Мысли рождаются и падают, обрушенные неоновым сиянием огней. Образы. Яркие и чарующие, заставляют меня задыхаться.
"Кицунэ"...
Слова. Множество слов, имеющих тысячи смыслов восприятия, нанизанные на нитку неуёмного красноречия до той минуты, пока не получится тяжеловесное ожерелье. Тяжёлое.
Я почти заблудился, потерявшись в пересчёте гранул слов. Как вампир, которого можно остановить до рассвета: если кинуть ему разорванные бусы, он попытается их собрать. Но твоё ожерелье собрано, и я вижу его итог.
"А нитка-то выдержит"? - врывается и гаснет ехидная мыслишка, потерявшаяся в потоке бесконечных малахитовых слов и тонких переливающихся асфальтом и гроздями винограда картин.
"Кицунэ".
Удар ноги, - и ты входишь в толпу множества бессмысленных текстов, как нож в масло, рассекая мир на ТЕБЯ и всё, что было ДО ТЕБЯ.
Мои жалкие крапленые карты рассыпаются по столу и бледно умирают на зелёном сукне, с бесстыдно оголёнными, задранными рубашками истины.
Щелчок пальцев, - и ты сметаешь их на пол, даже не зная того, что только что убил меня.
Я читаю. Снова и снова. Цитирую по ночам, закрывая глаза.
- И что ты там опять бормочешь? - недовольно спрашивает Алекс.
- Ки - Цу - Нэ - выкрикиваю я, задыхаясь в стрелах оргазма. Мне нравится вкус твоего имени, ласкающий язык подобно терпкому, чуть сладковатому мёду. Нет. Я ненавижу мёд. Я люблю чупики, но твоё имя заставит меня принять этот мёд, полюбить его мегатоннами сладких ложек, в которых никогда не появится приторность.
Рывок... Я не сразу понимаю, что нахожусь в реальности, заблудившись где-то там, среди твоего невозможного мировосприятия, намертво завязнув в расплавленном асфальте точных слов, от которых мне хочется воспарить. Разрывая пальцами туман муторности собственного бытия. Я хочу оказаться Там.
"Кицунэ"
- Кто такая Кицунэ? - Алекс нависает надо мной, пронзает остриём металлического клинкового взгляда, требовательно сжимая плечи, впиваясь ногтями в мою восхитительную музу. Кицунэ.
- Кицунэ, - повторяю я растеряно. - Это...
А затем начинаю цитировать ТЕБЯ...
Выплёскиваю ему в лицо фонтан твоего красноречия, отбиваясь вязью неистовых сверкающих слов, и рождаю для него ТВОЮ ИСТИНУ...
- Тебе к врачу надо. Бредишь, - испугано говорит Алекс и трогает мой лоб.
В его глазах медленно тает облегчение, в моих - раскрывается цветком взращённая недопониманием боль невысказанного.
- Кицунэ! - повторяю я снова и, схватив Алекса за руку, воспеваю твою Осанну в тусклом мониторе компьютера.
- Псих... - Алекс озадаченно закуривает и стряхивает мою длань со своего плеча. - Время три часа ночи. Тебе что, больше заняться нечем?
А глаза, цепкие и внимательные, уже читают ровные строчки, расширяются и...
Алекс начинает хохотать. Безжалостно разрушая моих новеньких позолоченных идолов, увешанных бусинами признаний ТЕБЕ, и обрушивая на землю возведённые алтари, на которых медленно остывает пепел благовонного фимиама.
- Осанна!!! - кричу я и начинаю лупить Алекса кулаками. - Умри, неверный!
Алекс хохочет и ловит мои кулаки, но нелегко поймать удар, когда тебя распирает от хохота. Бью его со всей дури в лицо, и получаю ответный, скорее не удар, а просто толчок. Мне хватает, и меня, словно ветром, сносит на середину разобранного дивана
- Ты что... (о..л?) - Алекс даже не спрашивает, а утверждает, одной рукой держась за глаз, и издаёт длинную вдохновенную тираду..."О Кицунэ..., заслушайся. Он так изобретателен в своей попытке осквернить Твой храм".
- Кицунэ! - повторяю я, жалобно всхлипывая, и сжимаюсь, и упрямо продолжаю стоять на страже ТВОЕГО имени. Даже когда Алекс с проклятиями поднимается и идёт ко мне.
