Не нуждаясь в ней больше, он бросил ее, как ненужное орудие.

Раздраженная Клодия стала угрожать, но де Латур-Водье встретил ее угрозы смехом, так как, будучи сама замешана во всех его преступлениях, она не могла на него донести. Но присутствие в Париже этой женщины, с которой он жил так долго, стесняло его. Тогда он предложил ей сто тысяч экю с условием, чтобы она оставила Францию и поселилась в Италии или Англии.

Она уехала в Лондон, увозя с собой триста тысяч франков.

Клодия была по-прежнему молода и хороша.

Утомленная жизнью куртизанки, она с необычайным талантом разыграла роль честной женщины.

Один богатый шотландец, по имени Дик-Торн, был обманут ею и предложил свою руку и сердце.

Клодия согласилась, и десять месяцев спустя у нее родилась дочь, которую назвали Оливия.

Дик-Торн был богатый заводчик и получал громадные доходы. Клодия же обожала роскошь и могла тратить сколько угодно, тем более что муж во всем ей повиновался.

Она бросалась золотом, не считая, думая, что состояние мужа неистощимо.

Став мистрисс Дик-Торн, она не забыла Жоржа де Латур-Водье. У нее остались в Париже если не друзья, то, во всяком случае, знакомые, которые сообщали ей про бывшего любовника, и она издали следила за новым герцогом.

Она узнала о его женитьбе и о том, что он усыновил ребенка, чтобы сохранить наследство деда своей жены. Наконец она узнала, что после революции 1848 года и декабрьского переворота он стал на сторону императора и был назначен сенатором.

Все это ее интересовало; но она собирала эти сведения единственно из любопытства, так как ей было совершенно достаточно жить в роскоши, и она чувствовала себя счастливой, ведя в Лондоне такую жизнь, о какой мечтала. Все ее существование было очарованным сном, но ее ждало неожиданное пробуждение.

Конкуренция сильно расстроила дела ее мужа, и, желая остаться победителем, он истратил громадные суммы, которые, в соединении с тем, что тратила его жена, повлекли за собой окончательное разорение. Дик-Торн умер с горя.

Клодия не предвидела этой смерти и была ею поражена не потому, что потеряла мужа, но потому, что, достигнув крайних пределов второй молодости, она вдруг увидела, как исчез источник, из которого она еще накануне думала черпать постоянно.

Привыкнув тратить двести тысяч франков в год, она вдруг осталась с восемьюдесятью тысячами капитала. Только тогда Клодия вспомнила про герцога. Вдовство сделало ее свободной, и ничто не мешало ей вернуться во Францию.

В голове ее созрел план вроде тех, которые она так хорошо составляла в молодости. Но, чтобы привести этот план в исполнение, надо было быть в Париже.

Мистрисс Дик-Торн ликвидировала свои дела и, приехав в Париж вместе с дочерью, поселилась на улице Берлин.

Теперь, когда наши читатели знают прошлое герцога де Латур-Водье, они должны понять, каков был его ужас, когда он увидел через двадцать лет человека, желавшего восстановить доброе имя казненного Поля Леруа и, следовательно, опасного, если не для свободы герцога, так как его защищала давность преступления, то, во всяком случае, для его чести.

Жорж уже несколько лет не знал, что сталось с Клодией, и вдруг стал думать о ней со смутным ужасом. Этот ужас сильно увеличился бы, если бы он мог предположить ее присутствие в Париже и догадаться о причинах, которые привели ее.

Когда пробило десять часов, он, услышав в соседней комнате шаги, поднял голову, и лицо его прояснилось.

В дверь послышался тихий стук.

— Войдите, — сказал он.

Дверь отворилась, и на пороге показался Франциск.

— Что вам надо? — спросил Жорж.

— Господин Тефер.

— Входите скорее.

Лакей отступил, чтобы пропустить посетителя, который вошел, почтительно кланяясь.

Это был мужчина лет тридцати пяти, высокий и худой, с черными обстриженными под гребенку волосами и гладко выбритым лицом. В наружности его не было ничего особенного, только глаза выражали не совсем обыкновенный ум.

Герцог встал ему навстречу.

Тефер подошел к бюро, поклонился вторично и остановился.

В это время лакей уже ушел.

— Я вам писал, Тефер, — сказал Жорж.

— Мой приход доказывает, что я получил ваше письмо.

— Благодарю… Нам надо поговорить, но сначала садитесь, прошу вас.

И герцог опустился в кресло. Наступило молчание.

— Вы по-прежнему довольны вашим местом в префектуре?

— По-прежнему, герцог, и снова благодарю вас за вашу протекцию, которой я обязан этим местом.

— Вы были сыном одного из старых слуг моего семейства, ваш отец доказал свою преданность в трудные минуты моей жизни, и я считал долгом отплатить сыну за услуги отца.

— Я был бы очень счастлив, если бы удалось на деле доказать вам мою благодарность.

— Этот случай, может быть, представится, и я не сомневаюсь, что вы докажете вашу благодарность не на одних словах, Тефер. Поэтому я, более чем когда-либо, хочу быть вам полезным.

— Не знаю, как благодарить вас, герцог, — сказал инспектор, а про себя подумал: «Нет сомнения, что эта любезность имеет серьезные причины. Он чего-то хочет от меня».

Действительно, герцог де Латур-Водье нуждался в Тефере, но не желал прямо приступить к делу, поэтому продолжал:

— Вы по-прежнему занимаетесь политическими делами?

— Да, герцог. •

— В таком случае вы знаете про те заговоры против установленного порядка, которые замышляются за границей, по большей части в Италии, тогда как Лондон служит заговорщикам сборным пунктом перед отправкой в Париж?

— Да, герцог, я знаю про эти таинственные дела и глубоко сожалею, что Англия служит убежищем преступникам. Нам известно, что в настоящее время по другую сторону Ла-Манша готовится заговор, но до сих пор все сведения еще очень неопределенны. Мы не смогли напасть на след и не можем никого арестовать.

— Но, кажется, недавно были обнаружены бомбы, доставленные из Лондона?

— Да, герцог, в меблированных комнатах.

— Значит, их обладатель отказался говорить?

— Нет. Когда пришли его арестовать, он исчез, и его не смогли найти.

— Тефер, — сказал герцог, помолчав немного, — я полагаю, что в префектуре были бы вам очень благодарны, если бы вы арестовали одного из агентов, приехавших из Лондона?

Глаза Тефера засверкали.

— О! Герцог, за подобный приз я мог бы всего просить и всего добиться…

Почти тотчас же он добавил тоном глубочайшего огорчения:

— К несчастью, я не могу надеяться на что-нибудь подобное и только оплакиваю свое бессилие!

— Ну, я могу облегчить вашу задачу…

— Вы, герцог?

— Да, я. Я видел одного из этих таинственных, неуловимых агентов… Я видел его так же близко, как вижу вас.

— А могу я вас спросить, где произошла эта встреча?

— В Париже, этот человек находится здесь уже несколько дней.

— Вы знаете, где он живет?

— Нет. Но вы можете узнать его адрес.

— Да, конечно, если вы опишете мне его наружность и скажете его имя.

— Имени я не знаю, но наружность описать могу. И могу даже сделать больше: я укажу вам день и место, где можно будет произвести арест.

— День и место?…

— Да, в будущий четверг на кладбище Монпарнас. Там я встретил эту подозрительную личность, и туда он придет, чтобы уговориться с одной женщиной, связной французских заговорщиков.

— Вы знаете, кто эта женщина?

— Нет. И поймите, что ее не следует, по крайней мере в настоящее время, впутывать в это дело… позднее мы увидим… Главное, надо арестовать человека, партия которого угрожает главе государства. Когда вы его арестуете, я хочу первым узнать об этом. Вы понимаете? Первым… И присутствовать при обыске…

Полицейский с почтительным видом слушал своего могущественного собеседника и уже несколько мгновений как понял причину, заставившую герцога действовать, но хотел убедиться, что не ошибается.