Если отец не спал, он все время спрашивал ее, почему она до сих пор не вышла замуж. Он решительно не помнил, что сам всячески препятствовал ей. Объяснить, как обстояли дела на самом деле, просто язык не поворачивался. Дошло до того, что отец отписал ей в завещании шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса, которые она могла получить только в случае замужества.

Ричард изводил ее вопросами, есть ль у нее жених, и в какой-то момент она не выдержала и рассказала про юного Шакспера. В иные времена это привело бы Ричарда в ярость – связалась с молокососом небогатого ума! Но близость смерти творит с человеком настоящие чудеса – теперь он и этому известию был рад. Но не прекращал своих расспросов, и в конце концов в сентябре дочка призналась, что переспала с Уиллом. Только после этого отец успокоился. И опять заснул. И уже больше не проснулся.

Ему приснилось, что Анна беременна и что он узнал об этом самым последним, когда размер живота скрывать было уже невозможно. Ричард Хэтуэй устроил дочери допрос с пристрастием, криками и оскорблениями довел до слез, дал для профилактики увесистый подзатыльник и вышел из дома.

Уверенной походкой он направился прямо к кожевенной лавке Шакспера. За прилавком стоял юный Уилл, который при виде разгневанного отца Анны совершенно растерялся и даже в первый момент захотел убежать и спрятаться. Едва сдержался.

– Что вам угодно, сэр?

– Что мне угодно? Мне угодно содрать с тебя шкуру и наделать из нее перчаток! Где твой отец, паршивец?!

Но отец Уилла услышал громкие крики в лавке и сам уже спускался к посетителю. Узнав фермера, Джон Шакспер протянул ему руку и пригласил в дом пропустить по стаканчику и решить все проблемы.

Решать проблемы надо по мере их поступления, успокаивал себя Александр на другое утро. Он проснулся позднее, чем было нужно, чтобы успеть на первые два доклада утреннего заседания. Но, по правде сказать, его гораздо больше беспокоил завтрак. Голодать до обеда ему решительно не хотелось, а денег у него осталось немного, и не было никакой охоты попусту проедать их. Раз все включено, значит, все включено, кто бы это ни включил. «Назад деньги ни им, ни мне не вернут», – резюмировал он.

Но эта самая незначительная из проблем Александра решилась сама собой, как только он появился в ресторане. Утренний шведский стол, конечно, уже закончился, но ему моментально накрыли столик и предложили роскошный выбор блюд. Чего там только не было! Свежеподжаренные хрустящие гренки дымились на тарелке, от белоснежного йогурта, искрившегося на свету, веяло прохладой, розоватая буженина источала едва уловимый чесночный аромат, яичница таращила на него свои желтые глазищи, черная икра призывно отпотевала в хрустальной мисочке на льду, бутылка с французским шампанским в нетерпении раздувала бока в ведерке рядом со столиком, но самое главное, от чего Александр окончательно проснулся, был манящий аромат какого-то поистине волшебного кофе.

Это тебе не стандартный континентальный завтрак: сосиска с булочкой и помятым круассаном или какие-нибудь бэкон энд эггз! И уж тем более не английский брэкфест… Что за волшебная метка была на его гостевой карте, Александр никак не мог понять. Но как только он утолил голод, к нему вернулся ночной страх. И виной всему была именно икра. Всякие там ветчины с буженинами да четыре вида сыров его не пугали, но когда он представил, сколько здесь стоит черная икра, намазывать ей второй бутерброд ему расхотелось. Он погрыз фисташек вперемешку с миндалем, чтобы как-то успокоиться.

Все ясно как белый день, начатый с черной икры, – его просто покупают. Потом к нему подойдут и скажут: кушали нашу икру? Вернее, вашу икру за наши деньги? Будьте любезны, отработайте. Вот вам шарашка, и трудитесь на благо нашей родины. Кто платит, тот и заказывает музыку. Dura lex sed lex. Закон суров, но это закон. Дура лекс…

Нет, сам дурак – что ж дальше-то делать? Александр ответил на традиционный русский вопрос традиционным же русским ответом. Он налил полный фужер шампанского, выпил залпом и совсем уж по-русски закусил икрой – ложкой прямо из мисочки. «Вдова Клико», между прочим, заметил Александр и почему-то сразу вспомнил про Ирку. Может, ей поплакаться? Нет, это уже слишком. Это ему обойдется еще дороже. И так он из-за нее потерял бдительность.

