Но то, что фантастике — космической, земной и подводной — целиком был посвящен один из японских павильонов, удивило даже научных фантастов. Конечно, не самих японцев, много сделавших для того, чтобы фантастика стала повседневным элементом культурной жизни их страны.
Фантастика в послевоенной Японии действительно развивается исключительно бурно. Этот поразительный рост удивителен даже для страны с такими богатыми традициями в этом жанре, как Япония. Советский читатель знаком с новеллами Уэда Акинари "Луна в тумане", великолепной повестью о привидениях "Пионовый фонарь" Санъюэтэй Энтё и повестью Акутагавы Рюноскэ "В стране водяных", с творчеством выдающего современного фантаста Кобо Абэ, создавшего "Четвертый ледниковый период", "Женщину в песках", "Чужое лицо".
Внешне японскую фантастику можно сравнительно легко разделить на течения, характерные для фантастики европейской. Тут и "готический роман" с привидениями, где сверхъестественное на поверку оказывается мнимым, и странная тревожная фантастика, граничащая с иррациональным, близкая к произведениям Кафки и "Поминкам по Финнегану" Джойса, и тонкая акварель, вся сотканная из одного настроения, которой написаны некоторые рассказы Брэдбери, и почти классический роман-предупреждение. Но это только внешняя сторона. Как "Пионовый фонарь" ничего общего не имеет с романами Анны Рэдклифф, так "Четвертый ледниковый период" — явление чисто японское. Как приходя с работы, японец снимает европейский костюм, ботинки, галстук и переодевается в кимоно и сандалии, так атмосфера исследовательского института, американизированные отношения, сигареты и виски являются только внешним каркасом Романа Кобо Абэ "Четвертый ледниковый период". Истинные отношения героев, их мораль, взгляды на жизнь, любовь и смерть, то есть все то, из чего слагается душа человека, совсем иные, чем это может показаться при беглом знакомстве. И ключ к ним — японская классика, Японская культура, японский характер.
Но Кобо Абэ отнюдь не традиционалист, искусно замаскировавшийся под новатора в «западном» стиле. Он действительно новатор, в том числе и в научной фантастике. Ведь проблемы "Четвертого ледникового периода" можно коротко сформулировать так: "Готовы ли люди к встрече с будущим?".
Как и всякая другая литература, японская фантастика далеко не равноценна. Рядом с такими тонкими мастерами, как Сакё Комацу, работают и писатели рабски подражающие американской фантастике. Хотя многие из них подражают лучшим ее образцам, но все равно перенесенные на японскую почву типично американские сюжеты выглядят аляповатыми цветами, слишком яркими для нежно-зеленых полутонов долин и синих контуров сопок, повторяющих классические очертания Фудзи. Столь же чужда или, быть может, нова для Японии принятая в Европе восточная стилизация. "Корабль сокровищ" и «Рационалист» Синити Хоси, пожалуй, наиболее характерные образцы этого течения.
Японию по справедливости можно назвать "четвертой фантастической державой". Фантастическая литература Японии богата и разнообразна. Часто встречаются чисто традиционные сюжеты, навеянные богатым опытом волшебных повествований средневековья. Впрочем, даже авангардистские опусы окрашены национальным колоритом. Но много и таких произведений, которые напоминают о Японии лишь именами своих героев. Влияние англо-американской фантастики явно чувствуется в рассказах и Синити Хоси и Таку Маюмура ("Приказ о прекращении работ").
И еще одна, на мой взгляд, основная особенность японской фантастики. Она ясно ощущается во многих произведениях Кобо Абэ и Сакё Комацу. Это память о Хиросиме и Нагасаки. Вечная скорбь, и сдержанный гнев, и взгляд в будущее, где смешаны страх, недоверие, надежда.
Своеобразными приемами при исследовании грядущего пользуется японский писатель Сакё Комацу. Советский читатель уже знаком с его творчеством по повести "Черная эмблема сакуры" и нескольким рассказам, среди которых выделяется "Времена Хакусая".
Сквозь атомный пепел пробивается зеленый росток. Суждено ли ему вырасти? Во что он превратится? В уродливого мутанта? Или надежда все же есть?
Лицом к лицу столкнулся японский мальчик с непостижимой для него Службой времени. Временные экраны рассекают повествование. Под разными углами проецируют возможное будущее. И как крошечный мир, вобравший в себя Вселенную, многогранен и изломан мозг маленького японца, стремящегося отдать жизнь за императора. Неужели даже молодым суждено свершить самоубийственный цикл?
