Иногда убийство совершается исключительно ради своего эго, в особенности если оно совершается ради кого-то еще, но мне приятна мысль, что я не похож на других киллеров. Я знаю, что то, что я делаю — неправильно, но я не буду пытаться оправдать себя. Я не скажу, что Бог или дьявол заставили меня сделать это. Я не скажу, что они знали о том, что это должно было случиться. И я не буду сваливать все на несчастное детство, которое свернуло меня с ровной дороги жизни на эту грунтовку. У меня было нормальное детство, по крайней мере настолько, насколько это возможно с моей сумасшедшей матерью. Она никогда не обращалась со мной плохо и никогда не игнорировала меня — хотя, если бы она это делала, расти было бы значительно проще. Если бы она плохо обращалась со мной, это дало бы мне повод ее ненавидеть. Если бы игнорировала — это дало бы мне повод любить ее.

Если бы я и мог сослаться на свое детство и найти в нем причину того, что я стал тем, кем стал, то это была бы полная противоположность игнорирования. Это были бы непрерывные разговоры, постоянные объяснения, постоянное присутствие. Так что нет никакой глубоко зарытой причины в том, почему я вырос человеком, которому нравится убивать людей. Никаких внутренних метаний или конфликтов, или обиды на мир или родителей. Ни один из них не был алкоголиком. Не домогался меня. Я не спалил ни одной школы и ни разу не пытался поджечь собаку. Я был нормальным ребенком.

Отворачиваюсь от раковины и смотрю на город в мое маленькое окно. Там все по-прежнему серо. Еще раз умываюсь и вытираю лицо.

Насколько я хочу быть преданным этой работе?

Преданность — это сила воли. Зажмуриваюсь. Работать или не работать? Вот в чем вопрос.

Звонит телефон. Звонок застает меня врасплох, и я смотрю на телефон, ожидая, что он сейчас запрыгает по столику. Первая моя мысль — о маме. Не случилось ли с ней что? Не уверен насчет срока давности дурных предчувствий, но мне кажется, что у того, которое меня посетило вчера утром, срок уже должен был выйти. С мамой все в порядке. С мамой всегда все будет в порядке. Хватаю трубку до того, как включается автоответчик.

— Джо? Это ты? — спрашивает она, не дав мне возможности вставить слово.

— Мам?

— Здравствуй, Джо, это твоя мать.

— Мам… зачем… зачем ты мне звонишь?

— Что такое? Мне нужна причина, чтобы позвонить своему единственному ребенку, который, как я думала, меня любит?

— Я люблю тебя, мам.

— Странный у тебя способ доказать это.

— Ты знаешь, что я тебя люблю, мам, — говорю я, и мне хочется добавить, что я бы хотел хоть раз в жизни услышать от нее что-то хорошее обо мне.

— Отлично, Джо.

— Спасибо.

— Ты не понял. Это была сарказмичность.

— Сарказм.

— Что, Джо?

— Что?

— Ты что-то сказал?

— Ничего.

— Мне послышалось, что ты что-то сказал.

— По-моему связь плохая. Так о чем ты говорила?

— Я говорила, что это была сарказмичность. Просто отлично, что ты теперь думаешь, что я только внушаю себе, что ты меня любишь. Хочешь сказать, что я должна принять на веру, что ты любишь свою мать? Не понимаю, как я должна в это поверить. Ты никогда не навещаешь меня, а когда я звоню, ты жалуешься! Иногда я просто не знаю, что делать. Твоему отцу было бы стыдно, если бы он увидел, как ты со мной обращаешься, Джо. Стыдно!

Какая-то часть меня хочет плакать. Другая — кричать. Не делаю ни того, ни другого. Сажусь, и голова моя медленно опускается на грудь. Думаю о том, какой была бы жизнь, если бы вместо папы умерла мама.

— Прости, — говорю я, зная, что проще извиниться, чем попытаться изменить ее мнение. — Обещаю исправиться, правда, мам.

— Правда? Вот он, настоящий Джо. Любящий, заботливый сын, которого я знала и который другим и быть не может. Иногда ты бываешь настоящим ангелом, Джо. Я так горжусь тобой.

— Правда? — я начинаю улыбаться. — Спасибо, — добавляю я, очень про себя надеясь, что она не «сарказмична».

