На второй год, в сезоне-85/86, пришли Алессандро Реника, Клаудио Гарелла – вратарь, ставший чемпионом в составе «Вероны» – и Бруно Джордано… Гарелла отбивал мяч ногами, это было что-то невероятное – он не использовал руки! Поэтому я просил его: «Хорошо, ты не берешь его в руки, но и не давай им возможности сыграть на добивании». И он никогда не отбивал мяч так, чтобы его затолкали в сетку. До того в «Наполи» отказался перейти Паоло Росси, заявивший, что этот город не для него, что в Неаполе была каморра. [21]Очевидно, что в «Наполи» никто не хотел переходить.

Когда я впервые увидел Джордано, я сразу же понял, что этот футболист нам подходит: он был замешан в скандале с нелегальными ставками на тотализаторе, в «Тотонеро»… Он выступал за «Лацио», умело обращался с мячом, играл на правом фланге, на левом. Я сказал: «Этот игрок – для «Наполи». Я встретился с ним: «Джордано, пожалуйста, играй за нас». И он мне ответил: «Да, когда захочешь». За Джордано у Ферлаино просили три миллиона долларов, и тот плакался мне, говорил, что у него нет таких денег. «Эй, старик, напрягись», — сказал я ему. И, к счастью, он поднапрягся, так как Джордано был настоящим феноменом. С Бруно мы понимали друг друга без слов, он действовал позади, а я – чуть ближе к атаке. Я забил 11 мячей, а он – 10, и мы наконец-то попали в Кубок УЕФА, заняв третье место в чемпионате, отстав от «Ювентуса», выигравшего скудетто, [22]на шесть очков.

Главным тренером в ту пору являлся Бьянки, Оттавио Бьянки… На самом же деле мы сами были себе тренерами, потому что он мне сразу не понравился. Он был очень жестким, походил больше на немца, чем на латино, и заставить его улыбаться было невозможно даже под палкой. Правда, меня он все-таки остерегался, так как я всегда был готов дать ему отпор и выставить его на посмешище. Он избегал качать права в моем присутствии, несмотря на авторитарный склад характера. Однажды он мне сказал:

— У меня есть упражнение, которое нужно выполнить.

— Какое?

— Я даю вам мяч, а вы будете должны упасть на землю, перебросив его несколько раз с одной ноги на другую.

— Я не собираюсь делать этого, я не буду падать на землю. Падать меня заставляют соперники…

— Ладно, тогда у нас будут проблемы по ходу всего сезона.

— Хорошо, тогда вы будете вынуждены уйти.

Такими были наши отношения, хотя мы все равно давали результат. К счастью, в то время Бог уже свел меня с Гильермо Копполой. В действительности он подписал со мной контракт в октябре 1985 года. Эта перемена произошла, потому что я ушел из «Барселоны» в полной нищете. Я настаиваю: в этом не было вины Хорхе Цитершпиллера; в конце концов, решения принимал и принимаю всегда только я. Хорхе не хотел сдаваться, так как верил в то, что мы сумеем выйти из кризиса, однако я слишком много работал для того, чтобы ничего за это не иметь. «Все изменится», — говорил он мне. А я ему отвечал: «Нет, ничего не меняется…». Вместе со своей женой я разработал план; мы знали, что у нас впереди еще целая жизнь, и нужно было этим пользоваться. Этот план подразумевал те самые перемены, мы уже не могли больше ждать.

