Эрмин поклонилась и вернулась к фортепиано. Жозеф, за которым следовал мэр, бросился к ней. Он схватил девушку за запястье, но не грубо.

— Мимин, крошка, не дай ввести себя в заблуждение! — сказал он, с неодобрением покосившись на пианиста. — Поверь, если я и запрещал тебе подходить к Лоре Шарден, то только для того, чтобы ты не расстраивалась понапрасну. Ведь что выходит? Богатая женщина в трауре заявляет, что ты — ее дочь, и мы должны ей поверить на слово? Ты меня знаешь, я не из доверчивых. Господин мэр меня понимает. Как бы то ни было, пока что я твой опекун. И я считаю тебя своим ребенком, а мои сыновья любят тебя, как сестру. Не забывай и о нашей Бетти. Она тоже испугалась, когда приехала эта дама и стала заявлять на тебя свои права.

— Жозеф по-своему прав, — поддержал опекуна мэр Валь-Жальбера. — Нельзя отрицать того факта, что эта дама бросила тебя на произвол судьбы, когда ты была годовалой крошкой. Нужно проявить осмотрительность. Почему она вдруг заинтересовалась тобой именно сейчас? Она производит впечатление дамы состоятельной. Тем более это не делает ей чести — бросить ребенка и на долгие годы забыть о нем!

Девушка не могла больше этого слушать. Ханс Цале отодвинул обоих мужчин.

— Не сбивайте мадемуазель с толку, — сказал он. — Чего вы боитесь? Я немного узнал характер мадемуазель Эрмин и полагаю, что она способна вынести свое собственное суждение.

— Да! — подхватила девушка. — Я хочу поужинать со своей матерью. Она пообещала все мне объяснить.

— Ты немедленно вернешься домой! — вспыхнул рабочий. — Приедешь сюда в другой день!

Собравшиеся говорили на повышенных тонах. Лора бесшумно подошла к группе и теперь молча слушала. И не она одна — рядом стояли два официанта и директор отеля. Сидящие за ближними столиками клиенты тоже навострили уши.

— Жозеф, я не поеду домой сегодня, — сказала Эрмин. — Во-первых, я очень сердита на вас с Бетти. Во-вторых, у меня есть право провести вечер с матерью, потому что я, в отличие от вас, точно знаю, что это действительно моя мать. А спать я лягу на диванчике.

— Будет лучше оставить ее здесь, Жозеф, — вмешался мэр. — Я готов завтра привезти вас сюда, чтобы вы могли всё уладить. Идемте, мой друг. А тебя, Эрмин, от души поздравляю! Ты поешь великолепно! Браво! Браво!

Лора решила, что пришло время действовать. Она подошла к девушке и ласково обняла ее за талию.

— Не беспокойтесь, месье Маруа, завтра мы с вами встретимся снова.

Жозеф повернулся и направился к выходу. Мэр последовал за ним. Эрмин сразу же почувствовала себя лучше. Присутствие опекуна с определенного момента стало для нее невыносимым.

— Поднимемся в мой номер, — предложила Лора. — Ужин уже подали.

— Желаю вам приятного аппетита! — сказал Ханс.

Он стоял и смотрел им вслед. Эрмин улыбнулась ему, прежде чем уйти. И эта исполненная надежды улыбка сделала ее лицо еще более очаровательным.

«Настоящая фея! — думал пианист. — Фея света! Такая миниатюрная, такая легкая! И такая голубоглазая!»

Ханс Цале вздохнул. Он был влюблен.

Эрмин казалось, что она очутилась в ином, непривычном мире. Комната Лоры была просторной, обстановка поражала своей роскошью. Девушка с любопытством рассмотрела желтые бархатные шторы на атласной подкладке, мягкий ковер и инкрустированную мебель. Накрытая шелковистым покрывалом кровать показалась ей огромной.

— У тебя нет с собой другой одежды? — спросила у нее мать.

— В машине мэра я забыла свою шерстяную шаль. Я укрываюсь ею на обратном пути, вечером прохладно.

— Я дам тебе что-нибудь более удобное, чем это шелковое платье.

Лора, казалось, взяла себя в руки, хотя нервозность еще ощущалась в каждом ее жесте. Она открыла платяной шкаф и достала юбку из легкой струящейся ткани, блузку с длинными рукавами и трикотажный жилет.

— Вот, держи. Можешь переодеться за ширмой. Очень жаль, но у меня вся одежда черного цвета.