Вообще, какого дьявола шекспировский вопрос вдруг взволновал африканского диктатора? Или их интересуют математические способности Александра? Да, в молодости он увлекался математикой – папа руку приложил. Признак Коши, гипотеза Эйлера, теорема Ферма… Но кто об этом знает? А только за потенциальные способности еще никому полмиллиона не предлагали. Нет, что-то здесь не так.

Стюардесса быстро разносила обед. Вот оно, принципиальное отличие от экономкласса: стеклянная посуда, металлические приборы, в баре любой напиток и почти ресторанное питание. Ну разве чуть хуже, чем в оксфордском отеле, промелькнуло у него в голове. «Я правильно тогда подумал, что с этим диктатором что-то нечисто», – снова принялся размышлять Александр о недавних событиях. Полмиллиона долларов ему собирался платить диктатор страны, экономика которой даже не трещит по швам, а лежит во прахе: инфляция более десяти тысяч процентов в год. Абсурд.

Но возможно, через него действуют другие. Кто же? «Опус Деи», кто еще! Эдуард! И… Мигель. Хотя они, по-видимому, по разные стороны баррикад. Один все время твердит как пономарь: не занимайся Шекспиром, не занимайся Шекспиром. А чем Александру еще заниматься, если он шекспировскому вопросу всю жизнь свою сознательную отдал?! Другой миллионы предлагает, только давай заканчивай исследование. И Мигель тоже поет с чужого голоса. Но вот чей это голос? Время одиночек прошло, партии, организации, тайные и явные, – вот кто правит миром. Александр поморщился: до чего же все банально!

Думать-думать! Проповедь святости в миру – девиз «дела Божьего». Шакспер святым, очевидно, не был, а вот тот, кто скрывался под его именем, определенно претендовал на святость: ничего, мол, мне не нужно – ни имени, ни гонорара. Все жертвовал бедным, а тут как раз сын перчаточника подвернулся! Чем тот загадочный автор не святой? Вот его бы на щит и на знамя. А еще можно доказать, что он как-то связан с розенкрейцерами – тоже все-таки братья во Христе.

В общем, прелатуре Ватикана тут есть чем идеологически поживиться… Сами они, конечно, действовать не будут, а вот под прикрытием африканского диктатора продвинуть свое Божье дело – это вариант. Кто подумает, что «Опус Деи» связался с африканским диктатором? Такого и Дэн Браун бы не посмел предположить, а уж он чего только не навыдумывал. Александру о нем Таня рассказывала… Он скривился от внезапной боли в затылке, вызванной воспоминанием о жене. Вот и считай после этого, что мысль нематериальна. Мысль о Татьяне тут же запульсировала мигренью.

Он отдал стюардессе посуду и предался воспоминаниям, закрыв глаза и надеясь забыть о боли.

Погрузившись в глубокую задумчивость, Александр не заметил, как сделал себе еще один бутерброд с черной икрой. Когда же, наконец, увидел этот плод своей задумчивости, усмехнулся, пробормотал что-то вроде «Коготок увяз – всей птичке пропасть». Раз икра уже подана, съест он ее или не съест, значения не имеет. Хоть энергии наберется, утешился он, наливая себе чашку кофе.

Александр и не догадывался, насколько он был прав: энергии в текущие сутки ему предстояло израсходовать исключительно много. Ближайшее потрясение ожидало его буквально через пять минут.

Войдя в номер, он сразу же насторожился. Тапочки у кровати аккуратно стояли носик к носику, параллельно друг другу. Он точно помнил, что оставлял их буквой «Т»: один тапок перпендикулярно кровати, другой – параллельно. Поработали уборщицы? Но это предположение тут же пришлось отвергнуть. В номере никто не убирался. Как ни тщательно застилал постель Александр, горничная перестелила бы ее по-своему. Да и уборку здесь начинали позднее, так, чтобы не мешать постояльцам: сначала выясняли, покинули ли они гостиницу, и только потом вторгались с пылесосом. Это и было высшим классом сервиса пятизвездочного отеля – его ненавязчивость!