Дэл не отпускала ее подбородок.

— Вы смотрели в глаза Эшвина. Вы видели пустоту и небытие в его глазах, смотрящих на вас?

Она видела замешательство, растерянность. Боль. Гнев. Страх. И только один раз желание – настолько сильное, что она жаждала вспоминать об этом вновь и вновь.

— Нет.

— Нужно большое сердце, чтобы увидеть прошлое Смерти. Я всегда задавалась вопросом, что могла бы увидеть Хуана в глазах последнего солдата Махаи, если бы он пришел в Сектор 1. Возможно, то же самое, что вы видите в Эшвине.

Дэл присела, их глаза оказались на одном уровне.

— И помните, Кора. К чему бы она ни прикасалась, все начинало расцветать…

Слова рефреном звучали снова и снова в голове Koры, когда она устроилась в указанном Дэл кресле. Она осмысливала их, пока Дэл готовила ее кожу, пока монотонный гул машинки для татуажа не заполнил комнату, когда ощутила первые злобные укусы иглы.

В свое время она поверила бы Дэл без колебаний. Если она говорит об исцелении, как о призвании, то у Koры не возникло бы никаких сомнений вообще. Но с эмоциями все сложнее.

Людей было трудно прогнозировать. А солдата Махаи? Это было невозможно! Нет, она должна быть более осторожной в этот раз.

Кора могла быть вежливой, учтивой, но она не могла позволить, чтобы все зашло дальше дружеского общения, потому что Марисела была права. Кора оплакивала Эшвина дольше и сильнее, чем, как ей казалось, она способна. И только дурак бы заставил себя пройти через это дважды.

Поездка в гравийный карьер была не более чем формальностью.

Никто не ожидал, что дезертиры окажутся там, но Дикон взял с собой Эшвина и, на всякий случай, большинство Всадников.

Но в поисках засады они наткнулись брошенный лагерь. Эшвин честно сказал Дикону, что небрежность и то, что оставили дезертиры после себя, указывало на нарушения дисциплины и разногласия среди самозваных лидеров. У него не было никаких причин лгать. До тех пор, пока База не прикажет ему иначе, цели Всадников совпадали с его.

У Всадников были свои развлечения. Именно потому Эшвин обнаружил себя сидящим около костра рядом с Диконом и наблюдающим, как безоблачным весенним вечером импровизированный праздник превращается в вечеринку. Дворцовые слуги принесли тяжелые металлические ванны, наполненные охлажденными напитками. Со стороны Храма парами и по трое появились молодые женщины, одетые в яркие цветные наряды. Большинство поглядывали на них с Диконом и близко склоняли головы друг к другу, шепчась. Смех заполнил поляну, поднимаясь над потрескиванием огня и журчанием голосов.

— Новый парень привлекает всеобщее внимание.

В мерцающем свете Рейес протопал вокруг кострища, вручил Эшвину и Дикону по холодной открытой бутылке пива и сел прямо на землю.

— Они не знают, что ты весь в работе и не развлекаешься.

Эшвин большим пальцем потер холодную и шершавую стеклянную бутылку.

Она была не гладкой и однородной, как бутылки массового производства, изготовленные на фабриках в Секторе 8. В Секторе 1 несколько семей выдували стеклянные бутылки вручную, другие выделывали кожу, а третьи ткали полотно. Было много других вещей, которыми промышляли жители Сектора 1 и о которых забыли в остальных Секторах, а может, попросту никогда не знали.

И, тем не менее, они по-прежнему находили время, чтобы… развлекаться. Праздновать. Эшвин посмотрел на стайку девушек, бросавших на него пристальные взгляды. Они вновь разразились смехом, и Эшвин в замешательстве отвернулся, немного смущенный.

— У меня редко имелась возможность сосредоточиться на чем-то, кроме работы.

— Досадно! – заметил Рейес, хоть и не выглядел сильно расстроенным, услышав это.

Дикон хмыкнул.

— Шел бы ты на хрен отсюда, Рейес!

— Больно надо, – ухмыляясь, Рейес вскочил и направился к группе девушек. Они расступились, позволяя ему присоединиться, а затем со смехом окружили его, флиртуя и краснея.

