— Я замерзла, — сказала она и упорхнула в свою комнату, торопливо закрыв за собой дверь.

К счастью, в камине горел огонь, и она бросилась к нему.

Удостоверившись, что Федра не думает к ней врываться, Анни стянула с себя мокрые тряпки. Руки и ноги оказались покрытыми синяками и царапинами, но, вспомнив, как у Рафаэля кровоточили ладони, она не стала себя жалеть.

Дрожа от холода, Анни вытащила из комода полотенце и растерла покрывшуюся пупырышками кожу, потом натянула через голову ночную рубашку.

И сразу же услыхала тихий стук в дверь.

Анни подумала, что горничная несет бренди, который бы ей сейчас пришелся кстати, или Федра беспокоится о ее здоровье — почему бы и нет? — и, не мешкая, крикнула:

— Входите!

У нее остановилось сердце — она так всегда потом говорила, — когда Рафаэль переступил через порог. Он не переоделся. Зато приглаженные дождем волосы были растрепаны, словно он не раз и не два в задумчивости ерошил их за те несколько минут, что они не виделись. На ладонях была хорошо видна кровь.

Огонь в камине отбрасывал на принца зловещую тень, и Анни показалось, что Рафаэль Сент-Джеймс больше похож на дьявола, чем на принца маленькой страны на задворках мира.

Она чувствовала на себе его взгляд, обжигавший ее тело, и догадалась, что, наверное, рубашка просвечивает на фоне огня. Тогда она отошла в сторонку и спряталась за креслом с высокой спинкой.

Оба ничего не говорили.

Наконец Анни стало не по силам терпеть затянувшееся молчание.

— Если вы пришли, чтобы тащить меня в тюрьму, как вы грозились, — проговорила она тонким дрожащим голосом, — то имейте в виду, я буду защищаться.

Сент-Джеймс долго смотрел на нее, ничего не понимая, а потом от души расхохотался. У него был завораживающий голос, настоящий мужской голос, густой и богатый, который всколыхнул все чувства Анни, но это было, скорее, приятно, чем страшно.

Она огляделась в поисках более удобного прикрытия, чем кресло, но ничего не нашла и осталась стоять там, где стояла.

— Мне кажется, вам нужно уйти, — с вежливой воинственностью заявила Анни.

Рафаэль перестал смеяться и демонически улыбнулся. Потом он изогнул бровь и некоторое время изучал ее, прежде чем ответить.

— Вы совершенно правы. Я должен уйти. Однако я — владелец замка Сент-Джеймс и правитель этой Богом забытой страны, поэтому могу ходить где мне нравится.

Анни судорожно проглотила слюну, но удержалась и не напомнила ему, что он почти свергнут. Это было бы грубо и неуважительно по отношению к человеку, которому она обязана жизнью. С отчаянием и страхом смотрела она на Рафаэля, которого так сильно и давно любила, что это стало частью ее естества. Если мятежники схватят его и убьют, она тоже умрет. От разбитого сердца.

— Спасибо, — сказала она. — За спасение.

Принц посмотрел на свои руки и словно в первый раз заметил на них кровь. Когда он встретился с ней взглядом, она увидела в его глазах усталую усмешку.

Рафаэль чинно наклонил голову.

— К вашим услугам, мисс Треваррен, — сказал он. — Однако если вы еще раз задумаете что-нибудь подобное, по крайней мере, пока живете под моей крышей, клянусь всеми здешними камнями и бревнами, я собственными руками выброшу вас на съедение рыбам с первого же корабля, который выйдет в море.

Анни покраснела. Совсем не о такой клятве из уст Рафаэля она мечтала целых шесть лет.

— Мой отец рассердится. Не сомневаюсь, он выпорет вас за такое оскорбление.

— Я рискну, мисс Треваррен.

У него был холодный изучающий взгляд, от которого ей вновь стало не по себе. Потом он тяжело вздохнул.

— С вами хотя бы все в порядке? Врача не позвать?

— Нет.

Анни чувствовала себя виноватой перед Рафаэлем, ведь она чуть его не убила. А он еще пришел узнать, все ли с ней в порядке.

— Мне кажется, доктор нужен вам.

— Да. — Он поглядел на свои руки. — Надо ему показаться. Спокойной ночи, мисс Треваррен.

Он пошел к двери.

— Рафаэль!

