Сестре Марии Магдалине пришло на ум, что Валь-Жальбер — благословенное Господом место, особенно прекрасное во время бабьего лета, когда пламенеет листва кленов, вязов и буков…

Проходя мимо дома семьи Маруа, обе услышали душераздирающий крик. Окно спальни второго этажа было распахнуто настежь.

— Бетти больно! — закричала Мари-Эрмин.

— Да, но она быстро поправится, — ответила монахиня, увлекая ребенка на крыльцо монастырской школы.

Смена Жозефа начиналась в семь вечера. Он кружил по кухне с трубкой во рту. Пронзительные крики Элизабет сводили его с ума. Временами она испускала хриплый, почти звериный вопль, и это было еще хуже.

«Бетти, будь молодцом! — повторял он про себя. — С первенцем, Симоном, она так не мучилась. Что-то пошло не так…»

Акушерка была рядом с его женой. Анетта Дюпре увела к себе испуганного Симона. Сама она в прошлом году родила своего пятого ребенка — девочку весом в шесть фунтов. Увидев испуганное лицо Жозефа, Анетта не удержалась от злорадного замечания:

— Мне дети даются без труда! А у вашей Бетти, наверное, от природы в теле какой-то изъян!

Шли часы. Элизабет все также стонала и плакала. Добросердечная Селин Тибо, беременная седьмым ребенком, пришла поддержать будущего отца. Жозеф искренне уважал эту сдержанную и всегда готовую помочь женщину.

— Я был бы рад, если бы ребенок родился еще днем, — сказал он Селин. — Сейчас вот уйду на работу, и хорош будет из меня работник! Только и мыслей, как мучается моя Бетти!

— Я поднимусь и посмотрю, как там она, — предложила Селин.

В комнате все было готово к появлению новорожденного. Оцинкованная Ванночка с теплой водой стояла на принесенном из кухни столе. Рядом — стопка чистого белья и пеленок. Элизабет, бледная и мокрая от пота, тужилась изо всех сил, а акушерка по мере возможности ей помогала.

— А, это вы, Мадам Тибо! — воскликнула она при виде посетительницы. — Помогите мне, пожалуйста! Встаньте у изголовья кровати и подержите мадам Маруа за спину. Ребенок ленивый, и крупный к тому же. Мне нужно его ухватить, иначе это затянется надолго, а бедняжка совсем выбилась из сил! Роды начались внезапно. Утром отошли воды, и я думала, что все быстро закончится.

Искренне сочувствуя роженице, Селин погладила ее по лбу.

— Позовите ко мне Жозефа! — умоляющим голосом прошептала та.

— Упаси Боже! Здесь не место мужчинам! — воскликнула акушерка. — Тужьтесь, моя милая, тужьтесь сильнее!

Наконец появилась головка ребенка, а потом и плечики. Молодая мать испустила такой страшный крик, словно готовилась отдать Богу душу. Ему эхом ответил писк новорожденного. С перекошенным от ужаса лицом Жозеф ворвался в комнату.

— Ну что?

— У вас замечательный паренек, месье Маруа, — объявила акушерка. — Светловолосый, как его мамочка.

Совершенно вымотанная, Элизабет разрыдалась. Господь отказал ей в радости иметь свою родную девочку. Но зато муж вне себя от счастья, и это слабое, но утешение… Однако стоило ей прижать новорожденного к груди, как от разочарования не осталось и следа.

— Как вы его назовете? — спросила Селин Тибо.

— Арман, в честь моего отца, — гордо ответил Жозеф. — Не терпится поделиться радостью с ребятами на фабрике!

Рабочий поздравил супругу, полюбовался пару минут своим сыном и спустился на первый этаж. Через двадцать минут ему нужно было быть на работе. И все-таки, идя по улице Сен-Жорж, он то и дело останавливался, чтобы рассказать соседям о пополнении в семействе. На террасе отеля-ресторана, соседствовавшего с универсальным магазином, за столиками собралось немало жителей поселка. Жозеф увидел Марселя, мужа Селин, который беседовал с каким-то приезжим из Роберваля.

— Эй, Марсель! У меня мальчик! Настоящий крепыш, не меньше восьми фунтов весу!

