Козлодоева и жаркую ночь, когда ты повернулась спиной ко мне. Положив руки на плечи Александры, приподнявшись на цыпочки и чмокнув её в щёку, я сказала:

                 — За стол, за стол. Без возражений. Чаю попьём — и домой.

                 Это подействовало. Укрощённая Александра повиновалась и села к столу, где уже давно расположилась Ксения, остававшаяся безмятежной и доброжелательной, как сегодняшнее солнце. Я заварила чай со смородиной, разложила остатки повидла из маленькой баночки по розеткам и рассказала Александре историю моего знакомства с Ксенией. Кольцо на моём пальце как будто наливалось теплом... А может, это просто моё воображение и чувства разыгрались. Пока я ещё не могла вспоминать о тебе без этого горько-солёного кома в горле. Смородиновый аромат чая, запах и вкус повидла, предзакатная ласка солнца — во всём этом незримо присутствовала ты.