Священник начал.

Эвелина видела, что его губы двигаются, и пыталась понять, что он говорит. У неё было ощущение, что она всё равно, что под водой, в абсолютной пустоте, лишенной времени и звуков.

Повернувшись, она изучала гордый профиль мужчины, стоящего рядом с ней. Стоик. Его рот вытянут в прямую линию. Черты лица казались высеченными из мрамора.

Он станет частью её жизни с этого момента. Навсегда. До самой смерти. Она пыталась заставить себя думать об этом. Проникнуться торжественностью момента. Чудовищностью замужества за незнакомцем. Но даже несмотря на то, что она пыталась думать об этом, видеть сквозь пелену, слышать сквозь приглушенный гул в голове, ничто из сказанного священником, до неё не дошло. Ни её имя. Ни его.

Ничего до тех пор, пока мистер Харт не произнес слова «мужем и женой».

Мужем и женой. Мужем и женой.

Она теперь замужем.

Ещё девочкой в Пенвиче она мечтала о приключении, мечтала оставить позади обыденность и улететь от всего привычного. Даже в то время замужество не вписывалось в её представления о приключении. И впоследствии, после рождения Николаса, она оставила мысли о приключениях, а замужество отошло ещё дальше назад, став одним из самых далеких возможностей.

И вот сейчас она стоит здесь. Как жена.

- Теперь вы можете поцеловать невесту.

От этого заявления её душа ушла в пятки. Она повернулась.

Эти бледно-зеленые глаза смотрели на неё сверху, медленно приближаясь, когда Спенсер наклонял голову. Она чувствовала, как все смотрят на неё, радостные, заинтересованные, не имеющие понятия, что наблюдают за свадьбой двух незнакомцев… готовящихся к поцелую.

Он обхватил её за плечи крепко, но нежно.

Она не сводила взгляда с его приближающихся губ.

В последний момент Эвелина повернула лицо в сторону. Его губы попали на её щеку и задержались там мгновение теплым прикосновением к холодной коже. Она не отрывала взгляда от замерзшего оконного стекла, пока его губы не перестали касаться её, а руки упали с плеч.

Медленно она перевела взгляд на его лицо.

С губ Эвелины сорвался вздох. Что-то темное и сердитое плескалось в зеленой глубине его глаз, и она сразу поняла - он не любил быть отвергнутым, особенно в таком деле, как их первый поцелуй в качестве мужа и жены. Не самое благоприятное начало, но ничего поделать с собой она не могла.

Миссис Макрегор захлопала от всего сердца, не имея ни малейшего понятия о возникшем напряжении. Некоторое время они были заняты, заполняя регистрационный журнал в кожаном переплете. Вернее, остальные были этим заняты. Едва ли Эви могла что-то делать. Дрожащей рукой она поставила свою подпись небрежной закорючкой. И всё было готово.

Теперь перед ней была вся жизнь, чтобы знакомиться с собственным мужем.

И молиться, чтобы он не познакомился с ней чересчур близко.

- Мы будем спать здесь?

Спенсер посмотрел на Эви, стоящую посреди лучшей комнаты постоялого двора, и пытался осознать, что теперь она его жена.

- Да, - ответил он. Прислонившись к шкафу, он задумчиво наблюдал, как взгляд Эви обратился к кровати, затем в сторону, затем опять к кровати. Его губы насмешливо изогнулись. - С комнатой что-то не так?

Ее искрящиеся голубые глаза переполняла тревога, даже притом, что она смогла выдавить: - Нет.

Его взгляд упал на сжатые пальцы Эви. Чтобы спрятать улыбку, Спенсер опустился в кресло, стоящее возле окна, и начал стягивать сапоги, убежденный, что придется выслушать еще многое касательно их совместной комнаты. Если он что-то и знал о своей жене, так это то, что он заставлял ее чувствовать себя неловко. Улыбка Спенсера исчезла. Любую женщину повергнет в неловкость то, что она влюблена в его друга, пусть даже и умершего

Не обманув его ожиданий, Эви спросила:

- Разве свободных комнат больше нет?