Коллега поздравил его, но без присущей ему жизнерадостности. Жозеф вдруг осознал, что никто из собравшихся на террасе не улыбается, да и разговор, похоже, у них серьезный.

— Что случилось? — тихо спросил он у Амеде.

Друг и сосед похлопал его по руке и ответил шепотом:

— Везде только и разговоров, что об «испанке» [12]. В Квебеке и Монреале начали заболевать люди. Наши солдаты привезли болезнь из Европы. Говорят, на континенте люди умирают тысячами…

Глухой страх пришел на смену эйфории.

— Неужели эта чертовщина может дойти и до нас? — спросил Жозеф.

Амеде невесело улыбнулся.

— Все может быть, Жо! Если черт вмешается, то и до эпидемии недалеко. Подумай, сколько кораблей каждый день приходит в Шикутими!

Мужчины замолчали. Довершая эффект сказанного, солнце скрылось за тучей. Две недели спустя, в начале октября, на прилегающих к озеру Сен-Жан землях началась эпидемия.

Монастырская школа Валь-Жальбер, 20 октября 1918 года

Как обычно, сестра Аполлония встала перед рассветом, чтобы помолиться. Перебирая четки, она прочла «Ave Maria». Пожилая монахиня была встревожена и взволнована до глубины души, и верой, которую за долгие годы ничто не смогло поколебать, были проникнуты ее мольбы. На последних словах «Отче наш» она разрыдалась.

— Всевышний, защити нас! Пощади детей! Смилуйся, Господи! — умоляла она.

Эпидемия набирала обороты. Население Квебека не устояло перед болезнью, которую одни называли испанским гриппом, а другие — инфлюэнцей. Пресса сообщала о миллионах умерших по всему миру. Пожилая монахиня с ужасом представляла себе, как страшный недуг сжимает свои тиски вокруг Валь-Жальбера. В Робервале уже умерло несколько человек, в том числе секретарь королевского суда Ашиль Трамбле [13]. Вчера слегла Жанна, одна из учениц сестры Аполлонии.

— Может, это и не грипп, — сказала монахиня вслух, пытаясь взять себя в руки. — Жанне всегда плохо во время месячных…

Сквозь окно лился сероватый свет. Вдалеке залаяла собака. Петухи звонким криком встречали солнце. Настоятельница вытерла слезы и вышла из спальни. В коридоре витал аромат горячего кофе.

«Сестра Викторианна уже встала», — подумала она.

Нависшая над поселком угроза заставила мать-настоятельницу по-иному взглянуть на их повседневную жизнь.

«Здесь мы живем в мире, порядке и труде. Учим детей, а значит, приносим обществу пользу. Редко доводилось мне видеть такое спокойное место, как Валь-Жальбер. Местные семьи живут в достатке, богатств природы хватает на всех. Я не понимала, как прекрасна наша жизнь…»

Сестра Аполлония регулярно читала газеты. Эпидемия испанского гриппа затронула множество стран. Один местный репортер написал об этом так: «Теперь это очевидно — гнев Божий обрушился на мир» [14].

«За что Господь нас наказывает? — спросила она себя, входя в кухню. — Быть может, за эту ужасную войну?»

Сестра-хозяйка, кутаясь в шаль, сидела у печи.

— Сестра Викторианна, вы нездоровы? — моментально обеспокоилась настоятельница. — Не болит ли голова? Нет ли озноба, температуры? Ломоты во всем теле? Таковы симптомы этого ужасного гриппа!

— Не волнуйтесь, матушка. Я просто замерзла — систему отопления еще не включили. Пейте скорее кофе! Он как раз такой, как вы любите — не слишком горячий, но и не теплый. Еще я порезала немного вчерашнего хлеба.

— Спасибо, но мне совсем не хочется есть, — сказала сестра Аполлония. — Вчера вечером месье кюре сказал, что, если в поселке выявят случаи заражения, на дверях домов больных повесят таблички. Еще он полагает, что школу придется закрыть. Лучше, чтобы дети Посидели дома — так у них будет меньше шансов заразиться.

При слове «заразиться» сестра-хозяйка вздрогнула и перекрестилась.

В кухню вошла сестра Мария Магдалина с Мари-Эрмин на руках.

— Наша мадемуазель требует завтрак. По утрам у нее хороший аппетит. Доброе утро, сестры!