И все же у Дженни, к примеру, за плечами было более пяти лет высшего образования, тогда как Норман, скорее всего, не понял бы ни единого слова из «Дейли мейл». И не стоит даже пытаться делать вид, что классовых различий не существует, — по крайней мере, когда речь идет о женатой паре. Дженни теперь практически не имела возможности видеться со своими друзьями; она наверняка ныла по этому поводу. И, как и во всякой классовой битве, низший по социальному положению склонен ощущать себя участником крестового похода и поэтому считает, что имеет право вести себя сколь угодно по-скотски.

— Щас я тебе объясню, — начал Норман, протягивая мне мой второй стакан и отхлебывая из своего четвертого. — Представь, что она — это ты, да? А ты — она. Скажем, эта блядь тебе звонит. А у тебя таких блядей до хрена, так что ты не особо паришься. Что бы она сказала, чтобы тебя заинтересовать, чтобы ты послал всех других блядей и занялся ею? Если она хочет, чтобы ты завелся, она ведь не скажет: «О, Чарльз, выеби меня», она ведь скажет «Чарльз, выеби себя,и вообще отъебись», — так ведь? Так ведь — чтобы ты завелся?

Я был озадачен.

— Что, позвонить Рейчел, и сказать, чтобы отъебалась? — спросил я, честно стараясь понять.

Норман посмотрел на меня с подозрением, как бы собираясь спросить: «Ну что, дать тебе в морду?» На самом деле он сказал:

— Нет же. Просто не суетись. От этих… — он совершил несколько движений рукой вверх-вниз, подбирая слова, — от этих пидрил, с членом наизготовку, лезущих вон из кожи, меня просто тошнит. Девчонки их тоже не любят. Не суетись — действуй, как будто ты не собираешься ее трахать, и она… будет… умолять об этом.

Он закончил зевок, вскочил на ноги, потянулся и посмотрел на часы (с массой циферблатов, вроде тех, что носят ныряльщики с аквалангом, раллисты и т. д.).

— Съезжу в Чок-Фарм.

— Сказать Джен?

— Как хочешь.

— Ладно, пока. Когда ты вернешься?

— Без понятия.

Я собирался позвонить Рейчел, как только Норман уйдет, но теперь это уже не казалось мне таким простым. Я вздохнул. Может, сделать кое-какие записи? Или выпить кофе, чтобы привести мысли в порядок? Мой взгляд блуждал по комнате. Как и весь дом, она была набита старой мебелью Нормана. Было видно, что Дженни пыталась потеснить чудовищный протертый диван и набор гериатрических кресел в пользу вещей более высокого сословия: стилизованного буфета из неотделанного дерева, миниатюрных бархатных кресел, всяких я-купила-это-на-распродаже и мне-отдали- это-друзья — стильных и всегда уместных. В углу, справа от раздвижной двери, дедовские часы — которые, разумеется, когда-то принадлежали моему деду-пробили час. (Я говорю «разумеется», потому что так вот оно со мной всегда. В моем мире сдержанные итальянцы, гетеросексуальные парикмахеры, худо без добра, неблагородные дикари, жестокосердные проститутки, слабый попутный ветер, трезвые ирландцы и так далее не имеют права на существование. И я не могу с этим ничего поделать.)

В другой раз я видел Нормана на свадьбе — первой в моей жизни свадьбе, между прочим. Торжества приняли форму «вечеринки с шампанским» в отеле и последующего обеда в узком кругу у Нормана дома (где Дженни к тому времени уже прочно обосновалась); мой отец взял всю организацию на себя. Я очень рано и очень сильно напился, так что не слишком хорошо запомнил тот вечер. А случилось то, что мой отец и старший брат «оскорбили» Нормана. По словам невесты, произошло следующее: Гордон и Марк Хайвэи подошли к Норману. Мой отец спросил:

— Норман, не сочтите за труд прояснить для нас кое-что: сообщите нам с Марком девичью фамилию вашей матери.

— Леви, — честно ответил тот.

Чуть отойдя в сторону, отец сказал моему брату:

— Похоже, я должен тебе пятерку.

