Нью-йоркская квартира Генри Микста соответствовала требованиям голливудской моды и, по мнению Валентины, которая, увидев Генри, снова перестала говорить связными предложениями, а только мычала и выдавала отдельные слова, могла потянуть на целый стадион.

— Ему здесь будет одиноко! — простонала Элли.

— У меня есть домохозяйка. Очень добрая старушка. Им будет замечательно вдвоем, но это только тогда, когда меня не будет рядом. В основном, я стану заниматься со щенком сам. Мне всегда говорили, что из меня получился бы первоклассный воспитатель в детском саду.

— Правда?

— Да, Элли. — Он взял ее за руку. — Мне давно уже хочется завести собственных детей.

Валентина поперхнулась апельсиновым соком, закашлялась и разлила половину на стол.

Генри звал их куда-нибудь съездить в субботу, но Элли угрюмо отказывалась от всего на свете. Она собиралась запереться в квартире, чтобы больше никто не мешал ее одиночеству. Ей только что отказали во взаимности, причем, отказали не в самой лучшей форме, и, чтобы справиться с собой и успокоиться, ей нужно было время. Валентина выразительно развела руками: мол, ничего не выйдет, если Элли отказывается ехать. Сама она, может быть, и хотела бы напроситься на уик-энд без подруги, но явно не решалась. Во-первых, они с Генри едва знакомы, во-вторых, это поклонник Элли, а в третьих… А в третьих, это же все-таки — Генри Микст!

В общем, на следующий день Сид со своим новым хозяином отправился искать водоемы с лягушками; Валентина пошла на свидание с очередным бой-френдом; Элли же залегла на диван и весь день смотрела в потолок, размышляя о своих мужчинах.

И вот что обнаружилось: она постарела не рядом с Сидом. Она постарела не по чьей-то вине, а, если можно так выразиться, — сознательно. Сама по себе.

Этот процесс начался очень давно, с того дня, когда ей исполнилось двадцать, и когда она впервые стала встречаться с мужчиной, старше ее на десять лет. Оказывается, у нее никогда не было любовников-ровесников. Все романы, вплоть до последнего, случались с мужчинами уже солидного возраста.

Элли всегда считала, что так лучше, что на их фоне она смотрится молодой, и ей многое прощается в этом обществе. Она надевала на себя образ девочки-подростка, кокетничала со всеми без разбору, сохраняя таким образом право на некоторые детские выходки.

Сейчас же Элли вдруг с ужасом поняла, что это было огромное заблуждение. Ведь все равно ей приходилось играть по их правилам… Это были правила взрослых людей, пресыщенных жизнью, видевших практически все на своем веку, заросших жирком цинизма; людей, давно не способных на любовь, а только на голую похоть; людей, предающихся самым острым наслаждениям бытия, но мечтающих только об одном: о покое…

Это было мертвое общество. А она в нем — живая. Именно поэтому и привлекала внимание.

За исключением одного НО.

Впрочем, это «но» ей помогли раскрыть в себе только близнецы, да и то не сразу. Она подружилась с Джимом и Майком, когда ей самой было столько, сколько им сейчас — двадцать пять лет. С этого момента уже взрослая Элли открыла в жизни много нового, прекрасного и живого.

Оказывается, можно завтракать не только в дорогих ресторанах, а в открытых уличных кафе, а еще лучше — огромным сандвичем, прямо на лавочке в сквере. И это не некрасиво. Это вкусно и весело! Оказывается, после сандвича можно есть мороженое втроем, из общего огромного лотка, пачкая друг другу щеки и пугая прохожих.

Оказывается, не обязательно ходить на премьеры фильмов в модные салоны, где собирается городская богема. Можно премило проводить время с попкорном и пивом на последних сеансах в обычном кинотеатре…

А еще в Нью-Йорке, благодаря близнецам, обнаружилось множество каруселей, парковых аттракционов, спортивных залов, дорожек для скейтов, велосипедных маршрутов… А уж если совсем не хватало транспорта, то можно было кататься верхом на Майке, огромном, как медведь, пришпоривая его пятками и громко улюлюкая. Очень удобно, а главное — бесплатно!

