«В семь лет моя мать уже была обучена хорошим манерам, принимала гостей и могла поддержать разговор. Однажды во время приема одного посланника на долю моей матери выпала обязанность сопровождать его. Она старалась из всех сил: подносила чай, бисквиты, сигары. Но все напрасно! Гость ни малейшего внимания не обращал на девочку и не сказал ей ни слова. Мать использовала до конца все способы и, наконец, уловив внезапный вздох, спросила: "Может быть, вы писать хотите?"»

Итак, отправление естественных надобностей — вот та самая тема,' о которой до недавнего времени не принято было говорить. И я не буду о ней говорить (почти), а затрону лишь один аспект этой темы. Речь в этой книге пойдет об истории помещения для отправления этих самых надобностей, от основания Петербурга вплоть до нынешнего дня (не обойду я вниманием и мировую историю). Это помещение известно нам сегодня под названием «туалет», хотя в разные времена, у представителей разных слоев общества, у мужчин и у женщин, у детей и взрослых фигурировало в Питере и под другими наименованиями, довольно подчас редкими. Да вспомним хоть старика Державина, который отправил императрицу в «отделенную камеру». Замечу тут же, что Гаврила Романович употреблял и более распространенное название места, без которого нельзя оботись. Вот свидетельство юного Пушкина:

«Это было в 1815 году, на публичном экзамене в лицее. Как узнали мы, что Державин будет к нам, все мы взволновались. Дельвиг выскочил на лестницу, чтобы дождаться его и поцеловать ему руку, руку, написавшую "Водопад". Державин приехал; он вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: "Где, братец, здесь нужник?"»

Разумеется, это было в порядке вещей для Державина, человека, повторюсь, старого нравственного замеса. Однако любопытна реакция юного поклонника знаменитого поэта. «Этот прозаический вопрос разочаровал Дельвига. Он отменил свое "намерение" (поцеловать Державину руку. — И. Б.)». Случись такое полувеком ранее, вопрос Державина не вызвал бы подобной реакции. Во времена молодого Пушкина туалеты устраивались не только ради соблюдения норм санитарии, в обществе внедрялись и новые нормы нравственности. Говорить о туалетах, даже упоминать о них в обществе стало делом неприличным.

Несмотря на то, что всем нам поголовно, без различия пола и образования, приходится ежедневно, и не по разу, бывать в такого рода помещениях, как в собственных, так и в чужих, как в частных, так и в общественных, как в хороших, так и не очень, мы тем не менее стараемся держаться подальше от них (заказывая, например, койку в купе поезда дальнего следования или получая место в тюремной камере или в самолете), хотя, случается, и негодуем, если туалет (параша) не оказывается рядом в критическую минуту.

Наивысшая (не всегда, впрочем, выражаемая словесно, а чаще подразумеваемая) похвала жилому помещению, съестному заведению, спортивному сооружению, загородному коттеджу и т. д. выражается так: «А туалетом здесь и не пахнет». При этом известно, что он есть, но его как бы и нет. То есть, надо, чтобы он был — да он и есть наверняка! — только чтоб он никоим образом не напоминал о себе.

Несправедливо это. Туалеты, отделенные камеры, нужники необходимы человеку как воздух. Это естественный спутник человека, в отличие от искусственных — автомобиля, например, или телевизора. И если без последних можно запросто обойтись (особенно хорошо себя чувствуешь, не имея телевизора, ну хотя бы дня два), то без туалета и дня не проживешь. Туалет нужен всем. Да и латинское слово «unitas» означает «единство».

