– Вы предполагаете, что я упал с лестницы? – Миллз промолчала, и я ощутил первый порыв гнева. – Моя жена не могла знать, насколько я пьян, особенно если это не касалось ее задницы.

– Ее слова подтвердили несколько человек, из тех кто прошлым вечером был в вашем доме, – заметила Миллз.

– Кто?

– Это не столь важно.

– Не столь важно! Боже. Вы напоминаете прокурора, – стал безумствовать я. Главным образом, потому что со мной обращались, как с глупцом. – Вы побывали в моем офисе, детектив Миллз?

– Нет, – ответила она.

– Тогда пойдите, – не успокаивался я, – посмотрите, есть там стул или нет.

Она продолжала меня изучать, и я мог заметить в ней все, кроме сомнения. Была ли эта девица искренней, или она была просто задницей? Если бы она относилась ко мне как к другу, тогда я мог бы заметить, чего в ней больше. Пока что я видел в ее глазах нетерпение и предположил, что на нее оказывали давление. Газеты опубликовали много историй о жизни Эзры и разных спекуляций насчет его смерти, приводили неясные подробности расследования, причем много раз упоминалась Миллз. Я понимал, что это дело для нее, как говорят, «либо пан либо пропал», но что-то подсказывало мне: наши личные отношения могли бы не иметь к делу никакого отношения.

– Как зовут вашу секретаршу? – спросила она. Я ответил, и она обратилась к медсестре, которая чувствовала себя неудобно, оказавшись в такой ситуации: – Где у вас телефон? – Медсестра предложила ей воспользоваться телефоном в офисе дежурной медсестры, в холле. Миллз оглянулась на меня. – Никуда не уходите, – потребовала она, и я почти улыбнулся, прежде чем понял, что она не шутила.

Она отодвинула занавески и исчезла. Послышался стук ее каблуков о выложенный плиткой пол, и я остался один с медсестрой. Она поправила мне подушку.

– Это отделение скорой помощи? – спросил я.

– Да, но утром в субботу здесь затишье. Все с приступами острой боли и колотыми ранами поступают только к вечеру, – улыбнулась она и внезапно стала реальным человеком.

– Что случилось со мной?

– О, только небольшие ушибы и тому подобное. Иначе головная боль держалась бы дольше. – Ее лицо осветилось уже другой улыбкой, и я понял, что был не первой жертвой утренней субботы. – Вас обязательно скоро выпишут.

Я положил руку на ее теплое, как тесто, предплечье.

– Приходила моя жена ко мне? Короткие черные волосы. Хорошенькая. – Она молчала. – С твердым взгляд дом, – добавил я полушутя.

– Сожалею. Нет.

Я смотрел в сторону, чтобы не видеть жалости на ее лице.

– Вы замужем? – спросил я.

– Двадцать два года, – ответила она.

– Вы смогли бы уехать, если бы ваш муж находился один в отделении скорой помощи?

Она не ответила, и я подумал: «Нет, конечно».

– Это зависит… – наконец проговорила она. Медсестра разгладила мое одеяло, при этом ее руки двигались уверенно и быстро, и я подумал, что ей не хотелось заканчивать фразы.

– От чего? – спросил я.

Она посмотрела на меня, и ее руки внезапно успокоились.

– От того, заслужил он это или нет.

Вот в этом и есть различие между ней и мною, подумал я. Поскольку я был бы рядом независимо ни от чего. Внезапно эта медсестра перестала быть другом, и то открытое проявление теплоты, которое я почувствовал в крошечном, отгороженном занавесками пространстве, испарилось. И хотя она осталась и пробовала продолжить беседу, я все равно чувствовал себя одиноко – наедине с собственной головной болью и бессвязными образами предыдущей ночи.

Я слышалзвук. Колеса на деревянном настиле. Большой кожаный стул Эзры, скатывающийся с лестницы. Я знал, что был прав. Я чувствовал тяжесть!

Я был не настолько пьян.

Появилась Миллз – она выглядела свирепой.

– Я разговаривала с вашей секретаршей, – заявила она. – Внизу лестницы нет никакого стула. Когда она нашла вас утром, там не было стула. Более того, ничего с этого места не уносили. Нет разбитых окон. Ни одного признака насильственного входа.

– Но стул Эзры…

– Тот, который за его столом наверху? – уточнила Миллз, – Он там и стоит.

