Ричард одобрительно сжал плечо подопечной и прошел позади нее, восхищаясь тем, как ловко медсестра управляется с иглой.

— Какая все–таки досада, что в колледж не принимают женщин, Джейн! Вы стали бы великолепным хирургом. Повезло же этому парню: сомневаюсь, что у этого счастливчика хоть маленький шрам останется!

Несомненно, это была весьма лестная похвала. Никакой другой комплимент не мог бы значить для Джейн больше, чем этот. В словах доктора было больше смысла, чем в восхвалениях поверхностных качеств — красоты и женского кокетства.

Джейн не была красивой. Она отлично знала и принимала это. Но медсестра была умной, толковой и горела желанием изучить все, что только могла. Джейн была воплощенным достоинством, и она намеревалась жить так и дальше, не печалясь по поводу собственной внешности.

— И как вам это удается? — риторически вопросил Ричард, заглядывая медсестре через плечо. — У вас получаются такие маленькие, такие аккуратные швы!

Джейн рассмеялась, уже не обращая внимания на то, что Ричард стоит совсем близко к ее спине, а лицо незнакомца упирается ей в грудь.

— Оказывается, иногда выгодно быть женщиной, — прошептала медсестра, незаметно улыбаясь самой себе.

— Что ж, у вас прекрасная рука и светлый ум, Джейн. Я так рад, что встретил вас!

Теплая вода медленно сочилась с ткани на широкие плечи и грудь пациента. Смывая остатки засохшей крови с его тела, чистые капли быстро становились ржавыми.

Джейн снова погрузила ткань в таз, отжала ее и принялась водить по мышцам груди незнакомца, размышляя о том, что оттенок его кожи темнее, чем у большинства людей, будто загорелый. Вода замерцала на татуировке, сделанной синими чернилами, и медсестра склонилась ниже, стараясь хорошенько рассмотреть рисунок.

Джейн все еще не могла разобрать, что же изображено на теле пациента. Проведя по татуировке пальцами, она заметила, как незнакомец вздрогнул, и резко отдернула руку, боясь разбудить его своим прикосновением. Обычная процедура мытья пациента на этот раз вызывала у Джейн настоящий восторг, и она чувствовала себя виноватой — словно ребенок, пойманный на краже конфет.

Даже сейчас, с перевязанными головой и глазами, незнакомец был очень красив. Его нос, прямой и тонкий, говорил об аристократическом происхождении. Его губы, даже при всей их полноте и мягкости, казавшиеся очень мужественными, были созданы для удовольствия. Джейн не отважилась дотронуться до них. Она страстно хотела этого, но не могла позволить себе порочное наслаждение, которое таили в себе подобные желания. В конце концов, этот мужчина — ее пациент. И это было бы неправильно. Не она ли сама еще совсем недавно распекала двоих новеньких за безнравственное поведение? Джейн напомнила себе о существовании моральной ответственности. И разумеется, норм приличия.

И все же медсестра не могла перестать думать о том, какой твердой была плоть под кончиками ее пальцев и каким, казалось, мягким становилось ее собственное тело, стоило только нежно дотронуться до незнакомца. До этого момента пациенты никогда не волновали ее в физическом отношении. Джейн никогда доселе не ощущала этот огонь, медленно разгоравшийся в глубинах души, это смутное, едва уловимое напряжение в области бедер и лона. Даже присутствие Ричарда не оказывало на нее подобного эффекта.

Джейн знала, как называются зародившиеся чувства, но не могла объяснить, почему они внезапно поглотили ее. Вожделение, пылкое желание, непреодолимое влечение — вот что нахлынуло на Джейн в этот момент. И она изо всех сил пыталась бороться с этой неуместной страстью.

Взгляд медсестры остановился на груди незнакомца, которая медленно поднималась и опускалась. Под предлогом того, что нужно проверить дыхание пациента, она принялась гладить его широкий торс. Джейн слышала, как воздух входит в легкие больного, и чувствовала, как под ладонью медленно и ровно бьется его сердце. Она видела, как размыкаются губы пострадавшего при выдохе.

Даже теперь, когда медсестра была уверена, что подопечный дышит свободно и легко, она не могла отойти от него. Ее руки просто не отпускали столь желанное тело.

