Еще раз вынырнул, когда в меня какую-то гадость вливали. Горькую как я даже не знаю что. Поддерживали за голову, и лили в рот аккуратно. Только у меня все равно больше из рота вытекало и текло по плечам. Это потому что язык не работал, лежал внутри как шершавый фантик. Зато то что по плечам текло, почему-то порадовало – я чувствовал тело, где стекала жидкость. Но та что все-таки попала в рот… Что за мерзость, и даже в животе противно. Дайте запить… Мне не сказать, у меня язык-фантик… Не хотите… Перископ вниз…

Опять кто-то что болтал. Я постарался вслушаться, и смог различить, что один голос мужской, а другой женский.

— Зряшные хлопоты, — сказал мужской.

— Терпение, — сказал женский.

— Я не против, — сказал мужчина. — Убыток с него невелик. Тюня ему в рот клетей не опустошит, год не голодный. У тебя есть игрушка на зиму. Только не прикипай к нему слишком сильно. А то я буду ревновать.

— Ты же знаешь, я люблю полных, — тихонько засмеялась женщина. — Как же ты можешь ревновать меня к скелету?

"Разве я скелет? Я не скелет", — подумал я…

Женский голос не дал мне довершить мысль:

— Кроме того, если я его выхожу. Он мне будет скорее как сын.

"Какой я тебе сын? Мы с Настькой сами собираемся сына делать на следующий год"…

— Ну разве что сын. Родить-то похоже посложнее, чем этого выходить будет…

— Это ваше мужское участие в родах все время одинаковое – опять засмеялась женщина. — А нам трудно рожать первого. Второго уже легче.

— Ну и как этот?

— А что этот? Лежит, не орет. Даже когда напрудит под себя… Все бы дети так.

"Вот ты все врешь… никогда я под себя…"

Я хотел возмутиться, но на это было нужно слишком много сил.

И вообще, я только брался думать какую-то мысль, которую мне подсказывал их разговор, а они уже перескакивали на другую тему. Они говорили слишком быстро, а я думал медленно. Я устал. И спрятал перископ.

Что-то опять совали мне в рот. Текло. Я хотел возмутиться, но оно текло, пахло – и я вдруг почувствовал дикий голод. Я пробовал это жевать, но оно не жевалось. У меня стала такая слабая челюсть, что я не мог откусить ни кусочка. Но если я сдавливал – то текло. Так было не помню сколько раз. Несколько раз я просыпался когда меня вертели. Но это было не интересно, и я уходил.

Однажды проснулся, и открыл глаза. Было не слишком ярко. Скорее полутемно. Это хорошо. Потому что глаза все равно болели и слезились. Не черном потолке трепетали свет и тень, это напомнило мне игру света и тени там, в разломе стены, где жил белый снежный червь – и мне стало неприятно. Я попытался снова улизнуть, но в этот раз почему-то не смог. Тогда я еще понаблюдал за всполохами света, но мне стало скучно. А больше ничего не было. Для того чтобы еще что-то увидеть, надо было повернуть голову. Я в сторону повернул, и увидел деревянную стену. Полежал. Потом я напрягся и попытался поднять голову. Никогда не знал, что у меня такая тяжелая голова… Я все-таки её поднял. Я лежал, накрытый чем-то рыжим. А передо мной, боком сидела фигура, похоже женщина, и время от времени махала руками. Движения повторялись. Какие-то странные пассы. Я не видел отчетливо, в глазах слезилось и плыло. Но я не мог понять, зачем она махает. Наверно она была какая-то колдовска. Но я не верю в колдовство, вот глупая.

Я попытался что-то сказать, и женщина подняла голову.

— Очнулся. — Сказала она. — Он очнулся.

— Ура! Ура он очнулся. Мой улов очнулся! — Завопил кто-то тонким детским голосом.

— Цыц, оголец! — Крякнул мужской голос, и оголец заткнулся. Я не уверен слышал ли звук затрещины.

Женщина вроде встала, и подошла ко мне. Но я устал, голова упала, и темнота пришла сама, без приглашения.

Одно я перед погружением успел понять точно.

Это не больница.