Принц остановился в ожидании, но не повернулся к ней.

— Я сожалею.

Наконец он повернулся. Его глаза опять яростно сверкали.

— Да. И завтра будете сожалеть еще больше.

С этим он ушел.

Через десять минут после беседы с мисс Треваррен принц Рафаэль морщился и ругался, так как Барретт лил на его израненные ладони виски. Принц сидел в кресле около камина, а рядом с ним стоял его телохранитель, самый близкий друг и советчик.

Они выросли вместе. Отец Барретта был лесником в Нортумберлендском поместье, где Рафаэль жил в детстве. Они были ближе друг другу, чем многие братья. После того, как последнего принца Бавии убили на дуэли, а Вильяма Сент-Джеймса, пьяницу и тирана, презирали не только в семье, но и во всей стране, Рафаэлю пришлось вернуться домой и взять бразды правления в свои руки. Барретт, опытный солдат, последовал за ним.

— Вот что получается, когда бросаешься спасать несчастных девиц, — полушутя заметил Барретт, беря чистое полотенце. — Ты всегда был слишком галантен. Смотри, как бы чего не вышло.

— А что мне было делать? — взвился Рафаэль. — Она же еще школьница, да вдобавок дочь моих хороших друзей. Я должен был оставить ее там?

— Ты должен был приказать мне спасать мисс Треваррен, — невозмутимо ответил Барретт, накручивая бинт на правую руку принца.

— Это не входит в твои обязанности.

— В мои обязанности входит оберегать тебя.

— И ты это делаешь. Ты же бросил мне веревку и втащил обратно. Кстати, спасибо тебе.

Барретт улыбнулся и стал перевязывать другую руку.

— Твоя американская мисс очень взбалмошная.

Рафаэль почувствовал раздражение, но огорчился не из-за этого, а из-за того, что придает слишком большое значение тому, что мужчины говорят об Анни Треваррен, не важно, плохо они говорят или хорошо. Даже самому близкому из всех его друзей лучше бы помолчать.

— Это наследственное, — безразлично проговорил он. — Ты бы знал ее родителей.

Закончив с перевязкой, Барретт отправился к бару и налил бренди в две рюмки. Одну он предложил принцу, который неловко поднес ее ко рту и с удовольствием выпил.

Обычно, зная Рафаэля, телохранитель держал свои мысли при себе, но сегодня англичанин разговорился.

— Здесь опасно. — Он поднял рюмку и помедлил, то ли вдыхая запах бренди, то ли о чем-то думая. Возможно, и то, и другое, потому что он был образованным человеком и ценил хорошие напитки. — Если честно, я удивился, что ты разрешил своей сестре вернуться, когда здесь так неспокойно.

Рафаэль вздохнул и закрыл глаза. У него ныли руки и колени, да еще правое плечо, ведь он здорово ударялся о стены своего замка, пока Барретт поднимал его на веревке. Какое тут может быть настроение отвечать на вопросы, когда он сам ничего не понимает.

— Вне всяких сомнений, ты также удивлен, почему в это неспокойное время я разрешил сестре привезти подругу. Барретт, ты с возрастом стал ужасно любопытным.

Телохранитель улыбнулся. Ему, как принцу, было чуть-чуть за тридцать. Оба они потеряли матерей в самом нежном возрасте. Джон Барретт, отец Эдмунда, по-доброму относился к юному изгнаннику, терпеливо обучая его верховой езде, охоте, рыбной ловле и драке, как будто он был его собственным сыном.

Сколько раз Рафаэль мечтал, чтобы так оно и было.

— Можешь сказать, что я лезу не в свои дела, — примирительно проговорил Барретт.

— Да, — не стал возражать Рафаэль. — Но ты столько раз рисковал своей жизнью, спасая меня, что заслужил откровенного разговора. — Он отпил бренди. — Семьсот лет женщины моего рода давали брачные обеты в здешней церкви. В церкви замка Сент-Джеймс.

Рафаэль замолчал. Воспоминание о грандиозном венчании с его возлюбленной Джорджианой, с его английской розой, окрасило печалью мысли Рафаэля.

Венчание происходило в Лондоне из-за взаимной неприязни Рафаэля и его отца, и Рафаэль постарался отодвинуть это воспоминание подальше, чтобы не демонстрировать свои горести даже лучшему другу.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: