— Вот, — с грустным видом указывает Лута на тропу. — Здесь была главная дорога. И Капитан ездил по ней на тракторе.

Я окидываю взглядом гигантскую растительность и напрягаю все свое воображение, пытаясь представить себе транспортное средство, способное пробиться сквозь заросли. Ярдов через пятьсот мы выходим к небольшому мысу.

— Старик жил в этом доме.

Мы петляем между деревьями, растущими вдоль берега, и я замечаю рукотворное деревянное строение. Оно представляет собой жалкое зрелище: обшивка облезла, крыша провалилась. В воображении рисуется бунгало из выбеленных досок, выходящее к личному причалу и окруженное садом, в котором растут гибискусы и бугенвиллеи. Банановые и манговые деревья закрывают своими ветвями низкую крышу и отбрасывают тень на аккуратную лужайку, обсаженную цветами и кустарником, ухоженность которых резко контрастирует с необузданностью джунглей, которыми покрыт ближайший холм. Так вот каким было место, которое Капитан называл своим домом в течение почти тридцати лет.

Мы переступаем порог и оказываемся у окна, выходящего на море, где неподвижно стоит каноэ со стариком, ловящим рыбу. Лута тихо и с чувством принимается рассказывать о том, «как было раньше», о мире, полном приключений, в котором жил Капитан.

Он приобрел плантацию кокосовых пальм и какао–бобов в две тысячи акров у пивных магнатов братьев Левер. Те покинули остров, когда здесь начались военные действия, и не проявляли особого желания вернуться.

Плантация находилась в самом плачевном состоянии, когда сюда приехал Капитан. Он поселился в палатке на месте своего будущего бунгало, имея при себе лишь коробку книг и ящик джина, который помогал ему смиряться с действительностью.

Потом нанял рабочих с ближайших островов и к началу 1960–х создал собственную империю, которая процветала на протяжении последующих двадцати лет. Он установил непререкаемый распорядок жизни, показавший свою действенность. Каждая бригада выполняла те или иные обязанности: одни ухаживали за деревьями, другие собирали плоды, просушивали орехи и бобы, третьи складывали их в мешки и грузили на пароходик с низкой осадкой, который торчал на приколе. Раз в неделю пароходик доставлял свой груз в Гизо, главный город провинции. Там товар скупали белые торговцы, переправлявшие бобы и орехи в Европу, где из последних выжимали масло, а первые превращались в шоколад на радость детям и стоматологам.

Капитан руководил всеми этими процессами, сидя в офисе, располагавшемся рядом с домом, там же он выплачивал еженедельную зарплату рабочим. По пятницам, в конце рабочего дня, островитяне выстраивались в очередь за жалованьем, а для тех, кто не нуждался в деньгах, Капитан организовал «банк», выплачивавший небольшой процент по вкладам. Кроме того, определенный процент от доходов расходовался на пенсионное обеспечение, содержание церкви, медицинского поста неотложной помощи и вполне внушительного здания школы. Школу возглавлял мистер Томас, который чудесным образом одновременно преподавал в двух классах с сорока учащимися в каждом.

Капитан всячески охранял свой мир и препятствовал появлению неожиданных гостей. И вскоре все поняли, что, намереваясь посетить Мендали, о визите следует сообщить заранее, если нет желания получить в свое судно снаряд из мощной медной пушки, которая стояла у окна в спальне Капитана и которой тот пользовался без малейших колебаний. Лута со смехом рассказывает о паническом отступлении американского «литинанта», необдуманно зашедшего в залив для безопасной швартовки. Сигналы, передававшиеся с помощью азбуки Морзе и флажков, никоим образом не повлияли на точность выстрелов, и патрульной моторке ничего не оставалось, как поспешно ретироваться. Когда же позднее молодой офицер позволил себе появиться на берегу в грязной рубашке, ему был преподан краткий урок обращения со старшим по званию, после чего незадачливого гостя отправили за галстуком. Так что в результате «литинант» предпочел поискать другое место для стоянки.

— Капитан не очень любил американцев и австралийцев, — смеется Лута.

