По прошествии этого времени дверь снова отворилась, и в комнату вошел Леруа в сопровождении священника.

— А! — с восторгом вскричала Клодия. — По всей вероятности, Эстер умирает!

Любовница Жоржа ошиблась только наполовину: опасаясь смерти Эстер, Сигизмунд хотел узаконить своего ребенка женитьбой.

Священник выслушал исповедь несчастной девушки и дал ей отпущение грехов. Он окрестил сына пэра Франции под именем Пьера Сигизмунда Максимилиана. Затем ввели свидетелей, крестьян Брюнуа, и минуту спустя Эстер Элеонора Дерие стала герцогиней де Латур-Водье.

Клодия Варни, онемевшая от ярости, присутствовала при этом зрелище.

— Обвенчаны! — пробормотала она глухим голосом, обращаясь к Жоржу. — Понимаешь ли ты — обвенчаны!

— Обвенчаны! — вскричал маркиз.

— Да, но этот брак недействителен.

— Почему?

— Потому что не были выполнены законные формальности.

— Но закон дозволяет такие браки. Этот брак неоспорим и узаконивает ребенка.

— В таком случае, все для нас погибло.

— Может быть.

— На что же ты надеешься?

— Я не знаю, но прежде чем отчаиваться, надо подождать.

И Клодия снова встала на свой наблюдательный пост.

Она видела, как Сигизмунд обнял Эстер и сына, пожал руку доктору, взял лежавшие на стуле шляпу, хлыст и перчатки и поспешно вышел из комнаты.

Клодия вскрикнула и, не отвечая на вопросы Жоржа, бросилась вон из дома и побежала в гостиницу «Белая лошадь». Сигизмунд опередил ее не более чем на пятьдесят шагов.

Герцог вышел во двор и отдал приказания.

Клодия спряталась за дверью.

Через пять минут Сигизмунд выехал верхом и поскакал во весь опор.

— Он едет в Париж, — решила куртизанка. — У нас целая ночь, чтобы действовать.

Ворота оставались полуоткрытыми, Клодия проскользнула во двор и прошла в сарай, в котором еще утром заметила старое крестьянское платье, ощупью она надела его поверх своего костюма и, взяв другую блузу и фуражку, направилась к вилле вдовы Ружо-Плюмо. Она позвонила у дверей.

Ей отворила горничная.

— Доктор Леруа у вас? — спросила Клодия, изменив голос.

— Да, у нас. Что вам надо?

— Скажите ему, чтобы он скорее шел домой: его старую служанку разбил паралич. Ей очень плохо. Прощайте.

И Клодия поспешно удалилась.

Минуту спустя взволнованный доктор поспешно шел домой.

Клодия уже соединилась с Жоржем.

— Что это за маскарад? — вскричал он, увидев ее.

Вместо ответа молодая женщина подала принесенный ею сверток.

— Одевайся скорее!

Жорж повиновался.

— А теперь, — прибавила она, — возьми сажи из камина и выпачкай лицо.

Это также было сделано.

— Идем.

— Куда же?

— На виллу Ружо-Плюмо, чтобы украсть бриллианты этой толстой Амадис.

— Украсть? — с удивлением повторил Жорж.

— Кража только предлог. В сумятице ты погасишь свечи, какая-нибудь мебель упадет на колыбель ребенка — и все будет кончено. Что касается Эстер, то, кажется, она умирает, и нам нечего ею заниматься.

Через несколько секунд союзники уже перелезали через забор. Садовая лестница была приставлена к дому. Она почти доходила до окон комнаты Эстер.

— Иди, — сказала Клодия.

Жорж поспешно поднялся по лестнице, ударом плеча выломал оконную раму и вскочил в комнату. Под покрывавшими его лохмотьями, с выпачканным сажей лицом, он был отвратителен.

Два испуганных крика встретили его. Мадам Амадис бросилась в угол, а Эстер, вне себя от страха, до половины приподнялась в постели.

Жорж выполнил совет Клодии: надо было заставить думать, что в виллу ворвались воры. Поэтому он сорвал несколько драгоценностей с корсажа мадам Амадис и, отступив, погасил лампу.

Комната осталась освещенной только огнем камина. Тогда любовник Клодии направился к колыбели ребенка. Он уже подошел к ней и готов был бросить ребенка и растоптать ногами, как вдруг Эстер, умиравшая за минуту перед этим, бросилась на него, как львица, чтобы защитить своим телом колыбель. Она вскрикнула задыхающимся голосом:

— Негодяй! Ты не тронешь его!

Он хотел оттолкнуть ее и поднял кулак, чтобы ударить в грудь, но молодая женщина избежала удара и в припадке ярости, доходившей до безумия, своими нежными руками схватила маркиза за горло и сжала его точно в тисках.

Мадам Амадис, оправившись от первого испуга, громко закричала:

— Воры! Убийцы! Помогите!…

В то же самое время у дверей виллы кто-то громко позвонил.

Жорж, почти задыхаясь, напрасно старался вырваться: никакая сила не в состоянии была разжать тонкие пальцы Эстер.

Клодия все слышала и угадала то, чего не видела, и поспешно поднялась по лестнице.

Жорж почти задыхался. Куртизанка, не колеблясь, вынула из кармана пистолет и выстрелила в Эстер.

Несчастная сейчас же выпустила маркиза и, вскрикнув, окровавленная упала на пол.

Маркиз поднялся.

В глазах все кружилось, он шатался и с трудом держался на ногах.

Клодия довела его до окна, и они исчезли в темноте в ту самую минуту, как доктор Леруа входил в комнату вместе со служанкой.

Он зажег свечу и понял цель мистификации, жертвой которой стал.

Эстер, залитую кровью, уложили в постель. Она была в обмороке, но ее рана не представляла ни малейшей опасности, так как пуля только оцарапала щеку.

Мадам Амадис бросилась к ребенку. Бог спас его. Он спокойно спал в колыбели.

У Жоржа сохранился только инстинкт самосохранения. Клодия увлекала его за собой, и он машинально повиновался.

Вернувшись домой, он опустился в кресло и поднес руки к шее, на которой ногти Эстер оставили синие знаки.

Куртизанка дала выпить маркизу стакан мадеры, вытерла кровь, сочившуюся из ссадин, и велела вымыть лицо. Так как воды не было, ее заменила бутылка шампанского.

Блузы и фуражки были брошены в огонь, и всякие материальные доказательства преступления исчезли вместе с ними.

— Теперь идем, — сказала Клодия.

— Куда?

— В гостиницу «Белая лошадь», где у нас есть комната. Никто не увидит, как мы войдем, и если бы стали производить следствие, наше алиби будет доказано.

Рано утром почтовый экипаж, запряженный взмыленными лошадьми, остановился у дверей гостиницы. В этой карете ехал герцог Сигизмунд и два знаменитейших доктора Парижа.

Доктор Леруа с волнением встретил их и рассказал, что произошло ночью.

Эстер спала лихорадочным сном. Капли крови выступали из-под повязки, наложенной на ее рану.

Сигизмунд, пораженный в сердце, без сил опустился в кресло и заплакал.

Доктора подошли к постели Эстер, осмотрели ее и задали несколько вопросов доктору Леруа, как вдруг Эстер проснулась и села.

На губах ее была улыбка, она оглядывалась вокруг бессмысленным, но веселым взглядом и затем запела.

— Она спасена, — сказал один из докторов, — но не торопитесь радоваться, герцог: она сошла с ума.

В тот же самый день Сигизмунд принял важное решение. Его благородство не позволяло ему скрывать дольше от полковника Дерие то, что случилось, и он сказал себе, что место старика — у постели дочери, ставшей герцогиней де Латур-Водье, поэтому он отправился в Париж на улицу Вандом.

Ворота дома мадам Амадис были обтянуты черным: из него выносили гроб.

Герцог мимоходом спросил, кто умер.

— Полковник Дерие, — ответили ему.

Это была правда.

Накануне утром полицейский комиссар в сопровождении агентов, одетых в штатское, появился в квартире старого солдата.

Он пришел арестовать его по обвинению в заговоре против правительства. Узнав это, полковник упал, пораженный параличом…

Прошла неделя, Эстер становилось все лучше и лучше если не нравственно, то физически, но ее тихое безумие казалось неизлечимым.

Сигизмунд уже принимал меры, чтобы отвезти ее в Париж, и так как мадам Амадис, невольная причина несчастий бедной девушки, предложила навсегда оставить ее у себя, то герцог согласился.

Он думал: «Если бы Эстер осталась в полном рассудке, я имел бы мужество броситься к ногам матери и сказать: «Она теперь ваша дочь, вы должны благословить и любить ее». Но Эстер — безумна, поэтому надо подождать».