— Чем могу помочь? — спросила она через переговорное устройство.

В комнату ворвался голос, который она вроде бы уже слышала: такой же низкий баритон был у человека, который несколько ночей назад передавал сигнал бедствия.

— Я Мэтью Бертрам, шкипер с яхты «Медуза». Можно войти? — Вопрос прозвучал как приказание.

— Мне очень жаль, — ответила она, — но в ночную смену вход в здание запрещен.

— Правила создают для того, чтобы их нарушали.

— Только не это правило, мистер Бертрам.

— Это вы принимали сигнал бедствия?

— Да.

— Я проделал большой путь, мисс Шелл, и у меня мало времени. Я зайду всего на несколько минут.

Откуда он знает ее имя?

— Я здесь одна, — с неохотой ответила Оливия, — а до ближайших домов не меньше двух миль. Правило установлено ради моей безопасности. Постарайтесь это понять.

На лице мужчины ничего не отразилось.

— Во сколько кончается ваше дежурство?

Она помолчала.

— В семь утра. Но…

— Я вернусь, — сказал он и ушел.

Стало опять очень тихо. Даже спасибо не сказал, подумала она. В конце смены я буду похожа на всех чертей, и вообще — я не давала согласия встретиться с тобой, дружок. Мне о себе подумать надо, и не спрашивай, почему и зачем.

Оливия смотрела, как Мэтью Бертрам пересекает ярко освещенную стоянку, направляясь к своей машине, как легко мерит ее своими длинными ногами, как небрежно запрыгивает на водительское место. А потом он уехал, не оглянувшись.

Когда она принимала тот сигнал бедствия, голос его звучал на пределе, но все же он сохранял самообладание. Вот уж не ожидала когда-нибудь увидеть его. Даже по такому короткому разговору ей было понятно, что он не из тех, кто легко сдается и просит помощи. Тем более у женщины. Тогда служба поиска и спасения направила к ним вертолет; его с приятелем доставили в больницу Св. Лаврентия. Больше ничего о них она не узнала, так как проспала последние несколько часов смены, а утром улетела в Филадельфию и вернулась только сегодня днем, чтобы успеть на работу.

Похоже, он привык командовать. Она поняла это по его лицу. Еще она поняла, что лучше бы ей с ним не встречаться. Хотя, конечно, Мэтью великолепный образец мужчины. Ну и что? Ей хватало таких образцов, которым не терпелось вторгнуться в ее личное пространство. Все считали ее красивой, да она и сама это знала, но тщеславием не отличалась. Почему-то многие мужчины в Хиброне, да и не только здесь, считали, что именно их она ждала всю жизнь. Она даже гордилась своим умением избавлять их от такого заблуждения. То, что ее напугала перспектива возвращения Мэтью Бертрама в семь часов утра, не поддавалось логическому объяснению. Почему? Он всего лишь мужчина, один из многих.

По рации поступил запрос о погодных условиях в районе островов Баттона. Оливия быстро выдала информацию капитану рыболовного судна, с которым она не раз общалась за эти годы по рации. Они поболтали немного. Оливия машинально оглядывала комнату. Большую часть смены она просиживала здесь наедине с собой в ожидании каких-нибудь происшествий. Да, пора все менять, решительно подумала она, прощаясь с капитаном и принимаясь за почту.

В первом конверте оказалось послание от начальника. Он выражал ей благодарность за оперативность, проявленную в деле спасения людей с тонущей яхты «Медуза», и обещал присутствовать на ее прощальном ужине в субботу. Она взялась за второй конверт, но зазвонил телефон.

— Береговая охрана, на телефоне Шелл.

Последовала легкая заминка.

— Оливия Шелл?

— Так точно. Чем могу быть полезна?

— Меня зовут Стэн Хорнби… Я был с Мэтью Бертрамом в ту ночь, когда затонула «Медуза». Мне сказали, что сегодня ваша первая смена после той ночи… так я звоню поблагодарить вас за наше спасение. Спасибо, мисс Шелл.

Голос приятный, совсем не похож на командный баритон Мэтью Бертрама.

— Пожалуйста, — ответила Оливия.

— Я звоню вам еще по одной причине. Не хочу, чтоб вы думали, будто Мэтью как-то повинен в случившемся.