Влияние непреодоленного прошлого на сегодняшнюю жизнь людей, пожалуй, центральная тема Сакё Комацу. Тревожным набатом гудит прошлое в рассказе "Повестка о мобилизации". Война давным-давно кончилась, над атомным пепелищем распустилась жимолость. Раздвинув трещины в искореженном бетоне, пробились к небу весенние ростки новой культуры и новой морали. Самурайские изогнутые мечи и камикадзэ, которые перед последним полетом осушают последнюю в жизни чашку сакэ, серые линкоры в тропических морях и публичные харакири перед императорским дворцом — вся эта отдающая нафталином романтика как будто осталась навсегда позади. Но почему же тогда болят в непогоду старые раны? Почему давно проигранная война все еще посылает свои страшные повестки? Значит, где-то пусть в сдвинутом по фазе или амплитуде временном мире уже летят, вспенивая океан, торпеды, они нацелены на суда, дремлющие в Пирл-Харборе, а «Б-29» с атомной бомбой на борту уже подлетает к Хиросиме. Может быть, в той войне все протекает иначе. Может быть, теперь императорский флот атакует Гонконг, а Пентагон наносит атомный удар по Ниигате. Но война всегда война. Меняется стратегия и тактика, но чудовищная мясорубка не перестает затягивать в булькающий от крови зев свою привычную пищу.
Жертвой войны всегда становится будущее. Молодые, нерасцветшие жизни и те жизни, которые могли бы возникнуть, приносятся на этот страшный алтарь.
Почему же войны никогда не кончаются? Почему, проигранные и полузабытые, посылают они свои повестки от лица давно умерших военных министров? Сакё Комацу дает на это ясный ответ. Да потому, что кто-то этого хочет! Да потому, что не перевелись в обществе всякие «бывшие», обломки былой славы, "старые борцы". Они гремят костями и костылями. Они задыхаются, если воздух напоен запахом яблонь, а не пороховой гари.
В рассказе "Повестка о мобилизации" маниакальная воля престарелого «психокинетика», корчащегося на больничной койке, гальванизирует смердящий труп былой войны. Не случайно старый вояка является отцом героя, от лица которого ведется повествование. Это схватка, смертельная схватка двух поколений. Это костлявая рука милитаризма, которая тянется к горлу молодой Японии. От нее нельзя отмахнуться. Иначе однажды утром кто-то найдет в почтовом ящике повестку о мобилизации.
"Повестка о мобилизации", "Черная эмблема сакуры" "Времена Хокусая" — во всех этих рассказах будущее жестоко детерминирует прошлое или вновь и вновь возрождает его в возможных, точнее, в резонансных вариантах. Сакё Комацу лишь намеками проясняет загадочный характер таких связей. Зато в рассказе "Да здравствуют предки!" эпохи, разделенные непреодолимой вековой бездной, соединяет туннель через время — пространство.
Зачем писателю понадобилась такая конкретизация? На первый взгляд она сопряжена с известными издержками. Загадочная Служба времени, двадцатилетней давности повестка и атомный отблеск на бирюзовой воде картин Хокусая — это прежде всего емкие художественные символы. Они создают определенное настроение, которое только усиливается недосказанностью. Туннель же из современной Японии в эпоху Эдо — просто фантастический атрибут с очень конкретной специализацией. Почему же Сакё Комацу выбрал именно этот простой, эмоционально ограниченный прием? Не потому ли, что пещера в горе ведет именно в эпоху Эдо, когда, по мысли автора, Япония встала на путь, определивший ее сегодняшний облик? Это уже не бабочка в рассказе Брэдбери "И грянул гром", определенным образом изменившая судьбу человечества. Это вполне конкретная эпоха, когда перед Японией стояла дилемма — оставаться в изоляции" или раскрыть двери заморским купцам, чьи настойчивые требования подкреплялись пушками фрегатов. Сакё Комацу не искал того «рокового» момента, который лег тяжким грузом на чашу весов, он не пытался наметить иной путь к войне. Одним словом, его "машина временя" не была использована для привычных в фантастике целей. Тогда зачем она понадобилась и почему временные переходы в рассказе "Да здравствуют предки!" совершаются со столь же небрежной легкостью, как в "31 июня" Пристли? На оба эти вопроса есть только один ответ."…Вскоре патриотизм начал принимать уродливые формы. Появилась какая-то нелепая националистическая организация под названием "Поможем страдающему Эдо!". Члены этой организации устраивали шумные сборища, на всех зданиях, на всех углах расклеивали плакаты и лозунги.