Оказавшись на улице, я позвонила Жилю, чтобы узнать, все ли в порядке с малышкой. Когда он взял трубку, я услышала, как Марго плачет.

— Жиль! Что происходит?

— Мне это уже надоело! Она не замолкает, а домработницы все нет. Я не знаю, что с ней делать!

Меня трясло от ярости. Я позвонила Сесилии, но она не отвечала: должно быть, поехала забирать детей из школы. Потом я позвонила Магали, и на этот раз мне повезло больше: она была дома.

— Магали, это Мари-Лора. Я застряла у врача. Ты не можешь заехать ко мне?

Она тут же отправилась в Бромей.

Я вернулась в кабинет. Но давление у меня так подскочило, что врач не смог провести обследование. Вся издерганная, я вернулась домой, где, к счастью, Магали уже позаботилась о ребенке.

— Я дала ей бутылочку с соской и поменяла подгузник. Все в порядке.

Как это безответственно: позволить собственной дочери два часа разрываться от крика лишь потому, что лень дать ей соску и сменить подгузник! Я была потрясена. Именно тогда я начала спать на диване. Я неоднократно пыталась поговорить с Жилем, но выбрать подходящий момент было непросто. Б о льшую часть времени я была с детьми и не хотела, чтобы они слышали, как мы ругаемся. Я пыталась выбрать момент, пока они в школе, но безуспешно: всякий раз, когда я хотела поговорить с мужем, он обращался в бегство. Если он не усаживался перед телевизором, то уходил из дому, хлопнув дверью. Моя злость все накапливалась, и я уже не испытывала к Жилю ничего, кроме презрения. Однажды я не выдержала. Это было летом 2007 года. Марго почти исполнился годик, а я по-прежнему спала на диване. К нам приехали друзья Жиля, чтобы помочь с ремонтом столовой, и я отправилась в Мелун за краской под цвет дерева, чтобы подкрасить балки, покрытые пятнами. Когда я вернулась, Жиль проворчал:

— Следовало быть повнимательнее: ты купила не ту краску.

Он был прав, и я снова поехала в магазин, чтобы поменять ее. Я вернулась домой в половине девятого, как раз подошло время ужина. Все сидели за столом в саду и выпивали. Жиль, разгоряченный выпивкой, небрежно спросил:

— А что у нас сегодня на ужин?

— Ничего. Позволь тебе напомнить, что я провела в дороге полдня.

— Ну да, ты хотела сказать, что провела полдня, где-то шатаясь!

Я слышала эти слова вот уже год: Жиль считал, что мне не нужна машина, что мое место дома. Он прекрасно знал, что на этот раз я ездила за краской, но это ничего не меняло. Не знаю почему, но в тот день я взорвалась. Дети спали на диване, в доме были друзья Жиля — Джо, Серж и Мишель. Мои нервы просто не выдержали. Я встала так резко, что стул упал. Я подняла его и швырнула на газон. Стул ударился о решетку. Я бросилась к Жилю, намереваясь, очевидно, ударить его, но Серж меня удержал. Жиль принялся орать как ненормальный:

— Посмотри на себя, истеричка!

Что этот кретин о себе вообразил? Я не смогла сдержаться. Обзывая его, я поняла, что кричу. Мы орали друг на друга на глазах у друзей, которые смотрели на нас, не осмеливаясь вмешаться. Я не могла не призвать их в свидетели.

— Плевать ты хотел на всех! Джо, Серж и Мишель приходят сюда каждую неделю, чтобы помочь нам, а ты что делаешь? Ты бродишь по старьевщикам, а они в это время ремонтируют твою гостиную! Другие вкалывают, а ты, как обычно, валяешься на диване! Заметь, тебе еще повезло найти идиотов, которые работают совершенно бесплатно, а ты этим даже не можешь воспользоваться! А еще у тебя есть жена, которая полностью занимается детьми!

В тот день я выложила ему все, что думала, хотя должна была сделать это гораздо раньше. И закончила словами:

— Предупреждаю тебя, Жиль: если будет продолжаться в том же духе, мы разойдемся.

— Пожалуй, ты права…

— Вот увидишь.

7

БОЛЕЗНЬ

Я никогда не запоминаю сны. К тому же они мне редко снятся, последний я видела больше года назад. В тот день я водила детей в цирк Пиндер в Париже, и нас просто потряс номер со львами. Ночью я проснулась, подскочив от ужаса: в моем кошмаре меня съедали львы. По инерции я проверила, цела ли. Какое ужасное ощущение… Я встала, чтобы выпить стакан воды, успокоилась и, посмеявшись над собственными страхами, снова легла. Возможно, я нашла бы этот сон пророческим, если бы в тот момент могла представить себе, что действительно буду съедена. Но не львом, а болезнью.

Однажды ночью в начале марта 2008 года я проснулась от жуткого ощущения удушья. Напрасно я открывала рот, пытаясь сделать вдох. Я решила, что умираю. Инстинктивно я согнулась, пытаясь восстановить дыхание и не поддаться панике, и почувствовала, как мои легкие начинают понемногу увеличиваться в объеме. Я подождала, пока снова стала нормально дышать, и легла в постель. Мое сердце бешено стучало в груди. В ту ночь я очень испугалась. Удушье продолжалось всего несколько минут, и наутро я отлично себя чувствовала, но случившееся довольно сильно взволновало меня, и я решила сходить к врачу. Я была знакома с Каримом уже двенадцать лет, и он стал моим хорошим другом. Но поскольку он был в отпуске, меня приняла одна из его коллег. Прослушивание ничего не обнаружило, и врач выписала мне направление на анализ крови и рентген легких, а после сказала:

— Я не вижу ничего, что было бы не так, Мари-Лора. На снимке все выглядит нормально, анализ крови также ничего не выявил. Возможно, это было просто волнение. Может быть, приступ страха. На всякий случай я выпишу тебе легкий антидепрессант.

Неделю спустя, во время обеда, я почувствовала в желудке нечто вроде огромного шара, который сдавливал мои внутренности, причиняя такую боль, что я не могла ничего проглотить. Я тотчас же отправилась к Кариму.

— Гм… Если я правильно понимаю, это никак не связано со случаем на прошлой неделе. Но эти два приступа слишком близки по времени, что уже странно. На всякий случай я выпишу тебе направление на эхографию грудной клетки.

Через четыре дня, когда после обследования я одевалась в холодном кабинете, ко мне подошел врач-эхограф с огромным прозрачным снимком в руках. Он был явно взволнован.

— Судя по вашему виду, что-то не так, — сказала я.

— Так и есть. Видите, вот здесь, на уровне печени, виднеется небольшой разрыв, а вот здесь — маленькие узелки. Для дальнейшего обследования необходимо пройти компьютерную томографию. Я сейчас же позвоню вашему терапевту, чтобы он выписал направление.

Разрыв? Узелки? Я впервые в жизни слышала эти слова, но сразу поняла, что это что-то серьезное. Тем не менее я не особенно волновалась: если врач сказал, что необходимо сделать еще одно обследование, значит, еще не все ясно.

Полчаса спустя Карим выписал направление. После томографии я снова выслушала врача-эхографа.

— Мадам Мезоннио, результаты не очень хорошие. Томография подтвердила то, что ранее определил рентген: на уровне печени действительно есть разрыв.

— Что такое разрыв?

— Это опухоль.

Опухоль… Это слово я знала: Этьен и Жерар, два моих дяди по линии отца, умерли от рака легких, всю свою жизнь они дышали асбестом на заводе. Я знала, что существует два вида опухолей — доброкачественные и злокачественные, поэтому не особенно встревожилась. В тот же день я пришла в кабинет Карима. Он открыл конверт с результатами и изменился в лице.

— Ну что, Карим? Что ты об этом думаешь?

— Не знаю, Мари-Лора. Опухоль небольшая, но это ни о чем не говорит. Я назначу тебе консультацию с гастроэнтерологом и гепатологом для обследования печени.

5 мая машина «скорой помощи» перевезла меня из Бромея в больницу Сальпетриер в Париже. В Фонтенбло были врачи-гепатологи, но в таких серьезных случаях, как мой, требовалась консультация светил науки. В Сальпетриер меня провели в кабинет профессора Веллана.

— Мадам Мезоннио, мы сделаем биопсию, чтобы взять на анализ частичку опухоли. Эта операция проходит под анестезией, вы ничего не почувствуете.