И рядом, меньше чем в миле, — две магистрали. Легко приехать, легко уехать. Он уже знает, что камеры наблюдения не имеет смысла проверять. Эти люди знали, что делают.

Гектор вызывает запись телепередачи на своем экране и проматывает ее назад, кадр за кадром. Сперва вид заслоняет журналистка. Ну давай же, покажись.

— Гектор, делись, что у тебя там?

Несколько перехватчиков поднялись со своих мест и медленно, осторожно подтягиваются к неандертальцу, к которому все испытывают одновременно восхищение и неприязнь.

Он не отвечает и продолжает проматывать запись. Вот! Поворот дороги под прямым углом, там, за кранами. Лебедки пустые, но свежий мусор на причале свидетельствует о том, что судно было здесь недавно и грузчики еще не успели убрать за собой.

Ты была вон там, думает Гектор. И что-то заставило тебя сменить курс где-то между этим местом и Кубой, ты пыталась встретиться с кем-то, не так ли? В открытом море, где никому не пришло бы в голову за вами подсматривать? А я подсмотрел. Я все вижу. И все слышу.

У тебя, сукин ты сын, на борту пленник.

Несколько щелчков по клавиатуре, и голубой экран Гектора уже выворачивает «Море тени» наизнанку: швербот, построен в Джексонвилле, штат Флорида, в 1966 году. Зарегистрирован на имя Вильяма Палмера Ферриса, ловца креветок. За судно давно не плачено, банк готов отобрать его. Последний раз два дня назад принял на борт груз в Ки-Уэсте. Компьютерное изображение черного корпуса с двумя коричневыми парусами возникает на отдельном экране.

Шторм воет еще громче, требуя ответа на свой вопрос: кто боится меня? Ты — боишься? Безмолвным ответом служит пустота под окнами Гектора: кубинцы испарились, даже самые отчаянные проститутки. Одинокая патрульная машина едет вдоль окружной дороги, надеясь хотя бы на самый захудалый арест.

На моргающей навигационной карте Гектора «Гдыня» продвигается на северо-запад, в сторону Багамских островов, но постоянно корректирует курс. Как будто капитан не может держаться одного направления. Шторм тоже требует от него ответа. Где-то в другом месте на экране «Море тени» дрейфует на запад от острова Андрос.

Несложный подсчет — и Гектор знает ответ раньше шторма.

Точка пересечения находится где-то рядом с Ангильей.

На большом телеэкране, подвешенном под низким потолком офиса, вновь появляется фотография Якоба. Гектор смотрит на черно-белое изображение молодого Якоба Шталя, пытающегося увернуться от фотокамеры. Бет опять что-то говорит, но Гектор ее не слышит. Теперь пропавший сын преступника — единственное, что существует в его стремительно сжимающемся мире.

Все экраны на секунду гаснут, затем снова загораются. Несколько перехватчиков восклицают: «Вот черт!» и «Ни фига себе!» Антенны на крыше скрипят от ветра. Шторм требует к себе внимания. Но Гектор его тоже не замечает. Он напал на след.

Не прячься от меня, шепчет он стеснительному парню на экране. Я твой друг.

Мы скоро увидимся.

Плот пропускает воду.

Даже в темноте Якоб понимает, что это не просто растревоженная фантазия подсовывает ему новый страх. Он слышит тихий булькающий звук. Откуда-то просачивается вода, а значит, он не спасен, его гибель всего лишь отсрочена. Он хватает ведро, привязанное веревкой в углу, и собирается вычерпывать воду. Но медлит. Его ноги скользят по мягкому мокрому полу. Стоит ли расстегивать купол? — думает он, пытаясь представить, сколько воды может захлестнуть внутрь, если он попробует. Невидимые и по-прежнему кровожадные волны яростно швыряют плот из стороны в сторону, но он остается на плаву. Якоб садится обратно в соленую воду, доходящую теперь до пояса. Его тело не успевает ее согреть. Я всегда мечтал о приключениях, думает он и вызывает в памяти свою любимую карту. Бесконечный горизонт. Он закрывает глаза и вспоминает, как впервые влюбился.