- Кицунэ! - ору я, призывая тебя в свидетели, моё прекрасное невидимое божество.
Алекс, матернувшись так, что у всех пролетающих мимо духов лис заложило уши, прошёл на кухню, миновав меня, но не забывая поминать моё и твоё имя всуе и склонять нас по материнской линии. Он умеет склонять.
КИЦУНЭ
- Не богохульствуй. Извращенец! - Ору я ему в след и откидываюсь на подушку, раскинув руки, закрыв глаза, страстно шепчу раз за разом твои бусины сутры. И, стоя посреди ослепительного декаданса Казино, отдаю Тебе своё уничтоженное кокаиновое сердце.
Кицунэ - повторяю снова и снова...
И отталкиваю потянувшуюся ко мне ладонь. Приподнимаю веки, чтобы злобно сверкнув малахитовым грехом глаз, зашипеть рассерженно и обиженно.
Дуализм моих чувств, дуализм души, дуализм тела и натуры. Бесконечная, никогда не исчезающая двойственность, на границе которой стою я, размахивая нелепым белым флажком.
- Кицунэ...
- Словесный блуд, - шепчет Алекс примирительно. Одной рукой он держит пакет со льдом, прижимая к щеке. - Слова...
- Я хочу этих слов, - возражаю я упрямо, задавив в зачатке зарождающееся чувство вины, при виде его припухшей скулы, на которой наверняка будет синяк. - И блуда!- прибавляю скоропалительно, не успев, как всегда, обдумать, что я ляпнул.
- Хорошо, - Алекс вздыхает и смотрит на меня так, как не умеет смотреть на меня никто.
- Хочу тебя, горе ты моё, е*****. ***** ***** **** Я тебя люблю!!!! - и подмигивает. - Так устроит?
От возмущения не хватает слов, но я благополучно нахожу им замену. Велик и могуч русский мат. При желании мы с Алексом могли бы стать адептами анти-лингвистической секты. Кто сказал, что это пошло и у*****. Мат - это произведение искусства, языковой абстракционизм, кубизм Пикассо в раскладке ассоциативных образов, когда надеть шапку на х**, чтобы уши не замёрзли, совершенно естественно.
Надеваю ему гипотетическую шапку, метафорическое ведро и сверху - авангардный памятник мысли на голову.
"Кицунэ, моя зеленоглазая рыжая лисица, ради тебя я готов на всё, в том числе и на ссору с Алексом".
- ***ть. Ненавижу тебя, ты просто грёбанный ***с. ***ок. Е***сь **** сам с собой **** и **** со своим синяком ***
Иногда и на меня находит вдохновение.
Пакет со льдом улетает на пол.
- Всё, пиздёныш. Допросился. Я тебя в***у, раз****у как шпроту **** - решительно сообщает Алекс, отбрасывая в сторону пояс халата и заваливает меня на распятие постельной Голгофы.
- За*бу! - рычит он. - По**й на синяк!
Я хочу ответить, но не успеваю. Алекс - крышесносная безжалостная сила, затыкает мне рот стальным гвоздём своего оху*тельного языка, вбивая в меня все мои невысказанные молитвы и проклятия.
"Кицунэ!" - вспышкой гаснет в голове последняя неоновая мысль, и Алекс, сдёрнув с себя остатки совести, методично распинает меня на кресте любви. Сумасшедший римлянин, раз за разом пронзающий моё многострадальное тело своим не знающим пощады копьём.
- Выброшу нах** - стонет "Алекс"? "Римлянин"? "Кицунэ"?
Неважно. В голове всё смешалось в одно непередаваемое словами, болезненное ХОРОШО!
- Нах*** все твои книжки, за**** *** Тебя следом *** к психиатру!!!
Алекс уже не может говорить, только матерится тихо сквозь зубы, как всегда сдерживая свою накатывающую волнами страсть.
- Ки - Цу - Нэ! - вскрикиваю я жалобно, пытаясь оправдать твоё незаслуженно осквернённое имя, и слышу в ответ рычащее, раздражённое, полное уже почти мольбы:
- ***ять. Заткнись ты уже хоть на минуту!
- Ки...цу... Алекс! Алекс, с*** не останавливайся!!! Быстрее же ***ть. Ну Быстрее. **** меня!!! Ааааддддааааа... е*** Давай!!!
И мне дают!
Осквернённый храм, полный разбитых иллюзий, таких ничтожных в свете новой родившейся истины.