— Я была сегодня у врача, — говорит она, меняя тему, точнее, приступая к теме, ради которой она и звонила.

Врача? О господи.

— Что случилось?

— По-моему, я ходила во сне, Джо. Сегодня утром я проснулась на полу, а дверь в спальню была распахнута настежь.

— На полу? Господи. С тобой все в порядке?

— А ты как думаешь?

— Что врач сказал?

— Он сказал, что это был эпизод. Ты знаешь, что такое эпизод, Джо?

Мне уже больше хочется плакать, чем кричать. Я думаю о Фэй, Эдгаре, Карене и Стьюарде — героях любимого маминого сериала. Да, я знаю, что такое эпизод.

— Что за эпизод?

— Доктор Костелло сказал, что волноваться нечего. Он дал мне какие-то таблетки.

— Что за таблетки?

— Не знаю. Я тебе расскажу подробнее, когда ты придешь. Я приготовлю котлеты. Твои любимые, Джо.

— С тобой точно все в порядке?

— Похоже, доктор Костелло действительно так считает. Так во сколько ты придешь?

Внезапно я начинаю сильно сомневаться, что эпизод имел место быть. На самом деле я почти уверен, что мама все это придумывает, чтобы я почувствовал себя виноватым.

— А тебе надо будет проходить еще какие-нибудь обследования?

— Нет. Часов в шесть? Половина седьмого?

— Никаких обследований? Почему? Что они еще собираются сделать?

— У меня есть таблетки.

— Просто я волнуюсь.

— Мне станет лучше, когда ты придешь.

Делаю глубокий вдох.

— Я не могу прийти, мам. Я немного занят.

— Ты всегда занят, никогда не уделишь матери немного времени. Ты все, что у меня есть, и ты это знаешь. С тех пор как твой отец умер. Что с тобой будет, когда я умру?

Это будет рай.

— Я зайду в понедельник, как обычно.

— Надеюсь, мы выясним это в понедельник.

Внезапно разговор обрывается.

Я встаю и вешаю трубку. Иду к своему продавленному дивану. Сажусь и кладу ноги на обшарпанный кофейный столик. Тишина в комнате стоит такая, что я слышу, как насос гоняет воду по аквариуму. Задумываюсь о том, как было бы спокойно, если бы я был золотой рыбкой и моя память удержала бы только последние пять секунд разговора с моей матерью.

Снова смотрю на папки. Если я их просмотрю, по крайней мере, я перестану думать о матери. Котлеты в понедельник. Это прелюдия к ее ворчанию насчет того, что я не живу с ней, что у меня нет личной жизни, что у меня нет «БМВ». Если я начну читать, смогу ли я выкинуть ее из головы?

Думаю, попробовать стоит.

Я беру папки и начинаю листать их содержимое.

Детектив Харвей Тэйлор. Сорок три года. Женат. Четверо детей. Работает в полиции последние восемнадцать лет. В двадцать восемь лет стал детективом, специализирующимся на кражах со взломом. В тридцать четыре получил повышение, стал специалистом по убийствам. Участвовал в раскрытии одного из самых громких убийств, когда-либо совершавшихся в Новой Зеландии. Входил в команду, которая два года назад выслеживала первого серийного убийцу в этой стране. Является частью команды, которая сегодня преследует еще одного. Около двух лет назад этот детектив из Веллингтона прибыл в Крайстчерч. В отличие от предыдущего расследования, настоящее сильно затянулось.

Читаю биографию Тэйлора и вижу, что в школе он был круглым отличником. Многочисленные спортивные достижения. Высокий IQ. Как раз тот тип людей, который я не переносил, когда учился в школе. К которому я так хотел относиться.

В папке перечислены его школьные отметки. Оценки Королевского Полицейского колледжа Новой Зеландии. Результаты психологических тестов. Ищу вопрос «Убивали ли вы когда-нибудь женщину, удушив ее и предварительно изнасиловав», но такого вопроса нет. Подозреваю, что он отметил бы галочкой ответ «нет». Большая часть вопросов порядком туповата. Какой ваш любимый цвет? Какой ваш любимый номер? Пошли бы вы на кражу, если бы оказались в безвыходном положении? Употребляли ли вы когда-нибудь наркотики? Случалось ли вам когда-нибудь убить животное? Случалось ли вам кого-нибудь побить в школе? А били ли вас? Любите ли вы разводить костры?