— Но ведь я старушка! — хохотала она. — Вам простительно валять дурака, а на меня уже смотрят, как на больную!

— А ты думаешь, с НИМИ на тебя не смотрят, как на больную?

— Да, — добавил Джим, — ты просто инородное тело для их общества.

— Похоже, я везде инородное тело.

— Но для них — все же более инородное. Там разница в возрасте больше. И интересы совсем другие.

— Ты же молодая, Элли! — сказал ей однажды Майк. — Лови момент, пока тебе не перевалило за тридцать! — И дружески огрел ее по плечу своей ручищей. Как в воду глядел!

…Элли вздохнула и повернулась на бок, уткнувшись носом в спинку дивана. Вот и перевалило…

И только сегодня она поняла, что ощущает и свою молодость, и жизнь вообще только в одном-единственном обществе… И только с одним-единственным мужчиной чувствует себя настоящей женщиной.

— Я бы советовала тебе оторваться от сладких грез о Майке и заняться поиском квартиры. Пока я не вышла на работу и не переехала к одному замечательному художнику на студию.

— На студию?

— Такая огромная квартира-студия, с десятиметровыми потолками, где полно холстов, лестниц, балконов и мягких диванов… Знаешь, он — сексуальный гигант!

— Зачем же мне тогда срочно искать квартиру, если ты уедешь?

— Элли, ищи квартиру, пока твою вторую сестру не бросил муж! Иначе твоя семья оставит тебя без гроша, а потом разведет руками и скажет: ну что с нее взять? Ничего-то у нее в жизни не получается!

— Хорошо, я поняла. Мне нужно срочно вложить куда-то деньги.

— Доходит. Слава богу! Я помогу тебе с выбором. Потому что в ноябре будет поздно — выхожу на работу.

— Да ты что! И куда?

— В музей.

— Валентина. Чтобы ты — да в музей? Это музей выдающихся мужских форм, собранных у забытых народностей?

— Нет. Зря ты обо мне так думаешь. По крайней мере, это не салон красоты, где я возглавляла бы обслугу. Меня берут в «Метрополитен».

— Валентина! Ты идешь работать в «Метрополитен»! Вот это да! Как тебе удалось?

— Нержавеющие старые связи.

— С кем это?

— Как раз с мужчинами, сплошь состоящими из выдающихся форм.

— Ну вот, видишь? Куда ж мы без их форм… А ты говоришь «оторваться от сладких грез».

— Оторвись. Пойдем по агентствам. Для меня самой этот процесс очень важен, понимаешь? Я люблю эту игру в добычу…

— Игра в добычу — это скорее мужское занятие.

— Может, во мне живет неандерталец, который мечтает завалить еще одного мамонта, и этим мамонтом станет твоя квартира. Пойдем, Элли! А то я передумаю.

Поиски квартиры на несколько дней заняли подруг полностью: с раннего утра и до глубокой ночи. Это оказалось настолько увлекательно, что Элли действительно почти забыла о Майке.

— Наверно, во мне тоже живет неандерталец! — сказала она как-то вечером, после того, как они с Валентиной исколесили весь Манхеттен и еще два района на материке.

Ноги гудели от усталости, в глазах стояли комнаты и коридоры, лица любопытных соседей, а главное — цены. Нули и цифры запутывались и спотыкались друг о друга, заплетались в причудливые узоры и тут же погрязали в жесточайших спорах о выгоде и экономии…

И так проходил каждый день их дотошных поисков. Элли снились квадратные метры и скидки на новостройки; белый мрамор ванных комнат рядом с Централл-парком и обшарпанные стены на окраинах Бруклина… Валентина начала уже опасаться за ее здоровье и за то, что оставшиеся полмиллиона разойдутся на оплату агентов и на бензин. А еще она опасалась, что не выдержит сама: когда Элли укладывалась спать, проваливаясь в свой сказочный жилищный бред, Валентине как раз наступало время бежать к художнику, где на сон оставалось максимум два часа… А утром — снова за руль. Такой режим не каждый может выдержать.

— Надо что-то решать! — сказала она через пять дней. — А то, во-первых, мой художник недоволен, что видит меня только по ночам. А во-вторых, вот, посмотри: я похудела на пять килограмм и у меня круги под глазами.