Оказывается женщина не колдовала. Я просто в тот раз не смог разглядеть. Она пряла. Теперь я отчетливо видел и её, и её нехитрые приспособления в виде доски с зубцами и какой-то подвесины, с помощью которых она создавала нить. Даже на вид нить казалась очень грубой. Я некоторое время наблюдал за женщиной. Её монотонный труд и спокойное выражение лица – будто в её распоряжении целая вечность, успокаивали. От женщины словно шла безопасность. Она была уже не девочкой, светловолосая, фигуру в её длинном рубахе платье особо было не разглядеть, но судя по всему она была склонна к полноте, и руки её творившие ткань тоже были пухлые, но ловкие и умелые. А цвет лица с ядреным румянцем говорил о крепком здоровье. Её бы на плакат рекламы какого-нибудь там… деревенского творога. Я бы наверно наблюдал за ней еще, но она сама взглянула на меня.

— Очнулся, — сказала она.

— Улов очнулся! — Обрадовался тонкий голос. Я с трудом обернулся на него, но взгляд уперся в занавесь. Зато я совершенно определенно услышал звук подзатыльника.

— Ты через полгода уже сможешь носить оружие, Лейв, — раздался мужской голос из-за занавеси. Учись вести себя степенно.

— Подумаешь… очнулся… — проворчал из невидимой мне части мира старческий ворчливый голос. — Экое диво. Все мы каждый раз после ночи приходим в себя. А те кто любит выпить лишнего, — и того чаще.

Занавесь отдернули и в поле моего зрения появилось двое. Первым вошел крупный черноволосый мужик, с основательным лицом и спокойными глазами. За ним за занавесь ввинтился какой-то русоволосый постреленок. Мужчина смотрел на меня оценивающе. Постреленок с неимоверным любопытством, как на великую диковину. Я машинально обратил внимание, как они одеты. Мужик был в некрашенных холщевых штанах и рубахе, и в какой-то кожанной жилетке оттороченой по плечам коротким мехом. На ногах сапоги со свободными голенищами. Пацан – лет тринадцать-четырнадцать на вид ему было, здоровый уже парнище – был вообще длинной рубахе ниже колена, и каких-то невнятных чоботах. Штанов у парня не наблюдалось… Сектанты-натуралисты… Наряды смущали. Но как и в женщине, в мужчине не было угрозы.

Мне было тяжело смотреть на них, шея затекала. Несколько секунд, и я почувствовал как я слаб. Я попытался пошевелиться. Женщина встала, подошла поближе, и поправила что-то у меня под головой. Мужчина же подошел поближе, и теперь мне было легче на него смотреть.

— Ты помнишь себя? — Спросил мужчина.

Хороший он задал вопрос. По форме странный, а по смыслу правильный.

— Да. Я себя помню.

— Как твое имя?

— Митя… — Сказал я. Запоздало мелькнула мысль, что так представляться не очень солидно. Как никак, не десять лет.

— Митъяр-рр? — Вопросительно зарычал мужчина катая "р". Странно, так чисто говорит по-русски, а имя выговорить не может.

— Дмитрий Владимирович, — пользуясь моментам поправился я, постаравшись выговорить имя и отчество максимально четко.

— Дим… Дим-митар-р Вальдимаррсон…

"Ну что-то вроде. Как странно…", подумал я. А вслух сказал.

— Да.

Мужчина кивнул.

— Я - Вермунд сын Торрода. Это – он указал на пацана – мой сый Лейв. Это – показал на женщину – моя жена Халла. Она тебя выходила.

— Спасибо, — я повернулся к женщине и произнес это со всей искренностью, на какую был способен.

Женщина молча улыбнулась. Это была добрая улыбка.

— Мы с сыном и старым Оспаком пошли к озеру, справить подледный лов. — Продолжил мужчина. — Мы как раз шли в том месте, где в озеро впадает река. Тебя принесла вода. Повезло, что мы заметили тебя, еще немного и течение унесло бы тебя в озеро под лед. Ты всплыл бы только по весне. — улыбнулся мужчина. — Повезло, что твоя одежда зацепилась и примерзла к дереву. Сам ты держаться не мог. Ты везучий.