— О, как! — пробормотал он. — Это послы императора Льва. Требуют пропустить их в Рим. Говорят, у них есть послание к Антемию. Варвар пускать их не хочет, предлагает доставить к Рицимеру. Но их начальник не соглашается. Грозится гневом императора Востока. Варвар стоит на своем. Спорят.

Спор продолжался довольно долго, в какой-то момент спорщики положили руки на рукояти мечей, но, как и следовало ожидать, последнее слово оказалось за тем, кто сильнее. Всем своим видом выражая недовольство, посол повернул коня и, сопровождаемый варварами, его отряд поскакал на север.

«Сейчас, или никогда» — понял Фульциний. Увлекая за собой Венанция, он вернулся в заросли и быстро объяснил своим людям план прорыва. Едва кавалькада скрылась из виду, Галл и Проныра подняли коней и с криками вырвались из укрытия. Пронесшись мимо изумленных варваров, они устремились к холмам на востоке. Половина врагов тут же кинулась за ними. В лагере оставалось не более двух десятков. И тут к воротам рванулся отряд Фульциния. Впереди летел конь Венанция, остальные держались чуть позади. План был рискованным, успех зависел от того, откроют ли им ворота и успеют ли сделать это до того как их всех порубят в капусту. Варвары между тем не дремали, все, кто остался в лагере понеслись им наперерез. Фульциний уже видел, что они не успеют проскочить и скомандовал поворот.

— Давай! — крикнул он Венанцию. — Мы их задержим!

В следующий миг они сшиблись с германцами. На сей раз все преимущества оказались на стороне варваров. Римляне рубились отчаянно, но варваров было почти втрое больше, и их длинные мечи делали свое дело. Отражая удары и уворачивась, Фульцинию удавалось держаться. Но он видел, что уже четверо его солдат валяются под копытами лошадей. Его меч вонзился в горло одного варвара, полоснул по лицу другого. А вот и сам заработал порез на руке. Еще один римлянин падает с седла, пронзенный сразу двумя мечами… Продолжали сражаться только Сальвий и Руф. Мельком взглянув на ворота, Фульциний задохнулся от радости — они открывались! И Венанций был уже там — прорвался!

— Уходим! — заорал он, бросая коня в сторону.

Поздно. Шлем выдержал удар германского меча, но в голове зазвенело, перед глазами все поплыло, и Фульциний рухнул на землю.

— Итак, Гундобад предал нас. Он идет на Рим, чтобы вместе с Рицимером лишить меня трона и головы заодно. Дурные вести принес ты мне, Деций. Они лишают меня последней надежды… С балкона Палатинского дворца император задумчиво смотрел на погруженный в сумерки Рим. Последние лучи солнца угасли, и город тонул во тьме, лишь на далеких башнях стены Аврелиана мерцали слабые огоньки.

— Но, император… — от изумления Венанций с трудом подобрал слова. — Да слышал ли ты о чем я говорил все это время?! Что нам до Гундобада? Надежда не умирает, но возвращается! Семь легионов Красса идут к Риму! Завтра они разметают полчища варваров. Осада будет снята. Нам нужно лишь…

— Мой добрый Деций, — император повернулся спиной к городу и с сочувствием посмотрел на своего магристриана. — Я слышал тебя. Но неужели ты всерьез веришь в то, что говоришь? Кто другой на моем месте, пожалуй, поинтересовался бы — здоров ли ты?

— Клянусь своей жизнью, я не обманываю тебя! Все, что я рассказал — истинная правда!

— Деций, Деций… Ну что ты мне рассказал? Марк Лициний Красс восстал из мертвых, да не один, а во главе своих легионов, и теперь движется к Риму, чтобы разбить Рицимера? Красс… А почему не Цезарь? Почему не Траян?

— Да клянусь же тебе…

Антемий успокаивающе поднял руку.

— Я понимаю, ты хотел ободрить меня красивой легендой. Зная тебя, иного я преполагать не хочу. Решив, что при известии об измене галльской армии у меня опустятся руки, ты сочинил эту сказку… Знаешь, когда-то в детстве, видя во что превращается Рим, я тоже мечтал, что однажды прославленные герои прошлых эпох вернутся к нам и, увидев все наши бедствия, встанут плечом к плечу со своими потомками. Тогда я еще верил в чудеса, но уже сорок лет я в них не верю. Спасибо тебе, Деций за эту историю, но я давно уже не ребенок. Давай забудем об этом и поговорим о более насущных делах.

— Более насущных дел у нас нет! Наши воины должны быть готовы ударить по врагу лишь только завяжется битва. Заклинаю тебя — завтра утром объяви сбор у Пренестианских ворот! Взор Антемия потемнел, но он взял себя в руки.

— Деций Марий Венанций! Ты слишком далеко зашел. Измена Гундобада, погоня и эта стычка у ворот измотали тебя. Ты не в себе. Ступай отдохни, завтра мы снова поговорим с тобой. Венанций стоял, кусая губы. Отчего ему казалось, что все будет так просто? Он уже видел себя в рядах императорской кавалерии врубающимся в гущу врагов, и вот все поворачивается совсем другой стороной. Какие слова он может найти, чтобы убедить Антемия?

— Вот что скажу я тебе, имеператор. Веришь ты мне или нет, но чудо свершилось. Римские легионы снова в Италии. Два дня пробыл я среди них и сам говорил с проконсулом Марком Лицинием Крассом. В Пренесте и Габии стоят римские гарнизоны, слухи об армии, идущей на выручку Риму разносятся по стране. Возможно, об этом знает уже и Рицимер. И тогда он готовится к битве. Несколько доблестных римлян пали там, у ворот, лишь бы я принес тебе эту весть. Завтра весь Рим убедится, что я рассказал тебе правду. Молю тебя — поверь мне! Собери букеллариев у ворот!

Антемий снова смотрел на город. Он долго молчал, и Венанций видел как поникли его плечи. Гундобад был последней, пусть и призрачной надеждой, теперь и ее не осталось. В городе голод. Больше нет сил держаться, и неоткуда ждать помощи. Не сегодня завтра Рим должен был сдаться.

— Надежда… — тихо сказал император. — Надежда может дорого стоить… Иногда, Деций, ты кажешься мне воплощением юности Рима. Был бы у меня твой задор… Но как же мало таких как ты среди римлян! Но… В конце концов, что нам терять?!

Он резко обернулся.

— Хорошо. Я объявлю сбор. Завтра мы будем у Пренестинских ворот и я сам поведу букеллариев. Только вот чем это кончится? Что мы увидим завтрашним утром, Деций?

Антемий сделал знак, что он может идти.

— Завтра утром ты услышишь букцины римских легионов. И Рицимер — тоже услышит.

«Что ж это за ночь такая? То все идет тише некуда, а то сразу столько всего свалилось?» — Рицимер потер виски и плеснул в лицо холодной водой. — «А мне спать хочется. Старею, видно, старею…»

Ему уже перевалило за семьдесят, но правитель Италии все еще крепок. Рука еще может держать меч, а ум столь же острый, как и в былые годы. Семнадцать лет он владеет Италией, свергая и назначая императоров по своей воле. Он бы сам давно уже стал королем — ведь он имеет на это право. Сын короля свевов и внук короля готов, он ничем не уступает Гейзериху, Гундиоху, Эвриху, но вместо того, чтобы прямо надеть корону, вынужден всего лишь стоять за троном. А всё эти римляне… Рицимер презирал римлян. Этот народ, владевший некогда миром, измельчал настолько, что неспособен защитить даже свою страну, не то что владеть империей. Но они все еще кичатся своим славным прошлым и не потерпят на троне «варвара». Среди них был лишь один, достойный уважения. Вот это был человек! Но «последний римлянин» Аэций давно отправился к предкам, убитый бездарным и развращенным Валентинианом. А может, оно и к лучшему. Теперь уж никто не в силах помешать ему, Рицимеру, оставаться хозяином Италии. Хотя они и пытались…

Он вспомнил Майориана — вот уж пример черной неблагодарности! Возведеннный на престол им, Рицимером, жалкий офицеришка действительно возомнил себя императором, вовлек Италию в ненужную войну, проиграл ее, да еще решил избавится от своего благодетеля. Ну что ж, он получил по заслугам. Затем был Либий Север. Этот всем был хорош — сидел в своем дворце, красовался в императорском пурпуре, устраивал пиры да попойки — но не лез в дела государства. Жаль, что пришлось его отравить. Но иначе грозила война с Империей. Лев Фракиец что-то уж слишком рьяно взялся за дело, навязал вот ему этого Антемия…