Как же это было неправильно — находиться так близко к незнакомцу, сидеть на краю его маленькой койки, склоняться над пациентом, наблюдая, как он спит! Пострадавший был уже вымыт дочиста, однако Джейн продолжала протирать его тело, не в силах побороть охватившее ее желание.

Бинты скрывали бровь и часть лица пациента. Иногда великан шевелился, время от времени даже дрожал, губы начинали двигаться, словно он силился что–то сказать. Голова больного то и дело металась из стороны в сторону, его тело оставалось напряженным, несмотря на глубокий сон, вызванный эфиром.

Что за демон терзал этого человека? Джейн не могла ответить на этот вопрос, но знала, что он столкнулся со злом. Эфир должен был сделать пациента спокойным и умиротворенным, а его лицо все еще искажалось гримасами, он подергивался, словно пытался бороться с кем–то. Может быть, несчастному снилось нападение, жертвой которого он стал в реальности?

Пострадавший вскрикнул, его голова запрокинулась, а туловище и ягодицы приподнялись с койки. Белая простыня соскользнула, обнажив линию темных волос, которые постоянно приковывали внимание Джейн.

— Тсс, — принялась успокаивать она, осторожно укладывая больного на кровать. — Здесь вы в безопасности.

Пациент тут же утихомирился и медленно улегся, даже его дыхание стало легче. Теперь он лежал мирно, напрягшиеся было мышцы, наконец–то расслабились. Джейн опять уселась рядом и стала наблюдать за незнакомцем, позволив себе наслаждаться видом его обнаженной груди. Она никогда прежде не видела такого мужчину — столь рослого, мускулистого, от кожи которого все еще доносился аромат крема для бритья и одеколона. Грудь незнакомца была гладкой, без волос, лишь одна линия темных завитков сбегала от пупка вниз. Недолго думая, Джейн провела указательным пальцем по дорожке волос, изумляясь их мягкости и стальной твердости мускулов под кожей. Ее восхищало это противоречие: то, что могло выглядеть нежным и безобидным, на деле оказывалось крепким и мощным.

Джейн была просто очарована незнакомцем, тайной его личности, не говоря уже о загадках, которые таило в себе его тело. Медсестра возилась с пациентом, как ребенок с новой куклой, — не могла перестать смотреть на него, не могла помешать себе все время проводить рукой по его груди.

И почему ей так хотелось оказаться под этим восхитительным телом? Быть заключенной в кольцо сильных рук незнакомца? Положить голову ему на грудь и слушать ровный ритм сердца, бьющегося под очертаниями татуировки, которую она недавно так внимательно рассматривала? Джейн спрашивала себя, на что это могло быть похоже, если бы столь привлекательный и сильный мужчина вошел в нее — глубоко, яростно?

Между тем незнакомцу словно удалось разгадать ее непредсказуемые мысли: простыня сдвинулась, когда его пенис начал набухать, и через мгновение очертания мужского достоинства уже четко угадывались под тонким, серого оттенка хлопком.

Джейн не была несведущей в интимных вопросах. Она не задохнулась от застывшего в горле крика ужаса, не сорвалась с кровати. Вместо этого медсестра позволила себе медленно стянуть простыню, и обнаженный пациент предстал перед ее любопытными глазами. Оказывается, этот великан был огромным и прекрасным всюду.

Его эрекция становилась все более полной, и Джейн как завороженная наблюдала за тем, как внушительных размеров розовый фаллос наливался кровью. Он был длинным и толстым. Крайняя плоть сдвинулась назад, открыв взору медсестры потяжелевший, испещренный прожилками ствол и наполненную головку.

А Джейн уже была охвачена желанием, коснуться этой воплощенной твердости, которая все еще продолжала расти. Дьявол вовсю нашептывал ей на ухо эту мысль, и она повиновалась, скользнув кончиком пальца по этому жилистому стволу.

Пациент застонал, и медсестра торопливо натянула на него простыню, сгорая от стыда за свои желания. Джейн понятия не имела, что на нее нашло. Сотрудница больницы уже много раз видела обнаженных пациентов мужского пола, но никогда прежде не поддавалась соблазну дотронуться до них, чтобы удостовериться, на самом ли деле их кожа такая же гладкая и бархатистая, как кажется. Возможно, в Джейн заговорила распутная кровь ее матери — это могла быть единственная разумная причина появления новых мыслей, которые внезапно затуманили ее разум и здравый смысл.