Эрмин с восхищением рассматривала круглый столик с белой скатертью. Блюда были накрыты колпаками из серебристого металла. Посуда и столовые приборы сияли. На девушку неожиданно накатила новая волна страха.

«Я совсем не знаю эту женщину, мою мать, — подумала она. — Она говорит со мной так, словно мы вместе много дней, но ведь мы ничего не знаем друг о друге! Когда она обнимала меня, я чувствовала, что она любит меня. Но теперь…»

Лора села за стол и пригубила бокал вина. Несколько предстоящих часов обещали быть мучительными, она это знала.

«Господи, только бы она смогла понять! Я так торопилась поговорить с ней, и вот теперь мне страшно, так страшно! И я никогда не смогу рассказать всей правды…»

Девушка вышла из-за ширмы. Лицо ее было бледным, щеки пылали. В черной одежде она выглядела еще более хрупкой.

— Давай поужинаем, моя дорогая! Ты, должно быть, проголодалась и хочешь пить. О себе могу сказать, что с удовольствием что-нибудь съем!

— Я тоже выпью портвейна, — сказала Эрмин. — Совсем чуть-чуть, чтобы расслабиться.

— О-ля-ля! Разве твои сверстницы пьют вино? — шутливо отозвалась молодая женщина. — Но ты права, нужно отметить нашу встречу.

В молчании они отведали тостов с черной икрой и говяжьего жаркого с поджаренным луком. Эрмин впервые попробовала столь изысканную и вкусную пищу. Щеки ее раскраснелись от вина. Она наконец начала получать удовольствие от этих мгновений, казавшихся почти нереальными.

— Если бы кто-то сказал мне, — начала она робко, — что я буду ужинать со своей матерью, элегантной дамой, в роскошном отеле в Робервале, я бы никогда не поверила!

— Я тоже, — отозвалась Лора. — Если бы мне рассказали, когда я сошла с корабля в Квебеке двадцать лет тому назад, сколько счастья и горя ждет меня на этой земле, я бы тут же вернулась на судно. Я приехала в Канаду из Бельгии, это страна в Европе. Я родилась в городке Рулер [45]. Это промышленный город, в двадцати милях от Северного моря. Моя семья переехала туда из Брюсселя. Тебе о чем-нибудь говорят эти названия?

— Конечно, я учила географию в монастырской школе. Я была прилежной ученицей, потому что жила с сестрами.

Эрмин ответила довольно сухо. Она заранее приготовилась к тому, что рассказ матери доставит ей огорчение. Выходило, что ее предки по материнской линии не были канадцами. Что ж, она восприняла это спокойно, решив отложить на потом вопросы о своих корнях.

— Ты тоже о многом должна мне рассказать, — сказала Лора. — Хочешь чего-нибудь на десерт? Например, торт с черникой?

— У нас, на озере Сен-Жан, говорят не торт, а пирог. Спасибо, я уже наелась.

— Эрмин, что с тобой? Ты кажешься сердитой. Расстроилась, узнав, что я родилась в другой стране? Но в Канаде очень много эмигрантов. И пожалуйста, называй меня «мама» хотя бы время от времени. Для меня это огромное удовольствие.

Они обменялись погрустневшими взглядами.

— Жаль, что ты не можешь снова назвать меня так, — вздохнула Лора.

— Когда я очнулась от обморока, я сказала «мама», потому что не совсем понимала, что со мной, — пыталась оправдаться девушка.

— Я понимаю… Так вот, однажды июньским утром я сошла на берег в порту Квебека. Мои отец и мать недавно умерли от туберкулеза. На свете у меня остался единственный близкий человек — старший брат Реми, он работал на заводе в городке Труа-Ривьер. Он прислал мне денег на дорогу. Я бы ни за что не решилась сама отправиться за океан, но перспектива жить рядом с Реми меня радовала. Мой брат был добрым, серьезным, не имел вредных привычек. Увы! Когда я пришла на бумажную фабрику, один из мастеров сказал, что мой брат совсем недавно погиб в результате несчастного случая. Я была в отчаянии. Я чувствовала себя потерянной в этой огромной чужой стране. У меня не было ни знакомых, ни жилья, потому что я намеревалась на первых порах жить вместе с братом.

Эрмин слушала молча, не сомневаясь в правдивости рассказа, и сердце ее сжималось, потому что в голосе матери звучала неподдельная боль. Лора между тем продолжала: