Этот ответ противоречил докладу начальника восточноазиатской эскадры.

Когда я встретился у канцлера с адмиралом Голльманом, чтобы обсудить этот ответ, князь Гогенлоэ по прочтении его, улыбаясь своей тонкой иронической улыбкой, сказал, что он не сумел найти в Министерстве иностранных дел ни одного юриста, который мог бы ему дать справку об этом удивительном «праве»; может быть, это в состоянии сделать представитель морского ведомства. Адмирал Голльман на основании своего опыта заявил, что он никогда и ничего об этом не слыхал; это бессмыслица и выдумка Муравьева, который не хочет, чтобы другой народ обосновался в Киао-Чау. Я посоветовал для разъяснения вопроса затребовать заключение еще жившего тогда известного знатока международного морского права тайного советника адмиралтейства Перельса, признанного авторитета в этой области. Так и сделали. Заключение его было уничтожающим для Муравьева, подтверждало мнение Голльмана и совершенно разрушало легенду о «праве первоначального занятия». Так проходили месяцы, а между тем предстояло мое посещение Петергофа в августе 1897 года. В согласии с князем Гогенлоэ, я решил лично открыто поговорить с царем и, если возможно, положить, таким образом, конец нотам и дипломатическим хитростям Муравьева.

Объяснение произошло в Петергофе. Царь сказал мне, что он совершенно не заинтересован в пунктах южнее линии Тяньзинь   Пекин, так что у него нет никаких оснований ставить нам препятствия в Шаньдуне. Его интересы, после того как англичане поставили ему затруднения в Мокло, сосредоточились в Ялу, Порт-Артуре и т. д. Он даже будет рад, если Германия на будущее время окажется желанным соседом России по ту сторону Чилийского залива. После этого у меня был разговор с Муравьевым. Он прибегал к разным трюкам, всячески изворачивался, сославшись, наконец, и на свое знаменитое «право первоначального занятия». Я только и ожидал этого момента и в свою очередь перешел в наступление, основательно приперев его к стенке заключением Перельса. Когда я, наконец, по желанию царя, передал ему результат беседы обоих государей, дипломат еще более смутился, потеряв свое притворное хладнокровие, и капитулировал.

Таким образом, в политическом отношении почва была подготовлена. Осенью пришло известие от епископа Анцера об убийстве двух немецких католических миссионеров в Шаньдуне. Весь немецкий католический мир, в особенности партия центра, требовал энергичных мер. Канцлер предложил мне немедленно вмешаться в это дело. На зимней охоте в Лецлингене я обсуждал с ним в одной из маленьких башенок замка шаги, которые надо было предпринять. Князь предложил вручить присутствующему принцу Генриху Прусскому командование эскадрой, которую надо было выслать для подкрепления восточноазиатской морской дивизии. Я сообщил об этом своему брату в присутствии канцлера. Принц и присутствовавшие были очень обрадованы. Канцлер послал об этом сообщение в Министерство иностранных дел, а также находившемуся в дороге новому статс-секретарю по иностранным делам г-ну фон Бюлову.

В ноябре 1897 года Киао-Чау был занят. В декабре того же года принц Генрих со своей дивизией выступил на борту «Германии» в Восточную Азию, где впоследствии и взял на себя командование над всей восточноазиатской эскадрой. 6 марта 1898 года был подписан арендный договор с Китаем относительно Киао-Чау. В то же время мистер Чемберлен в Лондоне подал японскому послу барону Кото мысль о заключении англо-японского союза, чтобы поставить преграду упорному продвижению России на восток. Естественно будет спросить, почему, говоря о нашем смелом выступлении, мы умалчиваем об Англии, которая была в данном случае стороной заинтересованной. Дело в том, что по этому вопросу прелюдия с Англией разыгралась уже раньше. У меня было намерение возместить недостаток немецких угольных станций основанием таковых, желательно по соглашению с Англией, путем аренды или покупки. Так как канцлер Гогенлоэ   мой дядя, одновременно родственник королевы Виктории   был издавна известен ей и пользовался ее большим уважением, то я надеялся, что это несколько облегчит переговоры с английским правительством. Но эта надежда не оправдалась. Переговоры тянулись без конца, без надежды на успешное завершение. По желанию канцлера, я решил поэтому переговорить лично с английским послом в Берлине. В разговоре с ним я сетовал на отношение ко мне английского правительства, которое всюду и всегда оказывает противодействие даже самым законным требованиям Германии. Посол без обиняков согласился с этим и выразил свое удивление по поводу того, что английское правительство так мало идет навстречу Германии и что оно так близоруко. Ибо когда такая молодая возрождающаяся страна, как Германия, развитие которой все равно нельзя задержать, вместо того чтобы получить нужное ей либо собственными силами, либо соединившись с другими странами, обращается непосредственно к Англии, испрашивая ее предварительное согласие, то это в сущности больше, чем Англия могла бы пожелать. И так как Англии уже принадлежит почти весь мир, то она легко могла бы найти одно место, где и позволила бы Германии основать свою станцию. Он не понимает, сказал английский посол, этих господ из Даунинг-стрит. Если Германия не получит такое место с помощью Англии, то она, по всей вероятности, самостоятельно займет подходящий пункт, так как Англия в сущности не имеет никакого права воспрепятствовать ей в этом.

