— У меня в кармане плавок есть стаканчик. Тебе дать, чтоб ты со страху не описался?

— Очень смешно.

Коган шагает к бассейну. Триш видит его краем глаза, но делает вид, что ничего не замечает. Как ребенок, думает Тед. И почему люди так себя ведут? Он садится на шезлонг рядом с женой Кляйна, — садится, как на лошадь: спинка между ног, спортивные туфли упираются в асфальт. Наблюдает за детишками, на которых якобы смотрит Триш. Нарочно скребет ножками шезлонга по земле, подтаскивая его поближе к женщине. Словно горло прочищает, чтобы его заметили.

— Тедди, я с тобой не разговариваю, — напряженно произносит Триш, продолжая глядеть на бассейн.

Теду от нее всегда было как-то не по себе. Не то чтобы она была страшненькая, но описать ее знакомым совсем непросто. На свидании, скажем. Рассказываешь про Кляйна и Триш, про то, как они друг друга ненавидят (а что, отличная тема для разговора), и тут тебя девушка спрашивает, как они выглядят. С Кляйном-то никаких проблем. Симпатичный, только поседел рано. Картинку легко нарисовать. А вот с Триш все плохо. Сам Коган не считал ее привлекательной, но знал людей, которым она казалась красоткой. Поэтому рассказывал Тед о ней несколько более восторженно, чем думал. Довольно худая, метр семьдесят, волосы темные, глаза карие, нос слегка длинный… И быстренько переключался на ее характер, про который говорить было гораздо интереснее.

Глядя на нее, Тед понимает, почему Триш нравится мужикам. Иногда она действительно очень ничего. Правда, Коган всегда считал, что основной ее козырь — умение держаться. У Триш королевская осанка и острый ум. Поначалу Тед и Триш друг друга не любили, и от первого впечатления было очень трудно отделаться. В конце концов им удалось разглядеть друг в друге нормальных отзывчивых людей. И тогда, к их взаимному изумлению, выяснилось, что они с удовольствием проводят время вместе.

— Триш, ну что ты расстраиваешься? Я тебе ничего не сделал.

Она поворачивается:

— Спасибо хоть признаешь, что виноват!

— Я ничего такого не признаю. Я просто сказал, что ничего тебе не сделал.

Она пару секунд переваривает услышанное, потом хмыкает и тихонько обзывает его придурком.

— Хорошо, вот скажи мне, что честнее: сказать ей прямо все, что думаешь, или продолжить эти игры и затащить-таки ее в койку? — спрашивает Тед.

— Дело же не в этом, — отвечает она. — Дело в том, что так поступать жестоко. Ты же знаешь — ты ей понравился.

— Ага. А через пару месяцев мне надо было сказать: «Знаешь, как-то все у нас не складывается, пора нам расходиться каждому своей дорожкой»? По-моему, хуже вообще ничего не бывает.

— Хочешь говорить правду — пожалуйста. Важно, как ты ее говоришь.

— У меня дар рубить все как есть.

— Не валяй дурака.

— Обычно у меня вроде лучше получается. Просто она меня подловила. Момент был неудачный. Она что-то не то задела.

— Что она такого сказала?

Тед вздыхает. Больше всего ему запомнился ее взгляд. Она смотрела на него, но как будто не видела. Казалось, ей кто-то велел смотреть в глаза собеседнику, но забыл объяснить, зачем это нужно. Что надо видеть, а не просто смотреть. Не женщина, а загадка. Можно было подумать, она инструкцию или пьесу читает.

— «Я только прошу тебя, будь честен со мной», — цитирует Тед. — И еще: «Самое главное — быть честным».

Ему даже повторять такое стыдно. Как ей было не стыдно такое говорить — у него в мозгу не укладывается.

— И что такого? — спрашивает Триш.

— Да не хотела она никакой честности! Она просто не хотела, чтобы я с ней встречался только ради траха.

— И ты решил быть честным…

— Ага.

— И сказал, что с удовольствием с ней переспишь…

— Я не так сказал. Я сказал, что она мне нравится и я хочу ее, но длительных отношений, с моей точки зрения, у нас не выйдет.

— И как, по-твоему, это не обидно?

— Обидно, наверное. Только я надеялся, может, она сейчас неожиданно скажет что-нибудь такое, после чего я захочу длительных отношений. Удивит меня. Посмотрит мне в глаза и спокойно скажет: «Поехали к тебе. И трахни так, чтоб голова закружилась».

