Неожиданно папашка перевернулся на другой бок. Я спрыгнул с кровати, натянул штаны и поглубже засунул книжку-коврижку в один из карманов.

Папашка проснулся не сразу. Я подошёл к окну и стал смотреть из-за гардины. Теперь вдалеке был виден берег, но я почти не обратил на него внимания. Мои мысли были в другом месте… и в другом времени.

Если всё рассказанное Фроде было правдой, значит, я читал о самом загадочном карточном фокусе в мире. Наколдовать целую карточную колоду было само по себе невероятно, но превратить все пятьдесят две карты в живых людей было колдовством ещё более высокого уровня. Даже если на это ушли долгие годы.

Но если мир — фокус, значит, должен существовать и фокусник. Я надеялся, что со временем сумею разоблачить его, но не так-то легко разоблачить фокус, если фокусник даже не показывается на сцене. Папашка совсем потерял голову, когда, выглянув из-за гардины, увидел, что мы приближаемся к полоске земли.

— Скоро мы прибудем на родину философов, — сказал он.

Первое, что сделал папашка, сойдя на берег Пелопоннеса, купил номер того самого модного журнала, который его тётушка привезла с Крита.

Мы расположились в ресторане на открытом воздухе в многолюдном портовом городе и заказали завтрак. Пока мы ждали кофе и сок, а также засохший хлеб с порцией водянистого вишнёвого джема, папашка начал листать журнал.

— Какого чёрта! — неожиданно воскликнул он.

Он повернул журнал ко мне и показал фотографию мамы на целую страницу. Она была не так легко одета, как женщины на картах, купленных папашкой в Вероне, но до этого было недалеко. Правда, в данном случае лёгкие одежды можно было извинить, потому что мама демонстрировала купальные костюмы.

— Может быть, мы всё-таки встретим её в Афинах, — сказал папашка. — Но увезти эту даму домой будет не так-то легко.

Внизу на странице была подпись, но она была на греческом, а это представляло трудность даже для папашки. Однако дело было не только в значении слов — Греция до сих пор не потрудилась перейти на латинский алфавит, принятый во всей Европе.

Наш завтрак стоял на столе, но папашка даже не притронулся к кофе. Он взял журнал и стал спрашивать у людей, сидящих поблизости, не знают ли они немецкого или английского. Наконец ему удалось найти несколько молодых людей. Он показал им фотографию мамы и попросил перевести, что под ней написано. Молодые люди посмотрели на меня, вся это сцена была довольно неприятна. Я только надеялся, что папашка не начнёт ссориться с ними из-за того, что греки переманивают к себе норвежских женщин или что-нибудь в этом роде.

Когда он вернулся, у него на бумажке было написано название рекламного агентства в Афинах.

— Горячо — холодно, — только и сказал он.

В журнале было много фотографий и других женщин, но папашку интересовала лишь мама. Он осторожно вырвал из журнала страницу с её фотографией, а весь журнал выбросил в урну — примерно так же он выбрасывал новенькие колоды карт, вынув из них джокера.

Самый короткий путь до Афин проходил по южной стороне Коринфского залива и дальше через знаменитый Коринфский канал. Но папашка никогда не выбирал самый короткий путь, если мог по дороге осмотреть что-то интересное.

Дело в том, что он хотел заехать в Дельфы и узнать кое-что у тамошнего оракула. Это означало, что нам следовало пересечь Коринфский залив на пароме и проехать через Дельфы по северной стороне залива.

Поездка на пароме заняла не больше получаса. Через несколько миль мы оказались в маленьком городке, который назывался Нафпактос. Здесь мы остановились и на площади с видом на венецианскую крепость подкрепились кофе и лимонадом.

Я, естественно, думал о том, что произойдёт, когда мы встретим маму в Афинах, но не меньше меня занимало и то, что я прочитал в книжке-коврижке. Я долго размышлял, как бы мне поговорить с папашкой о том, что меня интересовало, но притом не выдать себя.

Папашка попросил у официанта счёт, и тут я спросил у него:

— Ты веришь в Бога?

Он вздрогнул.

— Не кажется ли тебе, что утро — не самое подходящее время для такого разговора?

Я мог бы с ним согласиться, но он не имел никакого представления о том, когда у меня началось утро и сколько я бодрствовал, пока он блуждал по стране снов. Если бы он только знал! Его и самого интересовали сложные вопросы, он и сам порой показывал затейливые карточные фокусы, но я-то прочитал, как целая карточная колода неожиданно ожила, превратившись в людей из плоти и крови!

— Если Бог действительно существует, — продолжал я, — тогда Он любит играть в прятки со Своими созданиями.

Папашка хрипло засмеялся, но я понял, что он со мной согласен.

— Наверное, у Бога случился шок, когда Он увидел, что сотворил, — сказал папашка. — И Он сбежал от всего подальше. Понимаешь, трудно сказать, кто больше испугался, Адам или его Создатель. Я думаю, что акт творения испугал одинаково их обоих. Но я согласен: Богу следовало подписать Свой шедевр до того, как Он сбежал.

— Как подписать?

— Он мог бы начертать Своё имя в какой-нибудь горной расселине или где-нибудь ещё.

— Значит, ты не веришь в Бога?

— Этого я не сказал. Я как раз сказал, что Бог сидит на небесах и смеётся над нами, потому что мы в Него не верим.

"Как раз, — подумал я, — как раз об этом он разглагольствовал в Гамбурге".

Он продолжал:

— Хотя Бог и не оставил нам никакой визитной карточки, Он оставил нам после Себя весь мир. Мне кажется, этого достаточно.

Папашка на минуту задумался, а потом сказал:

— Когда-то русский космонавт и русский нейрохирург обсуждали христианство. Нейрохирург был православным, космонавт — нет. "Я не раз летал в космос, — хвастался космонавт" — но не видел там ни одного ангела". Нейрохирург был поражён этим высказыванием, но потом сказал: "А я оперировал много замечательных голов, но ни в одном мозгу не видел ни одной мысли".

Теперь поражённым оказался я.

— Это ты только что придумал? — спросил я папашку.

Он покачал головой.

— Нет, слышал от одного из умников, которые преподают философию в Арендале.

Единственное, что папашка предпринял, чтобы получить диплом философа, — это сдал экзамен philosophicum в народном университете. Все книги он прочитал заранее, но в прошлую осень посещал лекции по истории философии на курсах медицинских сестёр в Арендале.

Естественно, что папашка не считал достаточным того, что рассказывал "профессор" на курсах медицинских сестёр. Однажды он привёз его к нам домой на Хисёй. "Я не мог оставить этого типа в одиночестве в гостинице", — сказал папашка. Так с ним познакомился и я. "Профессор" болтал, не закрывая рта. Вечные истины интересовали его почти так же, как папашку. Разница между ними была лишь в том, что "профессор" был полуученый разбойник, а папашка — просто разбойник.

Папашка загляделся на венецианскую крепость.

— Нет, Ханс Томас, — сказал он наконец. — Бог умер. И убили Его мы сами.

Это высказывание показалось мне таким непонятным и таким возмутительным, что я предпочёл никак не отвечать на его слова.

Коринфский залив остался у нас за спиной, и дорога начала подниматься по горным склонам к Дельфам, по обеим сторонам тянулись бесконечные оливковые рощи. Мы успели бы доехать до Афин в тот же день, но папашка убедил меня, что нельзя просто промчаться мимо Дельф, не знакомясь подробно с их достопримечательностями.

В середине дня мы прибыли в Дельфы и первым делом сняли номер с великолепным видом на Коринфский залив. В Дельфах было много отелей, но папашка выбрал тот, из которого было видно море.