Вечером вся личная команда бывшего генерала Соколова, ставшего в этом году после участия в выборах Президента третьим политиком России, собралась в «холодильнике». Так называли среди своих один из офисов, выделенный Соколову поддерживающим его политическую деятельность предпринимателем. Которого все члены команды звали по инициалам — Б. Г.

Праздновали день рождения младшего из братьев Насытиных. И именно этот момент решил использовать Кирилл для того, чтобы поговорить с ним. Когда тот встал из‑за стола и пошел в туалет, старший брат тоже поднялся и двинулся следом. Дождавшись, когда Алексей выйдет из «места не столь удаленного», он перехватил его прямо у двери и спросил:

— Леш, скажи, вот что бы ты посчитал достаточно убедительным доказательством знания будущего?

— Блин, ну ты и спросил. И место выбрал тоже что надо. Ты бы еще на толчке спросил.

— Место как раз что надо. А ты не уклоняйся. Вот, допустим, кто‑то сказал бы тебе, что знает будущее, скажем, на десять лет вперед. Включая будущее и страны, и тебя, как отдельного человека. Как бы ты его попросил доказать, что он это знает?

— Хм… Ну, попросил бы сказать, что будет со мной через полгода.

— Ты ж математик и знаком с астрологией — такой эксперимент будет не корректен. Ведь если тебе сказать, то ты сможешь специально предпринять все усилия для того, чтобы не допустить реализации сказанного. А, в принципе, вполне можешь свою судьбу изменить. При наличии должной силы воли и энергичности. Так что этот вариант не катит.

— Ну ладно, тогда так — пусть этот чел напишет свой прогноз, мы вместе заложим его в ячейку в банке под два ключа, чтобы он не мог ничего переписать, а я подсмотреть раньше времени и из вредности изменить. И через полгода придем, откроем ячейку, я прочту — и либо убежусь, что он и впрямь знает будущее, либо что он дуремар и фуфлыжник.

— Ага, логично. Ну а я бы еще добавил прогноз курса валюты и индекса РТС.

— Хорошее дело. А чего это тебя вдруг на философию то потянуло?

— Это не философия, Леш. Давай на пару минут выйдем, подышим… — говоря это, Кирилл сделал круг правой рукой, обозначив возможность прослушивания.

Когда они зашли в небольшой скверик в десяти метрах от здания, он продолжил:

— Еще раз повторю — это не философия, Леш, а сугубая прагматика. Ты только не сочти меня сразу за идиота, но я готов поставить эксперимент на условиях, которые мы только что описали.

— Ну ты даешь! Вроде много не пил… Дай подумать… Ага, просек — разыграть меня решили с Седым, да?!.. — Алексей аж остановился от такого предположения. Седым они называли руководителя их команды. Высказав это предположение, младший из братьев продолжил движение и добавил:

— Ячейку небось предложишь в «Русском кредите» открыть, а Седой потом с Б. Г. договорится и прогноз в ячейке подменит. Я потом поверю в твои провидческие способности, а ты будешь мне говорить то, что Седой скажет. Угадал? Только честно!

— Дубина ты, Леха! И думаешь обо мне черте как! Что я интересы брата на интриги Седого променяю! Да и Б. Г. репутацией банка рисковать не будет.

— Ну, не знаю… Мне эта гипотеза кажется наиболее правдоподобной.

— Вот–вот… Поэтому то, наверное, некоторые люди миллиардерами становятся, что в какие‑то моменты жизни имеют смелость поверить в неправдоподобное и пожелать невозможного! А некоторые так и остаются у них на побегушках!

— Так… Ты, я смотрю, завелся не на шутку, — сказал Алексей. — Давай завтра поговорим. А то неудобно заставлять всех ждать.

— Хорошо. Только, чур, Седому ни слова.

— Почему?

— А ты не догадываешься?

— Ну–у-у…

— Да все ты понимаешь! Потому что он сразу захочет попытаться сделать кардинальные изменения будущего. А я совсем не уверен, что ЭТО возможно. Мне кажется, что есть некий ДОПУСТИМЫЙ ПРЕДЕЛ для перемен. Грубо говоря, пока то, что ты делаешь, не меняет неких глобальных тенденций, ты можешь это делать, а как только попытаешься изменить их, Вселенной ЭТО МОЖЕТ НЕ ПОНРАВИТЬСЯ! Как у Стругацких в «За миллиард лет до конца света». Ну и надо мне так рисковать? Скажу так — СМЕНИТЬ предначертание — это бросить миру вызов, а подменить исполнителей предначертанного — это так, почти незаметное воздействие. Такие перемены на историю не повлияют. Просто мы займем место каких‑то других людей, но сами тенденции не изменятся. В таком раскладе Вселенной, думаю, по барабану, кто конкретно является той или иной «шестеренкой» в общем механизме ее развития.