Гильермо я знал с момента моего перехода в «Боку», хотя тогда он был по другую сторону. Он представлял интересы большинства игроков, которые должны были перейти в «Архентинос Хуниорс», особенно Карли Рандассо, меньше всего хотевшего куда-то уходить. В 1985 году мы были в Эсеисе на сборах перед отборочным матчем чемпионата мира, он там занимался делами Руджери, Гареки, и я искал с ним встречи. Я спросил их о том, что это за человек, как он себя вел. И я всегда вспоминал его жест по отношению к Барбасу, привлекший мое внимание: после того, как продать его из «Расинга» в «Сарагосу», Гильермо появился в Аликанте, где мы готовились к испанскому мундиалю, и вернул Барбитасу немного денег, предварительно показав ему все счета. Все это было проделано с такой тщательностью… Этот момент я вспомнил, когда мы впервые сели обсудить наши дела. Гильермо болтал с Фильолом, который также был его клиентом – все были его клиентами! — и я позвал его к себе в номер, объяснил ему, что не намерен больше работать с Хорхе, и может ли он заняться моими делами… Гильермо сказал мне, что не хотел бы вмешиваться, но я остановил его на полуслове: «Ты не должен ничего говорить! Говорить буду я». В ту пору он представлял интересы почти двухсот игроков, Руджери, Гареки и других звезд, работал в банке, а я хотел от него эксклюзивной работы со мной. Он попросил у меня время на раздумья. Закрыл еще один трансфер – Инсуа в «Лас-Пальмас», и когда приехал в Наполи, то начал изучать все мои цифры… У меня был счет в банке Ла Риоха, там я познакомился с Рамоном Эрнандесом, который был секретарем Менема во время его президентства. Кто тогда мог себе представить, как высоко заберется Рамон?! Он сразу же нашел работу для моего отца и шурина в офисе в Буэнос-Айресе; если чего и не хватало, так это инвентаря. Если бы я не доверял им, то кто бы тогда стал доверять? Это был способ объединить всю семью, хотя ни отец, ни шурин ни черта не смыслили в цифрах. Они были кем-то навроде инспекторов.

Много лет спустя Гильермо поведал мне, что для него было честью работать со мной, для него это было честью!

Отличительными чертами Гильермо помимо всего прочего были порядок, умение найти способ реализовать мои планы, вложить деньги… Он никогда ничего не прикарманивал, потому что… он был богаче меня! Много раз мы подкалывали друг друга, кто из нас больше заработает. В той ситуации, что мы находились, Гильермо сотворил настоящее чудо… Поэтому, когда говорят, что Копполо довел меня до этого, довел до того, я отвечаю: «Коппола вытащил меня из нуля и поставил на ноги!».

А по поводу наркотиков, которые не имеют ничего общего с этой историей, я могу сказать кратко, слушайте внимательно: никогда Коппола не приучал меня к наркотикам, потому что, когда я начал их употреблять, в Барселоне, его и близко рядом не было. И точка.

Итак, мы финишировали третьими. Третьими! Для «Наполи» это было настоящим успехом, моментом славы… Чемпион – «Ювентус», второе место – у «Ромы», а третьими стали мы. И кто вспоминал тогда о том баннере в Вероне, в первом матче итальянского этапа моей карьеры? О том «Добро пожаловать в Италию» для неаполитанцев? Итак, пришло время реванша, вендетты…

Было 23 февраля 1986 года. Вся их курва [23]кричала нам: «Мойтесь, мойтесь!». Мы проигрываем 0:2, неаполитанцы возмущены… Я с мячом – пин, пан! — защитник ошибается, и я забиваю гол. И за четыре минуты до конца – пум! — пенальти, который я реализовываю. В итоге – 2:2. Мы праздновали так, словно выиграли Кубок чемпионов! А те наши футболисты, что сидели на скамейке запасных, вместо того, чтобы обниматься с нами, подбежали к трибуне, что кричала нам «Мойтесь, мойтесь!». Вот такими были наша команда и наш город, где мы играли и жили.

В сезоне-86/87 наконец-то получилось все, что мы так долго готовили. После того, как я стал чемпионом мира в Мексике, мне казалось, что для меня уже не существует преград… Да мы проиграли в первом раунде Кубка УЕФА «Тулузе», но мы же ведь не могли выиграть все: к тому же в тот день я не забил пенальти, и мы уступили в серии 11-метровых… Но мы боролись изо всех сил.

Я попросил Ферлаино приобрести Карневале, Андреа Карневале, и поскольку он уже знал, что я прошу что-то зря, то привез его из «Удинезе». Он спросил меня, чего нам не хватает для того, чтобы стать чемпионами, и я ответил: «Немного везения, президент, немного везения, ничего больше». Остальные клубы, гранды, были напуганы. У них был Платини, целая куча феноменальных игроков, но они все равно боялись, жутко боялись! Они вывешивали расистские баннеры, но делали это из-за страха: они не могли понять, как это бедняки с юга смогли унести кусок торта, который раньше кроме них не ел никто другой. И это был самый большой кусок!