«Зря, наверно, Гэндальф уговорил Элронда, чтоб мы пошли, — думал он. — Какой был от меня толк? Помеха, лишняя поклажа. Сейчас вот меня украли, и я стал поклажей у орков… Вот если бы Бродяжник [Арагорн] или хоть кто уж догнали их и отбили нас!»

Дальше, как пишет Толкиен, тоска еще больше угнетает Пиппина, который по–прежнему ощущает себя обузой. То же было и с Мерри, когда он навязался сопровождать властителя Теодена, а никто из спутников его в упор не видел:

«Мерри чувствовал себя никчемной мелюзгой, и было ему очень тоскливо… Мерри жаждал с кем–нибудь поговорить; он вспомнил о Пине и еще пуще огорчился».

Так что Мерри тоже ощущает себя лишним и никчемным; но Эовин не оставит его в беде и вознесет его на своем скакуне к вершинам славы.

Так что хоббиты и в этом случае ведут себя, как дети: они слишком малы, чтобы взвалить на себя бремя славы, но их беспримерное великодушие вполне ее достойно. К ней–то, к славе, презрев благоразумие, и устремился Фродо, положась на прочность своей кольчуги из мифрила, чудесный меч и волшебное Кольцо; но Фродо плошает, едва пускается с товарищами в приключения, и беззлобный ворчун Гэндальф не устает напоминать ему об этом; хотя Фродо пока еще только посвященный, Толкиен, однако, замечает:

«Он начал отчетливей воспринимать мир: ему нередко открывалось то, что другие обычно не замечали. Он лучше спутников видел во тьме; увереннее их предвидел опасности».

Таким образом, одна из основных тем книги — преображение хоббитов, духовное и физическое. Как сказал старик Кроттон, мирным малюткам выпал случай гнаться за мрачными призраками в горах, пережить тяжкие испытания, познать славу и гордость служения Великому Государю. Так, Толкиен переходит от мира Сильмариллиона, жестокого и ужасного, к миру Бильбо, маленького Взломщика, спутника гномов, способного на большие дела: сражаться с пауками, сговориться с драконом, захватить сокровища и провести своих соплеменников. Но все это, на самом деле, кажется мелкими делишками в сравнении со славными подвигами последователей Бильбо, достойнейших из хоббитов.

Конечно, хоббиты не всесильны и этого не скрывают; они пытливы, неудержимы, беспечны, ненасытны — в прямом смысле слова, но при всем том совершенно не приспособлены к суровым условиям, в которых оказываются волею судеб. Пиппин воротит нос от весьма скудной походной трапезы, рискуя навлечь на себя гнев Гэндальфа. Неудержимая словоохотливость хоббитов, как, например, в трактире «Гарцующий пони», нередко выходит им боком. У Пиппина язык развязывается не в самом подходящем месте, а Фродо затягивает песню и, раззадорившись, попадает под власть Кольца, которое, как на грех, само наделось ему на палец, будто там ему и место. Отныне тайна хоббитов раскрыта, и ничего хорошего их не ожидает — одни только упреки со стороны Следопыта и Гэндальфа, правда, слишком запоздалые.

Как бы то ни было, один из хоббитов и после пережитых приключений, похоже, остался таким, каким был прежде: это, конечно же, прозорливый Сэм, маленький садовник, влюбленный в «прекрасных» эльфов. Уже в самом начале Сэм исполняется решимости и готовности защитить своего хозяина, став ему верной опорой во всем. Это он вызволил Фродо из щупальцев озерного чудища у врат в Морию; это он нес на руках своего хозяина, когда силы оставили его после схватки с пауком; он же по недомыслию настроился против Бродяжника и Фарамира со свойственной хоббиту подозрительностью к людям. Сэм и впрямь не семи пядей во лбу, и не случайно Фарамир требует, чтобы он прикусил язык, когда говорит его «мудрый» хозяин. Однако некоторая бестолковость Сэма объясняется его неодолимой потребностью стоять грудью за своего хозяина, подобно телохранителю. И поступить иначе Сэм не может. Доброта и отвага проявляются в нем уже в первом томе, когда он, маленький садовник, защищает пони, с которым худо обращаются: он привязывается к коньку, называет его Биллом, и после всех треволнений они в конце концов находят друг друга.

Храбрость Сэма бессознательна и непринужденна. Он очертя голову бросается на орков, которые ввергали в ужас его и других хоббитов в самом начале эпопеи. Одному из врагов он отсекает руку, и тому едва удается спастись бегством. Кидается Сэм и на Горлума, после чего тот всегда будет держаться от него в стороне. В этом проявляется одна из крайностей, которые приписывает своему герою Толкиен. Для Сэма, как и для большинства читателей Толкиена, всякий герой либо белый, либо черный, а Горлум — то светло- , то темно–серый. Сэм грозит Горлуму на словах и силой, хотя жесты его не столь резки, как слова. Как натура цивилизованная, он испытывает отвращение к Горлуму, когда тот хочет поймать рыбу или птицу — животных, как мы дальше увидим, неприкасаемых.

Сказав о том, что Сэм остался таким, каким был всегда, я вовсе не имею в виду, что он ничуть не изменился, в отличие от других хоббитов из Братства Кольца. Кольцо и пережитые из–за него невзгоды до того преобразили Фродо, что впоследствии он решил больше никогда не брать в руки оружия. Чудодейственный онтский напиток — по сути, живая вода, — преображает физически Мерри и Пиппина. Но если они делаются сильнее и храбрее, то Фродо преображается духовно, становясь более благородным; соплеменники в конце концов даже начинают презирать его за то, что он противится всякому жестокому кровопролитию, отказывается взяться за оружие и дать отпор новоявленным злодеям. Только Сэм и остается самим собой, продолжая жить по принципам чисто аристотелевской этики, — разумное поведение и умеренность. К нему–то и обращается Рози Кроттон с просьбой отомстить лиходеям в конце эпопеи; это ему придется сеять семенную пыль — дар Галадриэли, чтобы в Хоббитании снова взросли травы и деревья. Вот когда Сэм возвеличивается в глазах своих соплеменников — и те избирают его, и будут переизбирать впредь главой Хоббитании. Он все такой же искусный садовник; повидав леса Лориэна, он неизменно стремится достичь в своем искусстве истинного совершенства. Садоводство — и впрямь занятие важное, ибо оно позволяет воссоздать на земле маленький рукотворный рай, locus amoenus, то самое «Дивное Место», что было воспето не одним поколением греческих, латинских, итальянских и французских сочинителей, в том числе Кретьеном де Труа (37). Толкиен признавался:

«Мой Сэм Скромби — точная копия английского солдата–ординарца, а этого брата я повидал немало во время войны 14–го года, и каждый из них был на голову выше меня».

Героизм Сэма неприметный, почти житейский, однако в час лихих испытаний он сродни великому подвигу. Но у Сэма этот «домашний» героизм подкреплен беззаветной любовью к своему хозяину. С другой стороны, Сэм Скромби не менее точная копия диккенсовского Сэма Уэллера, чьи простодушие и порядочность поднимаются на смех во время разбирательства по делу мистера Пиквика; так что Сэма Скромби можно по праву отнести к самым благородным и скромным героям в истории литературы. Вот каким он предстает перед нами в самый, пожалуй, трудный для него час:

«В этом тяжком испытании ему помогла выстоять любовь к хозяину, но, кроме того, в нем крепко сидел простой хоббитский здравый смысл: в глубине души он твердо знал, что такое бремя ему не по силам, пусть даже видения и не совсем обманные. Хватит с него и собственного сада, незачем превращать в свой сад целое царство; есть у него свои руки — и ладно, а чужими руками нечего жар загребать».

Мало–помалу проявляется натура и у других обитателей Хоббитании: Толкиен с удовольствием раскрывает черты их характера. Так, старый Бирюк, представший поначалу неотесанным ворчуном–простофилей в окружении своры злобных псов, на поверку оказывается не таким уж простаком и брюзгой. Он сразу смекнул, что к чему, когда к нему заявился странный чужеземец. Рассказывая про Черного Всадника, посланца Саурона, при виде которого даже псы его от страха прижали хвосты, Бирюк лукаво подметил:

«Услышал я, помню, что вы отбились от прямой родни, от Брендизайков, и пристали к троюродному деду, — ну, говорю, добра не жди. Старый Бильбо кашу заварил, а расхлебывать вам. Он богатства–то, поди, не трудами праведными в дальних краях раздобыл. А теперь и нашлись такие тамошние, которым очень стало интересно: чьи это драгоценности зарыты у него в Норгорде?»