— Ты этого ждешь? Серьезно? Что-то не верится. По-моему, она тебе на больную мозоль наступила.

— Это на какую? — Тед улыбается.

Триш замолкает, явно решая, говорить или сдержаться. И если говорить, то как. Видно, как она распаляет себя и злится.

— Я думаю, она тебе о жене напомнила, — решительно говорит Триш. Явно она давно вынашивала эту идею и наконец собралась ею поделиться.

— Да ладно тебе, Триш! Что ты сочиняешь?

— Я же не говорю, что ты это осознанно. Просто у тебя в голове лампочка зажглась.

— Думай что хочешь. Лишь бы ты не расстраивалась. Только жена тут ни при чем. Мне просто плясать вокруг нее не хотелось. Из дерьма лепить бог весть что. Мне эти воздушные замки уже вот где. Пора мне, Триш, менять свою жизнь. Хватит вслепую тыкаться.

— И что ты собрался менять?

Теда так и подмывает рассказать, какие мысли бродят в голове последнее время. Как ему хочется бросить работу. Но он понимает, что лучше не надо. Распустишь язык — а потом Триш и Кляйн будут с кем ни попадя обсуждать его будущее. Но искушение хоть намекнуть слишком велико, и Тед почти ляпает сердитое «Да все, блин», но сдерживается.

— Многое, Триш, — говорит он спокойно.

— Ничего у тебя не выйдет. Ты же человеку даже шанса не дал.

— Дал, неправда!

— Два свидания! — фыркает Триш. — Это что, шанс, да?

Она еще что-то говорит, но он ее лекцию не слушает. Вместо этого Тед почему-то вспоминает письмо, которое пришло в начале недели. Может, по ассоциации вспоминает — очень уж дети в бассейне громко вопят. Тед вдруг на секунду оказывается совсем в другом месте.

Письмо пришло из Коннектикута. Там жила женщина, с которой он пару лет назад переспал и которую совсем уже забыл. Блондинка с тонкими пережженными волосами. Тело у нее было красивое.

«Надеюсь, у тебя все хорошо, — говорилось в письме. — Кажется, скоро твой день рождения? Я хотела тебя поздравить и сказать, что я о тебе по-прежнему вспоминаю. Надеюсь, я скоро приеду и мы встретимся».

У той женщины было двое детей. Тед о них ничего не знал, пока она не вернулась в Коннектикут. Оттуда она позвонила ему на работу и сказала, что ей надо будет с ним поговорить, когда он вернется домой. Тед все утро дергался. Отпустило его, только когда она ему рассказала про детей. Ничего подобного он не ожидал.

Оказалось, что за год до этого она развелась и развод получился тяжелый. Ей просто захотелось отвлечься, захотелось другой жизни. Сбежать от самой себя. «Поэтому я тебе и не сказала. Ты меня презираешь?»

А ему это, наоборот, понравилось. Прямо вот так вот захотела сбежать и сбежала? Здорово. Это как раз Коган понимал очень хорошо. Они перезванивались несколько месяцев, а потом она пропала. А может, это он первый перестал звонить? Или она встретила кого-нибудь? Теперь уже и не вспомнить.

Громкий голос Триш:

— Ты меня слушаешь?

Тед медленно поворачивается к ней и щурится за стеклами темных очков. Солнце, которое раньше заслоняла голова Триш, бьет ему прямо в глаза.

— А знаешь что? Мне в этом году сорок четыре исполняется.

— И чего?

— Не знаю.

— Да что с тобой такое, Тедди?

Дети. Письмо. Надо еще вина выпить.

— Как-то я не готов оказался.

— К чему? — Триш оглядывается.

— Да нет, все нормально. Это я так.

— Тедди, ты хоть представляешь, как тебе завидуют? Многие люди убили бы за такую жизнь. За то, чтобы быть тобой.

— Если ты знаешь того, кто готов поменяться, скажи ему, я отдам все, кроме машины. И удочки. Машину и удочку я себе оставлю.

— Я серьезно.

— И я.

Ринхарт встает над ними и заслоняет солнце.

— Привет! Как дела?

Рожа у него покраснела от выпитого, в руке бутылка «Эвиана».

— Ну чего, играем? — спрашивает Рик.

— Пошли.

Коган поворачивается к Триш: