— У выхода из метро «Речной вокзал». Садитесь в первый вагон и сразу к выходу. Вы меня поняли?

…Вчера Бутов беседовал со старостой туристской группы Рубина, потом в министерстве встретился с капитаном судна, на котором совершал свой вояж Захар Романович, разыскал нескольких его спутников, и вот теперь лежит на его столе еще и микропленка — подробнейшее сообщение Роны, имеющее прямое отношение к операции «Сократ». Сообщение это, конечно, потребует дополнительных запросов. Но уже есть возможность сопоставлять, анализировать и на основе «археологических раскопок» воссоздать хотя бы приблизительную картину давно минувших событий.

…В погожее августовское утро советский лайнер с турецким лоцманом на капитанском мостике вошел в Галатскую гавань. Рассекая предутренний туман, судно пришвартовалось к причалу стамбульского порта. Послышались знакомые пассажирам команды капитана и отклик старпома.

Солнце только-только взошло, и в неярких лучах его древний город, широко раскинувшийся по обоим берегам Босфора, казался сказочным. На теплоходе уже давно все бодрствовали — таков удел туристов: два часа назад вместе с лоцманом на борт судна поднялись пограничники, полицейские, таможенники, представители санитарной и ветеринарной служб. Они уже закончили свои дела, всегда вызывающие известную нервозность, даже тогда, когда для этого нет никаких оснований. И пока в салоне первого класса итоги осмотра фиксировались в судовых документах и скреплялись росписями, печатями, туристы высыпали на палубу.

Получив паспорта, пассажиры спустились на набережную и заняли свои места в уже давно ожидавших их автобусах. Автобусы сразу же влились в поток легковых машин на нешироких и кривых улицах древних кварталов города. Традиционный туристский маршрут! Квартал Фенер с подворьем вселенского патриарха — в свое время здесь были дома крупных греческих купцов, банкиров, ростовщиков, а теперь ютится греческая беднота; квартал Энинею, где в эпоху султаната находилась «Блистательная порта», — правительственные здания, памятники средневековой византийской архитектуры. И самый примечательный среди них — храм Святой Софии: десять тысяч человек строили его пять лет. Туристы слушают гида, всматриваются в пестрые улицы, в непривычный облик людей, и никто, конечно, не обращает внимания на изрядно потрепанный «ситроен», «прилепившийся» к автобусам еще на набережной.

За рулем этой машины — Сабир. Рядом с ним — напарник, Керим. У гида — работа. У них — тоже. Каждый по-своему зарабатывает на жизнь. Сабир и Керим выезжают на встречу гостей из СССР, как на службу. В общем-то служба эта немудрящая — по пятам следовать за советскими людьми, сошедшими на берег. Не имеет значения — кто они: туристы, матросы, специалисты, прибывшие в служебную командировку, или люди, приехавшие в гости к родным. Но у всех у них советский паспорт, и этого вполне достаточно, чтобы Сабир и Керим на своем «ситроене» ринулись на поиск «добычи». Механика поиска отработана до автоматизма — найти любой повод, чтобы вступить с гостем в разговор, постараться установить контакт, если надо, то и слезу пустить: «Такая тоска по родине, по земле отцов и дедов, да благословит ее аллах! По воле судьбы мы вынуждены мыкать горе на чужбине». Затем следует монолог «доброжелателя», на всю жизнь сохранившего в своем сердце любовь к советской земле. Но вот «очевидцы» рассказывают, что… Сабир и Керим говорят тихо, вкрадчиво, мягко, осторожно: «Вы многое не можете знать… От вас скрывают… Вот возьмите». И суют какие-то брошюрки, листовки, памятки. Это всегда при них. Но все труднее и труднее сбывать «товар». Один швырнет листовку в лицо и отругает, другой возьмет и тут же молча бросит ее, а иные шарахаются от них, как от зачумленных. Год от года дела идут все хуже — надежды хозяина на возможность установить контакты с советскими людьми в Стамбуле рушатся, вербовочная работа проваливается. Ничего не получается и со сбором информации об СССР — расчеты на не в меру подвыпившего моряка торгового флота или гуляки-туриста не оправдывались.

Когда Сабир с Керимом пускали горькую слезу по поводу тяжкой жизни на чужбине, они не очень были далеки от истины. В начале войны Сабир и Керим дезертировали из Красной Армии. Служили в карательных отрядах СД. После разгрома гитлеровской Германии бежали в Западную Германию, где быстро нашли новых хозяев. В специальной школе их обучали правилам поведения разведчика после высадки на чужую территорию, искусству вести военный и экономический шпионаж. Сабир и Керим были безмерно счастливы, когда узнали, что их не забросят на территорию возможного противника, так иногда инструктор называл Советский Союз. Их отправили в Стамбул, под «опеку» хозяина лавки на базаре…

В свое время, в Мюнхене, Сабир познакомился с каким-то русским человеком — не то Каризовым, не то Чаразовым, — судьба которого сложилась так же, как и его, Сабира. Новый знакомый много говорил о великом призвании «освободить Россию от ига коммунистов», о существовании «патриотической», «свободолюбивой», «независимой» организации. Но после второй бутылки вина «русский патриот» честно признался: «Мы оба, дружище, работаем на одного хозяина и получаем деньги из одной и той же кассы». И еще узнал Сабир, что его мюнхенский «друг» с подложным паспортом польского коммерсанта был в свое время направлен в Голландию, чтобы там, в порту, заниматься тем же грязным делом, каким он, Сабир, занимается в Стамбуле.

Но как долго они смогут, по словам Керима, «ходить по канату»?

Работа их теперь уже далеко не безопасна. Не только потому, что в любое время может разразиться страшный скандал с липовыми донесениями. Если бы только это! Два дня назад Сабир выследил группу моряков, сошедших на берег с советского торгового судна. Он знал, что теплоход этот приписан к Одессе, — значит, бывает и в Севастополе, и в Ялте. Родимые крымские края. Познакомился с моряками, разговорились. Сабир поведал о своей горькой судьбе, стал расспрашивать про Одессу, Крым, про Ялту. «О, пусть аллах возьмет у меня десять лет жизни только за одно мгновение ступить ногою на крымскую землю». Один из матросов оказался родом из Алушты и охотно рассказывал о Крыме. Далее все шло по давным-давно отработанной методике. «И все же вы не все знаете, братцы… Вот возьмите. Очень почитать интересно». Каждому из трех моряков Сабир вручил книжечку, где на листочках папиросной бумаги было написано много всякой антисоветской пакости. Морячки, не проронив ни слова, с непроницаемыми лицами приняли книжечки, на ходу полистали их, а когда зашли в какой-то тихий безлюдный переулок, остановились, сунули книжицы в карманы и так отдубасили Сабира, что и сегодня его правая рука еще не действует. А тот, что из Алушты — косая сажень в плечах, с кулаком-кувалдой, — стукнул его по носу, Сабир рухнул на землю, и по асфальту потекла струйка крови…

В невеселых раздумьях о своем житье-бытье, Сабир и Керим следовали за автобусами с советскими туристами. Время от времени Керим, незаметно для Сабира, поглядывал на синяк, украсивший лицо друга, но ни о чем не спрашивал. Ему и так все ясно.

Они «отработали» новый — так им казалось — прием: провокация на спекуляции валютой и скандал, с угрозой вызвать полицию. Случалось, что кое-кто из так называемых барахольщиков и попадался. Вот и сейчас они больше всего рассчитывали на такую провокацию.

В последнее время шеф — глава обосновавшейся на базаре фирмы «Нандор и К°» — все чаще повторял: «Теперь уже нет большой пользы от того, что всучишь кому-то из советских граждан брошюрку или листовку. Не верят им!» Перемена курса была вызвана еще одним важным обстоятельством — ожидался приезд инспектора из штаб-квартиры. И господин Нандор требовал активных действий. Он лично инструктировал своих подчиненных. Прежде всего, найти (он выражался более цинично — «учуять») среди советских граждан людей падких на тряпье, транзисторы, магнитофоны, красивые восточные сувениры.