- Постоялый двор переполнен. - Его первый сапог стукнулся об пол.- Не вижу смысла переезжать на другой постоялый двор ради еще одной свободной комнаты. Особенно, когда мы женаты.

Она кивнула, пряча свои мысли. Хотя ему вовсе не нужны были слова, чтобы прочитать их. Тонкая кожа подбородка натянулась, когда она стиснула зубы. Он знал. Он знал, она смотрит на кровать и думает о том, что они будут там вдвоем. Думает о Йене… о том, что в тот момент, когда она ляжет с ним в одну постель, то сразу же предаст Йена. В его горле зарождалось рычание.

Почему его не мучат такие же сантименты? Как получилось, что она чувствует большую преданность к Йену, чем он? Он любил своего брата, страдал о его потере. Разве не должен он мучаться чувством вины за то, что хочет раздвинуть ей ноги и утвердить свое право? Пометить ее, как свою собственность?

Резким рывком он скинул второй сапог.

- Я думаю, нам нужно поспать. Погода улучшается, мы уедем рано утром.

Она подошла к чемодану, доставая ночную сорочку. Озираясь на него, она зашла за ширму.

Спенсер снял рубашку, затем его руки замерли на брюках. Решив уступить ее чувствительности, он оставил брюки.

Она вышла из-за ширмы, одетая в тот же пеньюар, что и прошлой ночью. Несмотря на это, Спенсер был на взводе. Он наблюдал, как она перед зеркалом распускает волосы. В свете свечей рассыпавшиеся по плечам волосы напоминали темный мед. Она неуверенно смотрела то на него, то в сторону. Эви выглядела такой юной.

На ум непрошено пришла мысль: видел ли когда-нибудь Йен ее распущенные волосы? Скорее всего, их тайные встречи просто не позволяли им полностью раздеться. Зависть и глупая надежда распускались в его груди. Возможно, его кузен даже и не видел ее полностью обнаженной.

Запустив руку в волосы, он беззвучно чертыхнулся. Он не мог изменить того, что она спала с Йеном. По сути, это единственная причина, по которой они познакомились, поженились. Возможно, именно поэтому он ее хотел.

Было бы глупо ревновать к прошлому и надеяться быть ее первыммужчиной.

Она твоя жена. Ты у нее первый, с этой точки зрения.

- Черт возьми!

Она мельком на него взглянула, недовольная его высказыванием.

- Ты что-то сказал?

Он снял покрывало резким рывком.

- Нет, - выпалил он, раздраженный без причины. - Ничего не говорил. Просто был долгий день. Давай ложиться спать.

Она скользнула под одеяло, укрывшись им и крепко прижимая его к груди.

На секунду он замер, глядя на нее с другого конца кровати. Она стиснула дрожащие руки. Черт возьми. Он напугал ее. Она думает, он на нее набросится?

Он отвернулся и погасил лампу. Залезая под одеяло, он старался не коснуться ее. Старался скорее для себя, чем для нее. Себе он просто не доверял.

Огонь тлеющего камина заливал комнату мягким светом. А снаружи свирепствовала буря.

Он думал о свадебных клятвах. В конце она подставила ему щеку. При воспоминании об этом явном отказе руки сами собой сжались в кулаки. Неужели она не могла вынести даже маленького поцелуя, подтверждающего их союз?

Неужели призрак Йена помешает ей сделать даже такую малость? И почему, черт возьми, это его так волнует? У него есть жена. А скоро будет и наследник. В принципе, ему ее привязанность и не нужна.

Ему было тошно от этих мыслей. Он просто не мог вынести эту бессмысленную ревность к своему кузену. Он не мог понять эту исключительную необходимость заявить право на свою законную жену. Доказать ей самой, что она испытывает к нему страсть, что он может заставить ее сгорать от желания. Он может, а ее умерший возлюбленный нет.

Эви притворялась спящей.

Не то чтобы она не пыталась. Она пыталась, пыталась изо всех сил, убеждая себя, что ночь пролетит быстрее, если она заснет. Ей не придется думать о мужчине, который лежал рядом.О мужчине таком мужественном и привлекательном. Он лежал довольно далеко от нее, может быть, им даже не придется касаться друг друга.