Я мысленно вернулся на день раньше. Я рано отправил свою секретаршу домой.

– Возможно, я забыл запереть дверь» – рискнул предположить я. – Слушайте, я это не придумываю. Я знаю, что произошло. – Миллз и медсестра молча уставились на меня. – Черт побери, кто-то сбросил стул с той лестницы!

– Слушайте, Пикенс. Вы сейчас не на верхней позиции в моем списке приоритетных дел. Вчера я потратила целый час, пытаясь разыскать вас, и не собираюсь больше впустую тратить время, потому что вы решили действовать один. Я понятно объяснила?

Не знаю, что больше приводило меня в бешенство: то, что Миллз отказывалась верить моим словам, или то, что у моей жены не хватило благопристойности приехать в больницу. Моя голова раскалывалась, а тело, очевидно, походило на тело Тайсона, проигравшего бой, и я почувствовал приступ рвоты.

– Прекрасно. Все.

Миллз смотрела на меня, как будто ожидала борьбы и была разочарована. Медсестра сказала, что мне нужно подписать кое-какие бумаги, и пошла за ними. Миллз уставилась на меня, а я глядел в потолок, решив держать рот на замке. События этого дня могли развиваться в двух направлениях. Могло стать лучше или хуже. После достаточно продолжительного притворного изучения белой акустической плитки Миллз наконец заговорила:

– Нам все-таки придется поговорить о той ночи, когда исчез Эзра. – Ее тон смягчился, как будто с ней что-то произошло и информация, которой я владел, могла оказаться уместной.Я промолчал, и она взорвалась: – Черт возьми, Ворк, он же ваш отец!

Тогда уже я посмотрел на нее.

– Вы не знаете главного, – не удержался я и тут же пожалел о сказанном. В моем голосе появилась злоба, и я заметил удивление в глазах детектива.

– Послушайте. Мне необходимо принять душ. Я должен поговорить с женой. Мы не могли бы перенести наш разговор на завтра?

Она попыталась возражать, но я остановил ее.

– В вашем офисе. В три часа. Я приеду.

– Надеюсь, я не пожалею об этом, – сказала она.

– Я буду на месте. В три часа.

После ухода Миллз все еще держался запах зрелого персика. Назначил бы я ей встречу при других обстоятельствах? Возможно. Ночь, о которой шла речь, действительна была ужасной, и я никогда не заговорил бы о ней. Никогда. Бывают тайны, которых вы не открываете, и такая тайна существовала у нас на двоих с сестрой. Это был последний подарок от Эзры – ложь, обернутая в обвинение и умерщвленная бесчестием. Из-за этой лжи я потерял сон и, возможно, душу тоже. Как Джин называла ее? Правда Эзры.Да, правда Эзры была моей правдой; так должно было быть, и если Джин думала иначе, это было с ее стороны ребячеством.

Я снял простыню. Кто-то надел на меня смирительную рубашку. Великолепно.

Медсестра позволила мне полежать свободно в течение почти часа. Когда она наконец появилась с моими документами, на мне все еще не было никакой одежды, и она оставила меня еще на двадцать минут, пока собирала мои вещи. День ухудшался, и ощущение грязной одежды на теле все только усугубляло.

Прихрамывая, я вышел из отделения скорой помощи наружу, день был унылым из-за низко несущихся облаков. Раздражающе влажная жара бросала в пот. Я стал искать ключи от машины, но вспомнил, что у меня нет автомобиля, так что пришлось идти домой пешком. Дома я хлопнул дверью, как будто ее закрыло сквозняком.

– Я пришел! – крикнул я.

Дом оказался пуст, как я и предполагал. Автомобиля Барбары не было на месте. Лампочка пришедшего сообщения подмигивала мне своим красным глазом, и на кухонной стойке я увидел записку – бежевый прямоугольник дорогой бумаги с плотным почерком Барбары и ручка, положенная на него по идеальной диагонали. Я бегло прочел, не испытывая никакого интереса.

«Дорогой Ворк», – так начиналась записка, что меня удивило. Я ожидал кое-что иное.

«Я пошла за покупками в Шарлотт. Решай сам, как тебе использовать это время. Мне жаль, что вчерашний вечер стал таким тяжелым для тебя. Возможно, мне следовало быть более терпимой. Согласна… нам необходимо поговорить. Как насчет ужина сегодня вечером? Только мы вдвоем. Барбара».