Его группа уже расположилась, размещая вещи в ячейках, а оружие — в стойке, рядом с тесаками, хранившимися здесь постоянно. Иллюминаторов не было, горел мягкий дневной свет. Под стереоэкраном, вмонтированным так, чтобы изображение видели лежащие в гамаках, грудой лежали коробки дисков.

— Бытовые фильмы, — сообщил Борька, уже успевший сунуть туда свой нос. — Наши и англосаксонские, а еще с Брэссудзы.

Между гамаками были подъемные — из пола — столы и стулья, приводившиеся в действие кнопками. Над стерео кто-то присобачил постер с "Русской красавицей-01" из "Нашего мира", над входом — тоже постер, но с профилем Алого Драгуна на фоне городских улиц и размашистой алой подписью "Защитим наш дом!" И, наконец, на противоположной стене белой краской было аккуратно написано:

ЛУЧШЕ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ УМЕРЕТЬ ЧЕЛОВЕКОМ,

ЧЕМ ВЕЧНО ЖИТЬ СКОТОМ

ДЖЕК ЛОНДОН

Эта надпись как бы доминировала над всем остальным, в том числе — над конфетными вкладышами с экранопланами, НЛО и инопланетным зверьем, которыми кадеты густо уделали стену в изголовье гамаков.

— Пойду в рубку, посмотрю, как они, — бросил Игорь, зашвыривая в нишу рюкзак.

— Можно мне с тобой? — оторвался от своего гамака Степан. Игорь мотнул головой:

— Пошли…

…Коридор третьего этажа — с овальными дверями — был обшит планками цвета гречишного меда. В иллюминаторы заглядывало бледно-голубое утреннее небо с розовыми отблесками зари.

— Дерево? — спросил Степка, проводя на ходу ладонью по планкам.

— Полимер, — отозвался Игорь, — негорючий… Разрешите?

Последнее относилось к решетке переговорника у двери в рубку. Изнутри отозвались:

— Да, входите.

Мальчишки вошли. Степан тихонько охнул. Для новичка тут и впрямь всё было удивительно.

Весь перед рубки — треть стены, — четверть пола и столько же потолка были сделаны из прозрачной брони, создававший эффект отсутствия. Оттуда наплывали лес и небо — только лес и небо, без конца; наплывали медленно и беззвучно, красиво и неостановимо. Слева у стены за мощной армейской станцией связи сидел кадет. Ревякин, развалившись в кресле, держал одну руку на штурвале; справа от него замер над бегущими огнями приборов штурман с совсем детским лицом.

— Скорость?

— Семьдесят.

— Давление?

— Ноль семь.

— Напряжение в системе?

— По нормали.

— Доложить по кораблю.

— Все системы работают в обычном режиме.

— Давай курс.

Игорь пересек рубку и замер около Ревякина.

— Идем на Сааск, — сказал он. Кадет кивнул:

— Есть… Расчет?

— 102 норд-норд-вест.

— Давление на единицу.

— Есть.

— Поднимаю скорость на сто пятьдесят… Курс зафиксирован. Включить автопилот, — Ревякин легко поднялся и улыбнулся: — Все. Восемнадцать часов непрерывного лёта — и мы на месте.

— Ты летал над Сааском раньше? — спросил Игорь, разглядывая экран курсографа.

— Несколько раз, — кивнул Ревякин.

— Сбить не пытались?

— Чем? — удивился кадет.

— Чем они сбили над Иппой самолет Довженко-Змая?

— Во время штурма? — Ревякин пожал плечами. — Я слышал, но слабо верится. Скорей всего, просто какие-нибудь неполадки в двигателе. Что-то вроде этого, — потом помялся и добавил: — Не верю я во все эти фокусы с биоэнергетикой, которые там, у вабиска, кто-то вроде бы может выделывать.

— Может быть, — согласился Игорь и выкинул ладонь в сторону лежащего на откидном столике диска с кодами.

Диск, как НЛО, перелетел через всю рубку и мягко упал на одно из сидений. Ревякин кашлянул, помотал головой. Игорь посмотрел в сторону Степана.

Тот явно не замечал ничего кругом. Лицо русского из Безвременья выражало всего одно, зато всеобъемлющее чувство — восхищение. Он окаменел вновь, глядя вперед.