Туалет— тотже эрмитаж (от французского «ermitage» — «уединенное место»). Туда ходят поодиночке — так лучше сосредоточиться, чтобы с пользой воспринять предстоящее, так легче избавиться отчего-то, снять, так сказать, тяжесть с души. А еще в туалете можно выплакаться, поправить бретельку, колготки или галстук, застегнуть пуговку, высморкаться, можно пересчитать бумажные деньги перед тем, как отдать их официанту, или мелочь, которой должно хватить на' маршрутку, прочитать письмо от любимой (любимого, из милиции, налоговой инспекции и т. д.) и спустить его в бурлящие воды, предварительно разорвав в гневе (в отчаянии, в приступе ревности, надежды и т. д.), там можно освободить желудок, склонившись над унитазом, можно тайком съесть таблетку или тайком же выбросить ее, сделать две затяжки или пару глотков из фляжки или просто полюбоваться кафелем, фаянсом или вагонкой — смотря куда вас занесла нужда. А можно просто вымыть руки, случись под руками умывальник, — если позывы по нужде оказались ложными или неосуществимыми. Преимущество туалета в сравнении с другими помещениями — никто не видит, чем вы там занимаетесь. На свете попросту нет столь многофункционального помещения, которое, будучи предназначено для одной цели, используется так многообразно, а иногда и с удовольствием, но чаще всего — с облегчением, а иногда и с радостью.

Туалет появился на свет вместе с человеком, вместе с человеком он и умрет, ибо один без другого никак не может [2]. У каждого народа он имеет свои особенности, отвечающие нуждам пользователей. Туалеты бывают общественные (публичные), привилегированные (ведомственные, фирменные и пр., где нет места посторонним), личные (сугубо частные, хозяйские, хозяина, хозяйки, любимой собачки), гостевые, стихийные (подворотни, кусты и пр.), стационарные, ветхие, мобильные (не лифты!), плавучие, вонючие, благоухающие, запираемые и без дверей, со стеклянными дверями как в Японии, шитые горбылем или вагонкой, оклеенные обоями или портретами поп-звезд, покосившиеся и твердо стоящие на ногах, дамские и мужские, наконец. Цитируя Кибирова — «вот, примерно, его размеры — два на полтора / / в обоих отделеньях. И, наверно, // два с половиной высота». Это примерно. Действительность вносит в жизнь свои коррективы. Истории известны туалеты на 50 персон, о чем далее.

В случае самой крайней необходимости, отчаянной безысходности даже, туалетом может служить и мавританская ваза, как это произошло в рассказе Михаила Веллера «Танец с саблями». Речь в нем идет о том, как А. И. Хачатурян, будучи в Испании, оказался в два часа дня (запомните время, это важно!) в доме Сальвадора Дали по приглашению последнего. Безуспешно прождав великого художника около часа, выдающийся композитор, выпив несколько рюмок коньяку, поел фруктов и — «в туалет надобно выйти Араму Ильичу! А двери заперты!!!

...А на подиуме меж окон стоит какая-то коллекционная ваза, мавританская древность. Красивой формы и изрядной, однако, емкости. И эта ваза все более завладевает его мыслями.

И в четыре он, мелко подпрыгивая и отдуваясь, с мстительным облегчением писает в эту вазу и думает, что жизнь не так уж и плоха: замок, вино, павлин... и высота у вазы удобная». Согласитесь — только крайние обстоятельства, очень хороший коньяк и фантазия писателя (или композитора, не знаю) могут подвигнуть человека на использование антиквариата не по назначению (хотя, какое у антиквариата назначение, не всякому и понятно, включая многих его нынешних обладателей). Чаще бывает, что после употребления более скромных напитков, пива, например, но в больших количествах, безвестные лица самым реальным образом регулярно, но анонимно орошают целые помещения - лифты, например. Бывает, напротив, - в туалете (правда, бывшем) устраивают ресторан (в Питере есть несколько примеров, я их далее приведу), в котором отводят малюсенькое место туалету же. Бывает, идешь- идешь, и вообще ни одного туалета, и ни одного лифта (мавританскую вазу большинство из нас и в глаза не видели). Или, случается, смотришь, подняв голову, несколько часов на крановщицу и изумляешься ее долготерпению. И изумляешься до тех пор, пока самому не приспичит. Как видим, туалетная тема поистине неисчерпаема, как выгребная яма, принадлежащая воинскому соединению, развернувшему свои боевые порядки в чистом поле на два года службы всего личного состава.