Еще несколько минут, еще несколько шагов по густой пыли. Джек взял у нее фонарь, направил луч на частично откопанный кусок мрамора.

Оливия задохнулась. Это была красивая, четко вырезанная надпись, покрытая патиной медового цвета.

— О-о-х, — выдохнула Оливия.

— Надгробная стела.

— Да, да. Думаю, это так. — Оливия подошла ближе, не в силах сдержать волнение в голосе…

— Проклятие! Только за последний час насыпалось столько песка и камней. — Джек стирал с мрамора пыль, чтобы частично открыть женскую фигуру и надпись под ней. — Можешь прочесть?

Оливия провела пальцами по греческим буквам. Она с жадностью расшифровывала слова. «В году 293, месяце…»

Она покачала головой. Остальные буквы были покрыты грязью. Оливия подняла руки, чтобы смести грязь, и задела камень. Он покатился вниз и ударился о столб, который вдруг зашатался. Мелкие камни и земля посыпались на их головы. Оливия задыхалась в пыли, набившейся ей в нос и рот.

— Садись. — Джек толкнул ее в сторону, где камнепад был меньше. А сам ударился головой о торчавшее на потолке бревно, выронил фонарь.

— Ты в порядке? — Джек упал на колени. Здесь, обхватив руками голову, сидела Оливия.

— Джек… Плохи наши дела? — Голос ее был тихий и дрожащий.

Камни падали на обоих, прыгали по головам, рукам и плечам…

Плохи их дела. Очень плохи…

— Мы выберемся отсюда. Мы всегда выбирались. Помнишь пещеры в Базилекотте? Никто не думал, что мы сможем. А мы выплыли на отливной волне. Мы и теперь выберемся.

Она смотрела на Джека. Он и в самом деле верит, что они выйдут отсюда? Или пытается успокоить ее? Она хотела верить ему, но…

— Здесь плавать трудно, — проговорила Оливия, борясь со слезами. Нельзя показывать Джеку, как она боится. Противостоять клаустрофобии и без того трудно, если воображаешь, что стены сближаются и вот-вот сожмут тебя. А сейчас это случилось наяву. Это вовсе не фобия. Ее худшие страхи стали реальностью. Стены надвигались на нее со всех сторон.

— Нам надо выбираться отсюда. — Оливия попыталась встать, опираясь на плечо Джека.

Затрещала балка, на которой держались лампы, и рухнула рядом с головой Оливии. Туннель погрузился в темноту. Это был конец. Живыми они отсюда не выйдут. Оливия стиснула зубы.

— Ты в порядке? — опять спросил он. Голос где-то совсем рядом.

Она с трудом сглотнула.

— Да.

— Есть идея. Если бы только я мог видеть, — с нотками бодрости заговорил Джек. — Не могу найти фонарь. — Беззвучно он обругал себя за неосторожность. И продолжал водить руками по камням вокруг них. Наконец из кучи песка и пыли появился луч света. Джек схватил фонарь. Сначала он посветил на Оливию. Покрытая грязью, побледневшая, она глядела на него. В глазах страх.

Он коснулся ее щеки.

— Мы выберемся отсюда, — сказал он.

— Ты всегда был оптимистом. — Ей даже удалось улыбнуться.

— Дорога ведет только к выходу. — Он направил луч на выход из туннеля и понял, что проблема усложняется. Конечно, он оптимист. Но и реалист тоже.

— Проклятье! — На щеках вздулись желваки. — Там рухнули еще два столба. Посмотри на эту кучу камней. Кто знает, держатся ли остальные балки?

— Так, — сказала она. — Какой у нас выбор?

Молодец Оливия! Несмотря на страх, думает ясно. Она рациональна и практична посреди хаоса. Если бы только у них был выбор…

— В этом конце туннеля слишком тесно, чтобы копать, — спокойно объяснил положение Джек. — Нам мешают стены. Им придется копать с того конца.

— Им? Кому — им? Все в городе, в лагере никого. До утра никто не вернется. Мы не можем…

— Не говори «не можем», — мрачно попросил он. — Если бы только я не отправил Ставроса домой! Он бы непременно заметил, что линия отключилась. Он бы догадался, что я внизу. И тогда они бы начали копать с другой стороны…

— Мы не продержимся до утра, Джек. Не хватит воздуха, уже душно.