Что бы именно там ни произошло, но Норман воспринял это всерьез. Когда «вечеринка с шампанским» подходила к концу, под давлением со стороны Дженни я пригласил Нормана в гостиничный бар. Полагаю, замысел сестры заключался в том, чтобы успокоить его, но я никогда не видел Нормана таким собранным, как в тот вечер. Помню, он рассказал мне, как накануне шотландка, заведующая его демонстрационным залом подержанных холодильников, отсасывала у него прямо в этом самом зале. Было очевидно, однако, что он упомянул этот случай исключительно с целью поддержать непринужденную беседу; это не было ни пустым бахвальством, ни панихидой по собственной добродетели. Он добавил, что не решился ее трахнуть, боясь подцепить триппер. Она болеет им так давно и так часто, что антибиотики на нее уже ни хрена не действуют.

Как только мы оказались у него дома, Норман начал входить в раж. Именитые друзья моих родителей пытались вести себя так, будто считали Нормана пьяным; тот факт, что Норман столь очевидно не былпьян, являлся основой всего представления. Он спрашивал престарелого доходягу- философа, как складывается его половая жизнь; он похлопывал плоскогрудую второсортную поэтессу по спине, что-то злостно шепча ей в ухо под перезвон сережек. За обедом он воздерживался от тщательно отобранного столового вина, раздобыв себе пол-литровую пивную кружку, которую наполнял чистым «Бенедиктином». Его голос перекрывал остальные звуки, как голос уличного торговца-кокни. Он заложил сервиетку (да-да, это называется сервиеткой) за воротник рубашки. Он опускал лицо в тарелку и всасывал суп, вытянув губы. Он рвал мясо голыми руками. Он опустошал целые тарелки маринованных огурчиков и орешков кешью, опрокидывая их в рот. Он пил кипящий кофе прямо из кофеварки, не моргнув глазом.

После обеда я погрузился во вращающуюся пустоту. И все-таки, лежа в туалете на полу, нежно сжимая унитаз в своих объятиях, я слышал устрашающие звуки голоса Нормана, пронзительные завывания, доносящиеся снизу. Думаете, это было что-нибудь особо непристойное, да? Между тем это было примерно следующее (я не мог разобрать слов, пока Норман не дошел до последнего, как мне показалось, куплета):

Жил нечестивый принц Баран В овечьем королевстве…

Постепенно замедляя:

Овечку трам… пара… рарам… Лишил… овечьей… чести.

Я мог расслышать звуки неуверенных аплодисментов. Но это был еще не конец. Норман продолжил:

Ноооооооооооо тут

Явился вдруг мясник

И уволок с собою

Овечку с принцем на шашлык.

Икая с перепою.

Эту строфу из девяти строк он повторил пять раз. Затем раздалось шарканье и хлопанье дверей. Когда полчаса спустя я вышел, Норман был на площадке, терпеливо дожидаясь, пока освободится туалет. Он шагнул вперед и положил руки мне на плечи, будто хотел придать мне устойчивость.

— Твой отец уехал, так что я постелил тебе на диване.

Он вгляделся мне в лицо и вдруг, откинув голову, зашелся жутким, демоническим смехом.

«773-44-17».

— Алло, доброе утро. То есть я хотел сказать: добрый день. Могу я поговорить с Рейчел Ноес?

Тишина.

— Алло, Рейчел? Меня зовут Чарльз Хайвэй. Может, ты помнишь, мы встретились на вечеринке, которую ты давала в прошлом месяце. Потом, через несколько дней, мы…

— Да, я помню.

Я дал ей время, чтобы она смогла издать радостный вопль и сказать: «И хочу, чтобы ты знал, что я чертовски рада слышать твой голос».

— Отлично, — сказал я. — Чем сейчас занимаешься?

Как будто отвечая престарелому родственнику, она сообщила:

— Готовлюсь к экзамену.

— Какое фантастическое совпадение! Я готовлюсь в Оксфорд. Ты где?

— Бэйсуотер-роуд.

— НЕТ! Я тоже! А где именно?

— Со стороны Холланд-парк.

— О, ха, это правая сторона Бэйсуотер-роуд.

— Нет, она слева.

— Нет, нет, — я неловко фыркнул. — Я хотел сказать: правильнаясторона. Вернаясторона.

— Что?

Бросить трубку?

Нет. Не суетись.

— Э-э, послушай, не стоит об этом. Скажи, ты будешь там завтра? Отлично, тогда почему бы мне не подойти туда, когда вы закончите, то есть когда? В полпятого?… В четыре? Встретимся и, может, сходим куда-нибудь выпить чаю? — Последовала пауза. Под мышками у меня защипало. — Что ты на это скажешь?