— Ну, это не…

— Нет, позвольте мне договорить… Короче, все это на моей совести. Понимаете, мы заходили в Исландию, а через несколько дней Мэтью свалился с тяжелым воспалением легких. И в ту ночь вахту нес я, а я далеко не лучший матрос. Я заснул за штурвалом, а налетевший шквал снес нас с курса, и яхту швырнуло на камни. Думаю, Мэтью никогда не простит мне ее гибели, он любил эту яхту как женщину. Даже больше, наверное. Я оказался за бортом, он спас меня, потом передал сигнал бедствия и попросил помощи. Он сделал для меня больше, чем я заслужил… Никогда этого не забуду.

— Я рада, что все кончилось благополучно, — дипломатично ответила Оливия, не понимая, почему ее так раздражает, что этот высокомерный мистер Бертрам оказался не только красавцем, но и героем.

— Мэтью один из лучших шкиперов и самый лучший на свете друг.

Она подула в трубку, изображая помехи. Еще раз поблагодарив ее, Стэн наконец повесил трубку. Опустив трубку, Оливия живо представила себе эту картину: шквальный ветер несет яхту на камни и разбивает ее, вокруг вздымаясь кипят высокие волны. Чудо, что эти двое не утонули. А чудо зовут Мэтью Бертрамом. Длинноногий темноволосый мужчина, который обещал встретить ее после работы завтра утром. После смены на нее лучше не смотреть: на ней будут те же, что сейчас, потертые джинсы и безразмерный свитер, из косметики с собой только тюбик губной помады. Одежда и отсутствие макияжа ее никогда не волновали, если она была вне поля зрения Энди.

Оливия протопала в смежную комнату, служившую кухней, и достала из буфета консервированный суп. Просто она устала и проголодалась. Завтра утром она примет благодарность Мэтью Бертрама со всей доступной ей вежливостью и помашет ему ручкой. Не успеет она оглянуться, как окажется в Филадельфии и все это останется в прошлом: ее работа, «Медуза» и Энди. А также мистер Бертрам Великолепный.

Ночные часы дежурства тянутся медленно. Оливия поела, написала пару писем и сделала несколько обязательных звонков. Времени для размышлений у нее на работе более чем достаточно, особенно в ночные смены. Думать об отце не хотелось — слишком тяжело. Но забыть те последние полчаса, которые она провела в его особняке, когда летала в Филадельфию, было невозможно…

Запищала рация. Вздрогнув, Оливия вернулась к своим обязанностям, но слово «замужество», произнесенное Брэдом, продолжало жить в ее сознании, разговаривала ли она с капитаном рыболовного судна или делала записи в вахтенном журнале. Никогда еще эта проблема не вставала перед ней так остро. Отказать в последней просьбе умирающему — а какой еще у нее есть выход? — означает закрыть последнюю дверь, которая, возможно, ведет к сближению с отцом. А она всем сердцем жаждет душевной близости с ним.

В половине седьмого она умылась и причесалась. Цвет губной помады никак не вязался с сиреневым свитером. Отвратительно, подумала она, глядя на себя в зеркале, и надела серьги, которые обнаружила на дне своего рюкзачка, длинные медные сережки, которые, по ее мнению, должны были отвлечь внимание от темных кругов под глазами после бессонной ночи.

Может, Мэтью Бертрам и не вернется… Однако без десяти семь знакомый «паджеро» уже заворачивал на стоянку и остановился на том же самом месте, что вчера. Через тридцать секунд подъехала Атали, ее сменщица. В пять минут восьмого Оливия покинула рабочее место и вышла в коридор, где увидела Афранио, шагавшего ей навстречу. Его судно пришвартовалось в заливе. Должно быть, он приехал проститься. Прощаться так прощаться, ему она предложения делать не станет. Оливия улыбнулась и поздоровалась с ним на испанском:

— Buenos dias!

Какая-то парочка спускается по лестнице. Мэтью выпрямился. Интересный парень в форме морского капитана, ловко сидящей на нем, склонив голову, слушает, что говорит ему идущая рядом женщина. Красивая женщина. Молодая, блестящие каштановые волосы; даже в свободном свитере видно, что фигурка у нее стройная, изящная. Оживленно разговаривает со своим спутником. Его не видит. Даже не смотрит в его сторону.