Я подчеркнул, что таково и мое мнение, и в заключение еще раз резюмировал перед послом мою точку зрения: Германия   единственная страна в мире, не имеющая еще, несмотря на свои колониальные владения и на свою быстро развивающуюся торговлю, ни одной угольной станции. Мы охотно желали бы приобрести таковые с согласия Англии. Если же Англия откажется войти в наше положение и пойти нам навстречу, то нам придется обратиться к другой великой державе, чтобы с ее помощью достигнуть своего. И эта беседа также не помогла. В конце концов, переговоры были прерваны Англией в довольно невежливой форме. Тогда-то канцлер и я решили обратиться к России.

Занятие Киао-Чау вызвало удивление и гнев английского правительства. При отклонении нашей просьбы оно, конечно, рассчитывало на то, что никто не поможет Германии в достижении ее цели. Случилось иначе, и дело не обошлось без нареканий из Лондона. Когда английский посол их высказал, ему напомнили о происшедшем со мной разговоре и разъяснили, что вина за срыв заключения соглашения с Германией падает исключительно на его правительство.

Несговорчивое поведение Англии тогда нас удивляло. Одно обстоятельство, которое в то время мне не было известно, могло бы теперь пролить свет на это дело. В книге «The Problem of Japan» анонимного автора, вышедшей в 1918 году в Гааге, написанной якобы экс-дипломатом из Дальнего Востока, приводятся выдержки из книги профессора истории при Вашингтонском университете в С.-Луи Роланда Ашера. Ашер, точно так же, как и его бывший коллега, профессор Колумбийского университета в Нью-Йорке Джон Бассет Мур, часто привлекался государственным департаментом в Вашингтоне в качестве советника по вопросам внешней политики, ибо он был большим знатоком в международных вопросах, касавшихся и Соединенных Штатов, каких в Америке не много. Благодаря вышедшей в 1913 году книге профессора Ашера впервые стало известно о существовании и о содержании заключенного весной 1897 года «Agreement» или «Treaty» (соглашения или договора) тайного характера между Англией, Америкой и Францией. Это соглашение устанавливало, что в случае, если Германия, или Австрия, или обе вместе начнут войну в интересах «пангерманизма», то Соединенные Штаты тотчас же станут на сторону Англии и Франции и предоставят все свои средства на оказание помощи этим державам. Профессор Ашер приводит в дальнейшем все причины, в том числе и колониального характера, заставившие Соединенные Штаты принять участие в войне против Германии, близость которой он предсказывал еще в 1913 году.

Анонимный автор «The Problem of Japan» составил особую таблицу пунктов заключенного в 1897 году соглашения между Англией, Францией и Америкой, разделив их по отдельным рубрикам и изобразив, таким образом, в наглядной форме размеры взаимных обязательств. Эта глава его книги читается с чрезвычайным интересом и хорошо дает представление о событиях, предшествовавших мировой войне, и о приготовленияхк ней стран Антанты, которые, еще не выступив под именем «Entente cordiale», уже тогда объединялись против Германии. Экс-дипломат при этом замечает: здесь мы имеем договор, заключенный, по утверждению профессора Ашера, еще в 1897 году,   договор, который предусматривает все этапы участия Англии, Франции и Америки в будущих событиях, включая и завоевание испанских колоний, и контроль над Мексикой и Центральной Америкой, и использование Китая, и аннексию угольных станций. Тем не менее, профессор Ашер хочет уговорить нас, что все эти мероприятия были предприняты лишь для того, чтобы спасти мир от «пангерманизма». Излишне напоминать профессору Ашеру, продолжает экс-дипломат, что если бы даже вообще признать существование призрака «пангерманизма», то в 1897 году об этом уже, конечно, никто не слыхал, ибо к этому времени Германия еще не выставила своей большой морской программы, обнародованной только в 1898 году. Таким образом, если Англия, Франция и Соединенные Штаты действительно лелеяли те общие планы, которые профессор Ашер им приписывает, и если они заключили союз для осуществления этих планов, то едва ли возможно будет объяснить и возникновение этих планов, и их выполнение таким слабым предлогом, как успехи «пангерманизма». Так говорит экс-дипломат. Этому можно поистине поражаться. Галлы и англосаксонцы с целью уничтожения Германии и Австрии и устранения их конкуренции на мировом рынке в обстановке полнейшего мира без малейших угрызений совести заключают направленный против Испании, Германии и т. д. настоящий договор о разделе, разработанный до мельчайших деталей. Договор этот был заключен объединенными галло-англосаксонцами за 17 лет до начала мировой войны, и цели его систематически разрабатывались в течение всего этого периода. Теперь можно понять ту легкость, с какой король Эдуард VII мог проводить свою политику окружения; главные актеры уже давно спелись и были готовы. Когда он окрестил этот союз «Entente cordiale», это было для мира, особенно для немцев, неприятной новостью; для другой же стороны это было только официальным признанием давно уже известного де-факто. Принимая во внимание соглашение между Францией, Англией и Северо-Американскими Соединенными Штатами, можно понять противодействие Англии в 1897 году ее соглашению с Германией относительно угольных станций и ее недовольство тем, что Германии, с согласия русских, удалось стать твердой ногой в Китае, который они уже сговорились использовать втроем без участия Германии.