По крайней мере, они больше не смотрели на Эшвина. Он потягивал пиво, уверенный, что при его метаболизме любая доза самого крепкого алкоголя сгорит прежде, чем поставит под угрозу его здравый смысл.

— И часто это происходит? Эти праздники?

— Когда требуется поднять настроение. – Дикон поболтал своей бутылкой с пивом.

— Если слишком холодно, даже с костром, мы остаемся в казарме. Но на свежем воздухе лучше. Свободнее, – он пронзил Эшвина взглядом. – Это прекрасный способ напомнить тебе, за что ты сражаешься.

Внимание Эшвина привлекло движение со стороны дворца. Марисела и Koрa медленно двигались в сторону лужайки, держа друг друга за руки.

Платье Мариселы, ослепительно-белое в угасающем солнечном свете, было таким же тщательно продуманным выражением смирения, как и у ее брата. Почти никого не беспокоило, что белая ткань так легко впитывала пыль и грязь Секторов.

Никого, кроме принцесс.

Koрa была одета более небрежно. На ней были потрепанные джинсы с прорехами на ногах, сквозь мелкую белую бахрому дразняще проглядывала голая кожа. Рукава скромной черной блузки заканчивались чуть ниже локтей.

Когда-то она носила белый хрустящий халат поверх неброской рубашки и брюк. Иногда она была единственным источником чистоты, которую он видел в течение долгих изнурительных недель. Он сидел в кабинете санчасти, его тело саднило от синяков и побоев, и он чувствовал, как ни странно, отстраненное облегчение оттого, что ее жизнь была комфортной и достаточно безопасной, чтобы позволить идеально белый халат.

Вот так это началось. Его… навязчивая идея. Его одержимость. Далекое, странное утешение.

Он не замечал предостережений, пока не стало поздно, и недоступное не стало привычным. Пока облегчение не сменило ожидание.

На этот раз он будет более осторожным.

Две прислужницы Храма отделились от группы девушек и перехватили принцесс на полпути. Koрa рассмеялась, и, закрыв лицо руками, повернулась.

Черная блузка, казавшаяся такой скромной спереди, полностью обнажала спину. Ткань собиралась на хрупких плечах и перекрещивалась низко на бедрах, оставляя линию позвоночника открытой.

Но не обнаженной.

Яркий, красочный орнамент извивался по ее спине – изящно переплетающиеся ветви с острыми шипами и ярко-красные розы, цветущие среди них.

Он проследил взглядом узор, от маленькой попки до уязвимого затылка и обратно, вниз, несмотря на возникшее ощущение боли – словно тату-игла вонзалась в его череп.

Слабое место в программе рекалибровки и режиме кодирования Базы. Взгляд на Koру причинял страдание, но боль никогда не была надежным сдерживающим фактором, не для солдата Махаи…

Но он все равно должен перестать смотреть. Потому что он был осторожен.

Он заставил себя отвести взгляд, и боль ослабла. К сожалению, ее быстро заменил острый привкус недовольства, когда он заметил Гейба, присоединившегося к принцессам и смотрящего на Koру чрезмерно фамильярно.

Гейб присвистнул.

— Розы вдоль позвоночника от Дэл. Правильный выбор.

Даже Дикон смотрел за тем, как прислужницы поздравляли Кору, восхищаясь ее татуировкой.

— Заставляет задуматься, не так ли?

— Интересно, о чем? – спросил Эшвин.

— О том, что она видит в Koре, – Гейб обосновался на скамейке рядом с Эшвином и повернул голову к Храму. – Дэл видит людей. Я не знаю, является ли причиной обучение или психология, или что-то еще, но она чувствует истинную сущность человека. Или предназначение, кем он может стать.

— И розы что-то означают?

— Они для людей, которые борются против темноты, имея дело в жизни, а не в смерти. – Гейб снова взглянул на Koру. – У меня есть кузина с розами на спине. Она провела последние пятнадцать лет, воспитывая сирот из других Секторов. Это тяжелая битва. Уступать цинизму и мести очень легко. Но надежда? Надеяться значительно труднее.