— А как же Иваныч?

— Не, ну ты, блин, упертый! А если я тебе, допустим, скажу, что точно знаю, когда он умрет и от чего, ты что, спасать его бросишься?

— Ну брошусь, не брошусь, а что‑то предпринять, чтобы этого не случилось, попробую.

— Да и я не против, только если это не идет в разрез с тем, что до этого момента я лично нарублю кучу денег и заведу массу полезных связей. Но, увы, поверь мне, попытаться отодвинуть чью‑то смерть — дело почти бесперспективное. Особенно если это смерть человека заметного, который может повлиять на ход истории. Да и не о том ты думаешь! О себе надо думать! Короче, ты готов убедиться в том, что я действительно знаю будущее, или нет?

— Ладно, готов, готов. Но давай обсудим все это завтра на свежую голову. А сейчас пошли обратно, а то народ обидится, что именинника нет.

— Пошли. Только, напомню, Седому ни слова.

Июль 1998 года.

Прилетев в Москву еще утром, домой в результате он попал только ближе к полуночи. Сын уже спал, а жена сидела на кухне и читала. Было видно, что она немного обижена. Поэтому Кирилл как был, прямо в костюме присел перед ней на корточки и, заглянув в глаза, просящим тоном произнес:

— Малыш, я помню, что обещал сразу из аэропорта — домой. Но разные крендели одолели своими звонками уже прямо на трапе. И все ведь «вэри импотент персон». Восемь встреч! Обещаю — завтра гуляю с вами, а телефон отключу. Ну, прости!

Жена закрыла книгу и, положив руки ему на голову, ответила:

— Ну что с тобой делать, прощу, конечно. Вот только если дальше так пойдет, то сын скоро тебя только по фотографии узнавать будет.

— Слушай, — сказал Кирилл, поднимаясь, — пойдем в комнату, я хоть переоденусь.

— Ты иди, а я чайник поставлю. Будешь чай пить?

— С тобой — конечно. Да и какую‑нибудь плюшку с вареньем съем.

— Ну иди, переодевайся, а я пока накрою.

Уже сидя за столом, Кирилл продолжил разговор:

— Я по вам, солнышко, очень скучаю. Очень! Да и в Москве мне тоже привычнее жить, чем там. Но надо еще потерпеть. Максимум год!

— Зачем, Кирилл? У нас что, мало денег? Это для посторонних мы живем скромно, но я догадываюсь, сколько у нас реально денег. Раньше ты говорил, что заработаешь пару миллионов — и все, станешь книжки писать. Сейчас же у нас намного больше, а ты все не останавливаешься. Я начинаю бояться, что это тебя затянет.

— Не бойся. Я уже хлопочу о месте в Москве. Но вот получить его я смогу не раньше, чем через год.

— Но тебе же уже предлагали место в Администрации Президента. Почему ты не согласился?

— Да потому, что дедушка ЕБН до двухтысячного года вряд ли дотянет. И надо внедряться в команду тех, кто придет после него.

— Ты так говоришь, как будто точно знаешь, кто это будет.

— Ну, кое о чем догадываюсь.

— Но все равно, зачем? Ты хочешь стать олигархом или занять место в Правительстве?

— Олигархом уже вряд ли получится, а министром или начальником управления в Администрации следующего Президента могу. А что, скажешь, не справлюсь?

— Вот и получается, что ты из‑за своей гордыни, а может зависти, жертвуешь нами! Да нам денег уже хватит, чтобы прожить безбедно всю оставшуюся жизнь. Нам тебя не хватает! Ладно я, но ты сыну нужен. Он знаешь как часто спрашивать стал, когда папа приедет? Мы же тебя любим, а не твои деньги и должности!

— Малыш, ну я прошу — потерпите еще год. Всего один год. А после я смогу себе позволить только и делать, что писать книги и общаться с вами.