— Ты идешь? — кричал ему снизу брат, ждущий в компании пары друзей. Они еще были совсем дети. — Игра через полчаса начнется, а нам еще надо зайти за Джимми и этой, как ее.

Дальше они переговаривались шепотом, и Якоб понимал, что его позвали с собой из вежливости. Характерное бормотание, означающее, что они потом будут обсуждать его за спиной. Ботанов никто не любит, даже братья.

— Я вас догоню, — ответил Якоб как можно более жизнерадостным голосом, отлично понимая, что не поедет с двумя пересадками на бейсбольный матч, который все равно не высидит до конца. У него отличный повод остаться дома. Он копил деньги целых пять месяцев, чтобы самому выбрать ее, и продавец, который заворачивал покупку, улыбнулся, одобряя его вкус.

На карте, которая теперь лежала перед ним, была потрясающе красивая береговая линия. Кремово-белая, с зазубринами, она врезалась в бирюзовые воды.

Отец часто поговаривал о путешествии туда, поэтому тринадцатилетний Якоб наконец сел на поезд линии F, доехал до лавки картографа и решил увидеть ее своими глазами. Продавец поначалу был неприветлив, но быстро подобрел к пацану, который неустанно задавал вопросы.

— Не надо мне Антигуа, — повторял Якоб, заглядывая в блокнот, чтобы убедиться, что ничего не перепутал. — Мне нужна Ан-ги-лья. Так сказал мой папа.

Брезгливая гримаса старика превратилась в удивленную улыбку, и он протянул мальчишке карту 1899 года с изображением места, которое сам нипочем не нашел бы на глобусе. Другие покупатели поворачивались на звук высокого детского голоса, уверенного не по годам. Мальчишка был одержим чем-то сильнее простого любопытства. Дотошный покупатель картографа прятал за стеклами очков настоящую мечту и не нуждался в снисхождении взрослых.

— Ты уж прости, юноша, — уважительно кивнул продавец. — Я иногда их путаю, названия-то похожи.

Он улыбнулся почти с гордостью, глядя, как мальчик выходит из лавки и направляется к станции метро, крепко вцепившись в свое приобретение. Такая увлеченность, думал он, обычно приходит гораздо позже в жизни. Любопытно, почему она пробудилась в нем так рано.

Всю дорогу домой Якоб удерживался от того, чтобы посмотреть на свое новое сокровище. Он боялся его помять или что кто-нибудь случайно толкнет его и прольет на карту кофе. Нет, пусть останется нетронутой. Совсем как обещал отец про настоящую Ангилью, лежащую где-то в несовершенном мире несдержанных обещаний.

— Как только подрастешь, — в очередной раз клялся Король хрома, размахивая надкусанным пончиком как скипетром, — все пляжи, закаты и теплые бризы Ангильи будут нашими. Точно говорю. Вот увидишь.

Карта Ангильи висела в комнате Якоба, пока он не повзрослел и не съехал от родителей. Манни однажды спрятал ее под кроватью, и Якоб так избил его, что пришлось наложить швы. Это было первое, что он прикрепил на стену, когда они с Лорой переехали в новый дом. Она понимала, что его любовь к нарисованным пескам и мелководьям — не про тонкую работу картографа и декоративные элементы. Но она никогда с ним об этом не говорила. У любви много лиц, и одно из них — проницательность.

Красная лампочка на куполе становится тусклой.

Батарейка садится. А до рассвета, должно быть, еще далеко. Якоб чувствует, как сердце его на мгновение замирает. Он добирается до ведра, распухшими пальцами расстегивает купол и начинает вычерпывать воду. Темноту вспарывают вспышки молнии, бьющей в воду со звуком, с каким раскаленный утюг касается человеческой кожи. Якоб сдается, чувствуя, как подступает тошнота, застегивает купол и мечется по резиновому полу. Его ноги уже по колено в воде, и он чувствует босыми ногами пузырьки воздуха. Так мало времени, думает он. И для отца, и для Лоры. И теперь мое тоже истекает.

Якоб находит что-то, похожее на аптечку первой помощи, но если открыть ее в темноте, можно повредить содержимое. Он пытается еще раз вызвать в памяти карту и чувство, которое он испытал, впервые увидев остров своей мечты. Но воспоминание теряется за вспышками молний и не приходит на помощь.