Похоже, более всего Капитана заботили собственный мир и те люди, которых он в силу своего характера начал воспринимать как родных. Живя в стороне от деревни — в нескольких сотнях ярдов, на другом берегу залива, он всегда посещал церковь по воскресеньям, а также во время свадеб, крещений и отпеваний; не спускал глаз с буйной молодежи и заботился о благоденствии стариков. Он был безжалостен и строг, когда речь шла о лени и безответственности, и в то же время щедр и великодушен, награждая тех, кто работал добросовестно. Лута очень гордился полученными от него часами, которые, хотя уже и не ходили, но по–прежнему висели на дверях его хижины.

Несомненно, Капитан был абсолютно счастлив в этом богом забытом месте. Однако оплот основных достижений цивилизации все–таки находился в Лондоне. Каждые три месяца в Гизо доставлялось несколько деревянных ящиков, которые затем переправлялись на Рандуву, где при крайнем возбуждении присутствующих распаковывались прямо на полу гостиной. Островитяне дивились блестящим штанам из свиной кожи от «Loake», бутылкам бренди из «Harrods», коробкам с сигарами из табачной лавки в Мейфэре и банкам с оксфордским апельсиновым мармеладом. Время от времени, хотя это и происходило очень редко, Капитан ездил в Англию, чтобы уладить свои финансовые дела. Я внезапно вспоминаю Стивенсона и его «мечту о возвращении на родину». Для Капитана эти поездки не столько доставляли удовольствие, сколько происходили по суровой необходимости. Однажды, вернувшись обратно в Гизо, он поверг всех островитян в смятение, сойдя на берег с молодой белой женщиной и галантно держа над ней зонтик. Это была мисс Элизабет, о которой следовало тщательно заботиться.

И пока ливерпульская четверка потрясала мир по восемь дней в неделю, а бывший обитатель соседнего острова готовился к чествованию в Овальном кабинете, мисс Элизабет ежедневно появлялась на лужайке перед домом Капитана. Устроившись за садовым столиком, она раскрывала свою сумку и безмолвно шила или вязала какую–нибудь одежку для очередного новорожденного. Потом из другой двери выходил Капитан, чтобы выкурить свою первую сигару. Она была очень хорошей.

— И сколько она здесь прожила? — спрашиваю я, потрясенный этим откровением.

— Ну… несколько недель… может, полгода… а может, год, — после длительных размышлений отвечает Лута. Истинные взаимоотношения между Капитаном и Элизабет остались скрытыми за москитной сеткой.

— Но потом она захотела вернуться домой в Англию. И сказала Капитану, что он должен сделать выбор между ней и Соломоновыми островами. Он остался здесь с нами… — Лута хмурится, и его голос начинает звенеть от противоречивых чувств.

После отъезда мисс Элизабет жизнь вернулась в прежнюю колею, и плантация продолжала процветать. Конечно же, порой бывали и тяжелые времена. Однажды торговое судно, выйдя из Мунды, попало на обратном пути в Рандуву в страшный шторм. Ветер выбросил его на рифы, оно получило пробоину и затонуло. Экипаж сумел вплавь добраться до острова, но судно пропало в бездне. К счастью, оно не везло посылки из Англии. Для того чтобы приобрести новое судно, потребовалось несколько месяцев.

— Очень медленно плыл, — поясняет Лута, которого вновь охватывают переживания при этих воспоминаниях.

Однажды ночью Капитана разбудил грохот барабанов, доносившийся из деревни; ритмичные удары чередовались с женским визгом и гневными криками обычно уравновешенных мужчин. Капитан поспешно оделся, схватил фонарик и револьвер, сохранившийся у него со времени службы, и кинулся к деревне, чтобы выяснить причину такого волнения. Однако не успел он преодолеть и половину пути, как столкнулся с бегущим ему навстречу Джеком, выполнявшим обязанности его ординарца, который толкал перед собой перепуганного, что–то бормочущего островитянина, залитого кровью. По словам Джека, на этого человека была наслана порча жителями другой деревни, и он вбил себе в голову, что, только убив человека, сможет избавиться от обуревавших его демонов. Решив побыстрее разделаться с этим неприятным делом, он схватил нож и выскочил на прогалину. А встретив там дочку своего соседа, быстро извинился перед ней, схватил ее за волосы и отрезал той голову, что и вызвало вполне объяснимое возмущение островитян.