Он посвятил фонариком ей в лицо. Она выглядела удивительно спокойной. У другой женщины началась бы истерика, она бы проклинала его, требовала, чтобы он что-нибудь сделал. Но Оливия не такая, как другие женщины. Что пользы притворяться или лгать ей?

— Вероятно, ты права, — согласился он. Тусклый луч фонаря погас. Туннель снова погрузился в темноту.

— Я хотел рассказать тебе, как я жалею об одном слове, — после долгого молчания заговорил Джек. Они оба размышляли о том, какие у них ничтожные шансы выбраться отсюда. — Когда я уходил, я назвал тебя зайчихой.

— Я и была зайчихой, когда старалась забеременеть.

Джек покачал головой, хотя и понимал, что она его не видит.

— Да, ты очень старалась.

— Я никогда тебе не говорила, но именно поэтому я была против секса. Какое-то время мне приходилось делать процедуры. Это словно работа. Я ненавидела их, но не могла тебе рассказать.

— Нет, могла! Тебе следовало рассказать мне.

— Я боялась обидеть тебя. Мы были так близки. И я так хорошо тебя знала. Я могла предвидеть, что ты захочешь… Не отрицай.

— Я думал, что смена обстановки пойдет нам обоим на пользу. Но ты не поехала со мной. Ты говоришь, что я не попросил тебя. Я и не собирался просить. Ждал, что ты упакуешь вещи и поедешь со мной. А ты вместо этого решила остаться. Да еще, кажется, испытала облегчение, что я уезжаю.

— Так и было. Я не могла стоять и видеть твой взгляд. Будто я добиваю лежачего…

— Оливия, ради бога! Ты никогда не добивала лежачего. Да я и не был лежачим.

— А на прощальной вечеринке?

— Я и секунды не думал об этой вечеринке. Конечно, меня спрашивали, где ты. Я отвечал, что у тебя грипп. Это никогда меня не тяготило.

— А что тяготило? Живыми мы отсюда не выйдем. Расскажи. Я хочу знать, что заставило тебя уехать?

— Меня тяготило, что ты не рассказываешь мне о том, что мучает тебя. Черт, ты вообще ни о чем со мной не разговаривала.

— Ни о чем? Я все время разговаривала с тобой, — запротестовала Оливия.

— Но не о важном. О ребенке, которого у нас не было. Об отпуске, который мы не брали. О времени, которое мы не уделяли друг другу. Мы избегали разговаривать об этом. Об обиде, которую ты чувствовала, когда меня повышали или награждали.

— Я гордилась тобой, — перебила его монолог Оливия. — Но…

— Продолжай.

— Теперь я понимаю, что просто завидовала тебе. Я тоже хотела стать полным профессором. Хотела иметь время на изыскания. Глядя на тебя, я думала, это легко. — В ее голосе звучала такая печаль, что он обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Ты говорила, что я высокомерный и своекорыстный.

— Мне не следовало этого говорить.

— Нет, все правильно. Я всегда был полон собой. Ты облегчила мне путь к успеху. Ты моя команда поддержки. Без тебя я бы ничего не добился. А я никогда не благодарил тебя. Ведь не благодарил, правда? — От внезапного сожаления у него прервался голос.

— Правда. Но ты прекрасно обходился и без меня. В Калифорнийском университете…

— И я тоже так думал. До сих пор. А теперь понял, какой пустой была моя жизнь там. Нет, конечно, я работал с моими студентами и писал. Но никто не ждал меня вечером. Там не было тебя. — Голос упал.

— Джек, я должна тебе что-то сказать.

— Я знаю. Ты заполнила документы для развода.

— Почему ты их не подписал?

— Я не мог этого сделать. Я не мог их подписать, не сделав еще одну попытку.

— Эти раскопки и есть твоя попытка?

— Не совсем. Здесь еще и гробница. — Он громко засмеялся. — Но, если честно, то да. Я подумал, что раскопки заинтригуют тебя.

— Это не то, что я хотела тебе сказать, — вздохнула она. — Перед отъездом сюда я выставила на продажу наш дом.

— Наш дом? Ты продаешь наш дом?!

— Это мой дом. Так ты сказал перед тем, как уехать. Ты сказал, что не вернешься. А все оставшееся мое.

— Я наговорил много такого…

— Вроде того, что я слишком чувствительная, слишком тонкокожая, слишком напряженная?