— Он что, раньше никогда не летал? — спросил Ревякин тихо. Игорь ответил:

— Тяжелое детство, — кадет удовлетворился объяснением. — Степ, ты тут останешься?

— Что?.. Да-да… — кивнул тот, не оглядываясь.

— Ему можно? — уточнял Игорь. Ревякин кивнул. — Тогда пошли, покажешь мне, где аппаратуру установили…

…Аппаратура для съемки стояла, как и распорядился Игорь, в носовом блистере, куда вела лесенка. Игорь пропустил Ревякина вперед, тот ловко соскользнул вниз, не касаясь ногами ступенек. Игорь слетел вслед за ним так же умело, наклонился над «прицелом» камеры.

— А ты раньше летал на дирижаблях, — сказал Ревякин, и это был не вопрос.

— Много раз, — мельком ответил Игорь, рассматривая отличное, многократно увеличенное изображение. — Высота у нас какая?

Ревякин сверился с комбрасом, связанным с рубкой.

— Полтора километра.

— Ветер?

— Встречный, несильный.

— Ясно.

Аппарат легко поворачивался на кронштейнах, послушно приближая и показывая то кроны деревьев, то какие-то тропинки в промежутках зелени, то воду лесной речушки… Потом мелькнул всадник — рысью скакал он вдоль ручья, слившись с конем.

— Вперед, МакДафф — и будет проклят тот, кто первым крикнет "хватит, стой!" — произнес Ревякин. Он смотрел в дублирующий аппарат. Игорь поинтересовался:

— Ты английский в школе учишь?

— Да нет, — отозвался кадет. — Я два года назад был на каникулах в международном лагере на Зеленом Шаре, подружился там с одним парнем, Кейтом Линдеем. Он и учил, а потом я сам… Мы с ним долго визитами обменивались, встретиться хотели опять, а год назад… слышал про атаку сторков на Холлидей? — Игорь кивнул. — Кейт там как раз жил… Они школу обороняли, чтобы младшие успели убежать — почти без доспехов, с одними плазмометами против десантных машин… — кадет поморщился. — Я потом видел в новостях, уже когда сторков отбили — как трупы выносили и складывали. Почти все обугленные сильно, а он не очень, только правой руки с плечом нет и лицо справа обожжено, но видно, что Кейт.

Ревякин говорил без особой горечи. Он был хоть и мальчишка, но военный мальчишка, сам не раз видел смерть и убивал и воспринимал ее, как нечто вполне естественное, плату за хорошую жизнь. Вот жил хороший парень, англосакс Кейт Линдей. Сторки напали на его родную планету, Кейт, как и было положено, взялся за оружие и защищал тех, кто слабее. Потом его убили. Жалко. Но ничего необычного и сверхъестественного. И Ревякин был понятен Игорю — разве не погибли на экзаменах его одноклассники, доказывая свое право стать лидерами? Каждый сам выбирает. Сам решает. Сам делает. Сам побеждает или умирает. И некого тут винить, и плакать нечего.

— Ладно, поедем, — Игорь легко подскочил, подтянулся и выметнул себя наверх. — Хорошо место обустроили… Ты там Степку не гони, пусть посмотрит.

— Странный он, — признался Ревякин. — Никогда не летал на дирижаблях — это что, шутка?

— Да вот не доводилось ему. Но, по-моему, понравилось.

— По-моему, тоже…

Степка, судя по всему, продолжал торчать в рубке. Остальные дрыхли в гамаках, добирая свое за ночной недосып. Секунду Игорь боролся со вполне идиотским желанием заорать какую-нибудь чушь вроде "подъем!", вздохнул и отказался от соблазнительной мысли.

Ему самому тоже хотелось спать, но не настолько, чтобы просто завалиться и удрыхнуть. Тем более, что Игорь ненавидел гамаки и, если честно, предпочел бы просто спальник на полу. Но за спальником надо было лезть в ячейку — он пристегнут под клапаном рюкзака — и Игорь, покопавшись в дисках, выбрав несколько с микрофильмами книг и влез в гамак.

Странно, но первый диск оказался антологией поэзии, причем самодельной антологией — кто-то просто надергал отовсюду любимые стихи, не позаботившись даже чаше всего указать авторов. Игорь «полистал» его — и наткнулся на одно стихотворение, заставившее его задержаться. Он прочел стихи раз и другой… а потом по своей привычке начал негромко читать вслух…